Петька

– Тётя, я пить хочу, – сказал он громко. – И ехать мне надоело. Когда приедем?

– Ехать ещё минут сорок. А попьём из речки. Вон она видна, за берёзой поблёскивает. Там остановимся и отдохнём.

– Как из речки? – удивился Петька. – Она ведь по земле течёт. Мне дома даже из-под крана не разрешают воду пить, только из кувшина, кипячёную.

– А здесь в речке вода кипячёная. Её солнце кипятит, в тучи собирает, дождём проливает, реки наполняет. За много-много лет землю хорошо промыло, и вода в речке чистая. Но ты, если не хочешь, не пей.

– А вы с дядей будете?

– Мы – будем.

Телега остановилась сразу за маленьким мостиком без перил. Речка была неглубокая и совсем светлая. Дядька порылся в вещах, достал Петькину кружку и, не торопясь, подошёл к самой воде. Петька с трудом глотнул сухим горлом, так ему вдруг невтерпёж стало хлебнуть этой весёлой, живой воды. Дядька наклонился с кружкой и замер, а потом вдруг быстро зачерпнул и подал кружку Петьке.

– Смотри, малёк, – сказал он.

– Какой малёк? – не понял Петька. – Я уже не малёк, я в четвёртый перешёл. – Но вдруг увидел, что в белой эмалированной кружке мечется маленькая, почти прозрачная рыбка, и даже задохнулся.

– Тётя, – зашептал он, – смотри скорей. Рыба! Живая! Дядя сейчас кружкой поймал в реке.

Тётя Ксения засмеялась и заглянула в кружку:

– Ну и рыба! Ай да Василий-рыболов! Как же мы с такой справимся?

– Ты ничего не понимаешь, тётя, – обиделся Петька за дядю Василия. – Я её в аквариум посажу и буду кормить, пока не вырастет.

– Не стоит, – отсоветовал дядька, – ты её лучше обратно выпусти, пусть сама кормится и растёт. А если захочешь полюбоваться на рыб, то наша речка лучше всякого аквариума. Погляди-ка с мостика.

Петька с кружкой в руках пошёл на мостик и глянул вниз. Сначала он видел только песок и водоросли. Да какие-то тени пробегали по светлому дну. Приглядевшись, он разобрал, что это не тени, а рыбы с тёмными спинками. В водорослях они останавливались, и можно было различить розовые плавнички и полоски на серебристых боках.

Тёткина рука протянулась из-за его плеча и уронила в воду несколько хлебных крошек. Крошки намокли, пошли вниз, и тут же три тени метнулись к ним, и крошки исчезли, не дойдя до дна.

– А ловить их можно? – спросил Петька, подняв на тётку глаза. – Ты обещала.

– Лови сколько хочешь. Наши деревенские много ловят. Вот Бориска, соседский сын, всё время на речке пропадает. Возьмёшь удочку, снарядишь как надо, червей нароешь – и лови. Речка-то рядом.

– А я научусь?

– Научишься, дело не хитрое.

Петька сглотнул густую слюну и вспомнил, что хочет пить. Он спустился на берег, осторожно вылил воду с мальком в речку и зачерпнул снова. Вода была не холодной, как он ожидал, но очень вкусной. Он зачерпнул ещё кружку, но тётка сказала, что хватит одной, а пить больше вредно. Что нужно потерпеть и жажда сама пройдёт. Петька не поверил ей – как это пройдёт, если пить хочется? – и стал возражать. Тётка ни спорить, ни приказывать не стала, а сказала, что они с дядей сейчас попьют и отдадут кружку ему, пусть пьёт вторую, если хочет. Дома Петька потребовал бы кружку сейчас же, но здесь требовать было как-то неудобно, и он замолчал. Тётка зачерпнула, чуть отпила и заговорила с дядькой. Петька смотрел на кружку в её руке и ждал.

«Нарочно не пьёт. Вредная какая. Знает, что ребёнок пить хочет, а не даёт. Расскажу папе. Нет, лучше маме. А над кружкой оса вьётся. Что ей надо? Улетай давай. Тётка осу не видит. Сказать надо. Нет, уже улетела. Вон полетела через речку. Пропала. Наверное, за цветами. А осы что едят? Пыльцу, как пчёлы? Нет, не пыльцу, а нектар, папа рассказывал, сладкий цветочный сок. Если сок, то, значит, пьют. Пить хочется», – вспомнил Петька и опять обиделся.

– Тётя, пей скорее, – напомнил он.

– Извини, – сказала тётка, быстро допила воду и отдала кружку дяде. Тот попил, набрал воды и подал Петьке.

К Петькиному удивлению, пить больше не хотелось, но он, сопя, вытянул кружку до дна. Пусть тётка знает: раз он сказал, так оно и есть.

Поехали дальше. И снова тянулся лес вокруг, и телега подпрыгивала на корнях. Петька быстро пожалел, что не послушался. Забулькало в животе, стало жарко. Из-под панамы поползли капли пота. Откуда-то опять налетели мухи и заметались у него над головой. Стало совсем грустно. Но тут дядька Василий оглянулся на него и неожиданно сказал:

– Что-то устал я вожжами трясти. Может быть, ты, Ксения, подержишь?

Петька сразу забыл обо всех своих неудобствах.

– Я подержу, – булькнул он, потому что вода ещё стояла почти у самого горла, глотнул и полез на передок телеги.

– Подержи, – согласился дядька Василий и передал ему вожжи.

Петька взял тяжёлый прошитый ремень и напрягся.

– Но! – крикнул он грозным и мужественным голосом, но лошадь не послушалась и пошла как будто даже медленнее.

Петька закричал ещё страшнее, но лошадь опять не обратила на него никакого внимания, а стала на ходу подхватывать губами придорожную траву. «Вот вредная скотина, – подумал Петька. – Ну я тебя сейчас!» Он махнул концом вожжей, чтобы стегнуть лошадь, и сшиб с себя панаму. Панама свалилась в колею, и оба колеса проехали по ней. Петька чуть не заплакал. Не то чтобы ему было жалко панамы, нет. Он терпеть её не мог, и в чемодане у него была ещё кепка, лыжная вязаная шапка и тюбетейка, но лошадь просто издевалась над ним. Как только панама свалилась, он крикнул: «Тпру-у!» – но она и не подумала остановиться. А дядька тихо сказал: «Стой!» – замерла как вкопанная. Когда Петька шёл за панамой, она обернулась посмотреть и, кажется, даже улыбнулась. Но Петька решил не сдаваться. Он надел грязную панаму, ухватился покрепче за вожжи и, топнув, как мама, ногой, заорал: «Поезжай сейчас же, дрянь такая!» И надо же – лошадь побежала! Тётя и дядя смеялись, но Петьке не было обидно. Лошадь стала слушаться, и это было главнее всего. Теперь, когда Петька хлопал вожжами и кричал: «Быстрее!» – она ускоряла ход, «Медленнее!» – замедляла. Но Петька не злоупотреблял своей властью. Гордо и спокойно ехал он, глядя поверх лошадиных ушей.

Лес кончился неожиданно. На опушке дорога раздвоилась. Дядя Василий негромко сказал:

«Домой…» – и лошадь свернула налево. Петька увидел домики на бугре, а под бугром речку. За домами снова был лес.

В деревню Петька решил въехать лихо: пусть деревенские видят, как он, москвич, управляется с конём. Где-то читал он, что лихие будённовские бойцы правили быстрыми конями, стоя на тачанках, и встал на телеге.

– Зачем это ты? – удивилась тётя Ксения.

Но Петька объяснил ей, что устал сидеть. Стоять на движущейся телеге оказалось совсем непросто, и по дороге до деревни Петьке пришлось два раза срочно присесть, чтобы не кувырнуться. У самой деревни дорога пошла ровнее, стоять стало легче, и Петька приосанился. Однако на жаркой улице было пусто, и только возле самого их дома встретился им старик с палкой. Он долго смотрел на Петьку из-под коричневой ладони, а потом строго спросил:

– Кто таков?

– Племяш мой из Москвы, дед Трофим, Алексея сынок, – ответила тётя Ксения. – Лето у нас поживёт.

– Хорошее дело, – одобрил дед. – Закоптился, чай, в городе. А стоит-то в телеге зачем? Зад отбил с непривычки, что ли?

И исчез будённовский кавалерист, и остался вместо него толстый Петька Тёткин, красный от стыда чуть не до слёз. Хорошо ещё, никого из деревенских ребят рядом не оказалось, а то засмеяли бы его с первого дня. Прозвали бы как-нибудь обидно. На счастье, лошадь сама остановилась возле ворот, и Петька поскорее слез с телеги. Он отдал вожжи дядьке Василию. Тётя Ксения зашла в калитку, отворила ворота, и Петька, опережая коня, вбежал во двор подальше от глаз противного старика.

* * *

Пока тётка раскладывала вещи, Петька осмотрел дом. Четыре комнаты, сени, кухня, чердак – это было то, что надо. Намного просторней их московской двухкомнатной квартиры. Свой чемодан Петька обнаружил в самой маленькой и уютной комнате тёткиного и дядькиного сына Антона, который сейчас кончал свой геологоразведочный институт и сидел где-то «в поле». Петька не очень понимал, как это весёлый и ловкий Антон сидит «в поле», а, например, не «гуляет по чисту полю», как делали в старину добрые молодцы, но спрашивать стеснялся.

Антон учился в Москве и зимой часто забегал к ним. Обедал, разговаривал с папой, реже – с мамой, а с Петькой почти не говорил. Однажды за какую-то грубость спокойно пообещал дать по шее, и Петька понял, что даст, не задумается. Петька тогда не нажаловался маме и сам не понял почему. Но всё равно возле Антона было очень интересно, и Петька ходил за ним хвостом.

Комната у Антона была замечательная. Стена над кроватью вся была завешана огромными странными картами. «Тектоническая карта Сибирской платформы», – прочёл Петька на одной из них. На соседней стене висели большие оленьи рога, фотографии каких-то бородатых людей в куртках и сапогах, среди которых один был поменьше ростом и без бороды. Петька сначала решил, что это мальчишка, и позавидовал ему, но потом разглядел, что это девушка, и потерял к фотографиям всякий интерес. Ружей и собак на снимках не было. Две другие стены были с окнами. Под одним окном стоял письменный стол с лампой и гладким радужным камнем, под другим ничего не стояло. В углу был шкаф с одной стеклянной дверцей и другой не стеклянной. Сквозь стекло были видны книги. Петька попробовал – шкаф был заперт. Кровать у Антона была низкая и не очень удобная. Петька с размаху плюхнулся на неё и охнул: она была жёсткая, как вагонная полка. Не то что его московская постелька. Петька решил, что попросит тётку постелить что-нибудь помягче.

За окном стоял куст, а на нём какие-то зелёные маленькие шарики. «Смородина, только незрелая, – догадался Петька. – А что ещё здесь есть?»

Он вышел во двор. Там был сарай, половина которого занята была дровами, а на другой стоял верстак и лежали инструменты. Некоторые из них Петька видел в школе на уроках труда. За этим сараем был другой, гораздо больше первого. В нём было сено, стояли сани, лежали грабли, лопаты, на стене висели три косы. Много там было всяких других вещей, в которых Петька решил разобраться потом. В другом конце двора был коровник, курятник и пристройка для свиньи. Коровы не было, куры бродили по двору, а свинья была на месте: толстая, розовая. Она поглядела на Петьку хитрыми глазками с белыми ресницами и хрюкнула, будто поздоровалась: «Привет, братец». Петька отвернулся. Вспомнилось, что мама часто называла его поросёночком за упитанность и розовый цвет. Нет, свиней Петька не любил. Другое дело собаки. Ещё когда телега въезжала во двор, Петька увидел высокого серого пса с белой грудью и закрученным в кольцо хвостом. Пёс прыгал вокруг тёти и дяди, но не лаял. Всё равно было видно, что он очень радуется.

– Знакомься, Серый, это наш племянник Петька, – сказал дядя Василий; пёс обнюхал Петькины ноги, посмотрел в лицо, будто запоминая, и снова стал прыгать вокруг дядьки.

Собачья будка была за домом, в саду. Серого там не было, и Петька не стал его искать. Он быстро осмотрел маленький сад, огород, заглянул в колодец и пошёл обратно в дом: там было ещё много неосмотренного. В кухне он сразу увидел люк в полу с ввинченным в него большим кольцом. Петька взялся за кольцо и потянул, сначала слабо, потом посильнее. Крышка приподнялась, и Петька увидел лесенку, уходящую в тёмную глубину. «Погреб, – догадался Петька, – очень интересно!» – и, откинув крышку, полез вниз. Погреб был довольно большой, в нём стояли мешки и бочки, по полу была рассыпана картошка, по стенам на полках разместились банки, бутылки, два маленьких бочонка и какие-то свёртки.