История тайных обществ, союзов и орденов

Судя по этому, тайный смысл мистерий Исиды в значительной степени соответствовал смыслу элевсинских мистерий. Там поклонялись Деметре, Прозерпине и Иакху, здесь прославляли Исиду и Осириса. Для посвященных первая являлась божеством, господствующим на земле, на небе и в подземном мире, властвующим над жизнью и смертью, награждающим и карающим по заслугам. Кто посвящал себя служению ей и с этой целью вступил в более замкнутую общину мистов, тот был обязан уже всегда вести аскетический образ жизни, предписанный для периода испытаний, кроме того, ему предписывалось носить тонзуру и только льняное платье.

Посвящение, обходившееся довольно дорого, было, очевидно, обложено большими поборами, так что лишь немногие избранные могли достичь высшей ступени. Возможно также, что посвящения в великие мистерии Исиды добивались преимущественно просвещенные люди. «Их религиозные потребности не находили уже удовлетворения в лишенных глубокого содержания антропоморфической поэзии и искусстве; они искали поэтому более осмысленных форм и более содержательных обрядов, в которых божественная сущность выразилась бы вся, в своем единстве и в своей всесторонности».

Для массы народа существовал более грубый культ Исиды. Подобно современным миссионерам, жрецы Исиды бродили по всей стране, предлагая за небольшое вознаграждение посвящать желающих, суля отпущение грехов и милость богов.

Подобно элевсинским, мистерии Исиды также существовали в течение долгого времени. Они служили последним оплотом языческой религии, стремившейся оказать отпор победоносному шествию христианства.

В Рим культ Исиды проник во времена Суллы, он привлек много последователей; высшего же расцвета культ этот со своими мистериями, превратившимися в чувственные оргии, достиг в эпоху императоров.

Дионисии, Дионисиевы религиозные братства и римские вакханалии

Последним крупным отпрыском греческой религии был культ Диониса, того божества, которого мы знаем как покровителя растительного царства, виноделия, пастушеской жизни, общественности и необузданного веселья.

Культ Диониса, по-видимому занесенный с Востока, греки заимствовали у своих соседей – фракийцев. Они придали ему национальный характер и создали для него мифическую генеалогию, соответствующую общему духу их религии.

В культе этого бога отразились все те разнообразные чувства, ощущения и настроения, которые вызываются во впечатлительной человеческой душе периодическими сменами в жизни природы: светлая радость и беспечное веселье, испытываемые человеком, когда плодородная земля украшается цветами и прекрасными плодами; тихая грусть, когда растительное царство увядает осенью, когда уже недалеко мрачная смерть. Эти чувства, тесно связанные с оргиями и мистическими обрядами восточного культа, привели к тому исступленно-восторженному настроению, которое проявлялось в диких оргиях менад.

Повсюду, где созревала виноградная лоза и цвели фруктовые деревья, опьяняющий культ Диониса находил восторженный прием и вызывал многочисленные грандиозные празднества.

В середине февраля, когда земля снова начинала покрываться свежей зеленью, жители Аттики устраивали великое, полное глубокого смысла торжество антестерий. Под звуки музыки и веселых песен пирующие веселились, разукрашенные венками, в то время как перед ними разыгрывались символические представления, изображения возвращения Персефоны и ее соединения с богом, убитым разрушительной силой зимы. На третий и последний день празднества афинские женщины в торжественной процессии отправлялись с жертвенными дарами к храму Диониса, в Ленсону; тут происходило бракосочетание супруги первого государственного сановника, архонта-басилевса, с богом Дионисом, сопровождавшееся таинственными обрядами – страшный обычай, посредством которого надеялись снискать милостивое покровительство бога. Тогда же, в знак наступления нового года, увенчивали головы трехлетних мальчиков.

В марте месяце совершались городские, или великие, дионисии – то блестящее весеннее торжество афинских граждан, во время которого светлый бог роскошной природы прославлялся как освободитель от бедствий зимы.

Великолепные, пышные процессии двигались по улицам, раздавались звуки страстных дифирамбов; ликующие певцы, увенчанные виноградной лозой и плющом, в самых фантастических одеяниях, прекрасные девушки, с корзинами цветов и свежих плодов в руках, окруженные веселыми масками, сопровождали древнее деревянное изображение бога из Ленсона в маленький храм в Керамеике (Kerameikos).

Необычайная роскошь, которой было обставлено это торжество, привлекала в Афины большие толпы сельских жителей из аттических селений, а также массы чужестранцев. С развитием культуры эти торжества, становившиеся все более пышными и торжественными, положили начало высокохудожественной греческой драме, «самому совершенному художественному выражению античного миросозерцания».

Совершенно иной характер носили триэтерии, или празднества менад, которые совершались раз в два года, в середине зимы, при участии одних только женщин. В них находило себе выражение более глубокое, но вместе с тем и более чувственное понимание культа Диониса.

Под шумные звуки дикой музыки участницы, опьяненные сладким вином, приходили в состояние неистовства и исступления, что приписывалось непосредственному воздействию бога; но, по существу, это было лишь нравственным извращением страстного религиозного чувства общества.

Оргии совершались ночью на пустынных горных высотах при мрачном свете факелов. Одетые в шкуры молодых серн, вооруженные жезлом Вакха, обвитым плющом и виноградной лозой, менады рыскали повсюду, совершали тайные жертвоприношения или плясали, громко кричали, как сообщают греческие мифы, в исступлении уничтожали все, что не подчинялось воле божества и не участвовало в их беснованиях; так, например, бык почитался символом божества и предназначался в жертву ему; мясо его менады пожирали сырым. Этот акт должен был символизировать смерть Загрея, то есть Диониса; дело в том, что по приказанию ревнивой Геры Дионис был в образе быка разорван титанами, ибо отец богов Зевс назначил его своим преемником и завещал ему небесный престол. Обезумевшие женщины в исступлении бросались искать исчезнувшего бога. Не находя его, они успокаивались в сладостной надежде, что все оживляющая весна воскресит также и погибшего бога. О чисто животной дикости этой религиозной общины можно получить представление из рассказов греческой героической эпопеи, она повествует о том, как легендарный Орфей и фиванский царь Пентей были растерзаны неистовыми менадами: первый за то, что после смерти своей возлюбленной Эвридики воздерживался от женской любви, а второй за то, что, не будучи посвященным, подсмотрел ночную оргию.

Но в этой грубой форме тайное торжество совершалось лишь в немногих областях Греции, как, например, на покрытой снегами вершине Парнаса у Дельф, в которых нередко принимали участие даже и афиняне, также бесновавшиеся в религиозном исступлении. В Аттике же, в роковую эпоху Пелопоннесской войны, был распространен тайный культ Диониса, выливавшийся в форму религиозных союзов.

Это были замкнутые общества со своеобразными обрядами и учениями. Их члены не употребляли мясной пищи, у них были особые очистительные обряды и свои священные книги. Религиозная аффектация, как это нередко бывает, сочеталась у них с чувственными излишествами, легко и смело преступая все естественные и установленные границы: к этому свелись в конце концов все их религиозные служения и все их чувства.

Братства Диониса представляли собой болезненное проявление народной жизни, ибо они являлись следствием гражданской войны, со всеми ужасами и зверствами. Стремление к аскетизму было естественной реакцией против развивавшейся в Элладе нравственной распущенности и развращенности. Вследствие отсутствия нравственной устойчивости верующие то поддавались соблазнам, то пытались отделаться от своих грехов путем выполнения пустых формальных обрядностей или же предавались духовным и телесным излишествам и извращениям в напрасной надежде скорее забыть о превратностях жалкого земного существования.

Благодаря всему этому и, в особенности, вследствие своей заманчивой таинственности культ Диониса был встречен в Греции с большим сочувствием и широко распространился преимущественно в эпоху Александра Великого.

Постепенно культ Вакха, со всеми его извращениями, проник в Италию: религиозное чувство, по-видимому уже не находившее удовлетворения в прежних верованиях, жадно воспринимало всякую чуждую форму религиозного поклонения, а напуганное воображение искало успокоения в диком смешении самых разнообразных религий и культов.

Мистическое стремление эпохи к тесному общению с божеством нашло полное удовлетворение в культе Исиды, так и в служении Вакху и создало в Риме вакханалии, эту ужасную смесь диких оргий и мистического поклонения Вакху.

Роща Стимулы, вблизи Вечного города, была главным местом сборищ участников ночных празднеств. Посвящение в мистерии Вакха совершалось лишь после десятидневного искуса и предварительного омовения, допускались к ним одни лишь женщины.

По мере того как развращенность римских нравов все увеличивалась, нравственно-религиозный элемент культа Диониса все более отступал на задний план, пока наконец не воцарился самый разнузданный разврат. Тайные вакхические празднества превратились теперь в бесстыдные оргии, во время которых участники предавались самым гнусным порокам, в особенности с тех пор, как одна жрица – конечно, по божественному указанию – допустила к участию в общине также и мужчин. Правда, с внешней стороны мистерии все еще были облечены сложными бессодержательными обрядностями, но вынужденное воздержание быстро сменялось самыми ужасающими излишествами.

Религиозный разврат пришелся настолько по вкусу римлянам, что число посвященных достигло невероятных размеров. Вместе с тем среди этой развратной шайки непомерно распространялись самые ужасные пороки и самые гнусные преступления; и неисчислимы толпы несчастных жертв, хладнокровно зарезанных или, что еще хуже, истерзанных морально и физически развращенными до мозга костей, потерявшими образ человеческий служителями Вакха и умиравших медленной смертью. Дело доходило до настоящих заговоров против существующего государственного и общественного строя и общественной нравственности. В 186 г. до Р. Х., благодаря показанию одной знатной римлянки, пред изумленным правительством открылась ужасная пропасть, на краю которой стояло тогда культурное государство и в которую оно ежеминутно готово было низринуться. Жених этой знатной дамы собрался вступить в культ мистерий по совету своего отчима, который, растратив его имущество и опасаясь законной кары, надеялся легким и простым способом навсегда избавиться от него. Пробудившийся от летаргического сна сенат проявил энергичную деятельность. Около 7 тысяч человек подверглось уголовному преследованию и большей частью было предано смерти. Постановлением сената запретили все мистерии. Но героический период с его чувством гражданского долга с его доблестью уже миновал, и вскоре, в особенности в разнузданную эпоху императоров, снова беспрепятственно воцарился культ Вакха, со всем его развратом.

Союз пифагорейцев

Мистерии, которые мы до сих пор рассматривали, возникли исключительно из греческого культа богов. Не преследуя никаких практических целей, не касаясь повседневной жизни народа, они не имели большого значения.

Совсем иначе обстояло дело с союзом пифагорейцев. Здесь мы впервые видим общество, возникшее независимо от церкви, выросшее и развившееся на почве действительной жизни и ставившее своей задачей нахождение высшего закона для всех явлений; оно не только содействовало развитию знаний, но подняло также нравственный уровень своих многочисленных последователей.

Основателем этого этико-политического и вместе с тем философско-религиозного союза был Пифагор, человек с глубоким творческим умом, с пылкой фантазией, широко образованный, высоконравственный.

Его жизнь облечена мифическим и мистическим полумраком. Но между бесчисленными заведомо ложными и апокрифическими рассказами об этом замечательном человеке имеются также важные и достоверные сведения о некоторых фактах его жизни.

Пифагор, родившийся в 580 г. до Р. Х. на острове Самос, еще на родине изучил математику, геометрию и музыку, а затем, согласно тогдашнему обычаю, в продолжительных путешествиях по Азии, Индии и Галлии с ее друидами стремился, по-видимому, пополнить свое образование. Несомненно, что он провел продолжительное время в Египте. Из страны Нила, где его приняли в египетскую касту жрецов и посвятили в ее премудрости и тайные обычаи, обогащенный новыми сведениями и более полными астрономическими познаниями, он вернулся на Самос, бывший тогда средоточием международных сношений. По возвращении на родину он намеревался привести в исполнение свои реформаторские планы, имевшие целью установление нового строя жизни.

Но пребывание его на Самосе было непродолжительно. Деспотическое правление Поликрата, беспощадно губившего в зародыше всякое свободное проявление ума и с понятным недоверием относившегося к такому философу, как Пифагор, отравило ему существование на родине. И герой древней философии уже в пятидесятилетнем возрасте переселился в Южную Италию, в ахейскую колонию Кротон – один из первых и самых счастливых городов, носивших греческое имя. Среди свободного народа, способного к восприятию высших истин, Пифагор, изумительная разносторонность знаний которого признавалась даже его противниками, а высоконравственная жизнь и благородный облик жреца внушали глубокое почтение, приобрел многочисленных друзей и приверженцев.

Подобно ионийским философам, Пифагор обратил свою любознательность на исследование явлений природы и Вселенной. Но вместо того чтобы вникать в сокровенные тайны мировой сущности, он опутал весь мир «символической сетью» удивительного учения о числах и пространстве.

В простых числах, которые составляют основу всех фигур и тел, он нашел закон, управлявший всеми отношениями и формами вещей, уяснявший единство и разнообразие. Они представлялись ему чем-то вроде магического ключа ко всем физическим и моральным явлениям. Точка соответствовала у него единице, ибо она неделима, прямая линия – числу 2, ибо она определяется двумя точками; площадь, ограниченная не менее чем тремя прямыми, соответствовала числу 3, тело – 4, так как самое простое правильное тело ограничено 4 плоскостями.

И не только фигуры и формы, но также и тела представлялись математическому миросозерцанию Пифагора в виде вечных, неизменных чисел. Так, элементы воды сводились к форме двадцатиугольника, элементы огня – к форме пирамиды, элементы воздуха – к восьмиугольнику.

Чудесная сила проявлялась далее и в звуках, она являлась причиной таинственного явления музыки. Пифагор находил, что гармонические интервалы соответствовали соотношению между числами. Основной тон относился к октаве как 1 к 2, к квинте – как 2 к 3, к кварте – как 3 к 4. Таким образом, в звуках слышались числа; числа звучали.

Когда Пифагор установил соотношение тонов и чисел, он вообразил, что открыл сокровеннейшую тайну жизни Вселенной. Таким образом, он построил все мировоззрение на соотношении между числами. В них он видел высший закон и сущность явлений.

Отыскивая везде гармонические соотношения, его смелая мысль пыталась разрешить труднейшие научные проблемы и создала новую систему мироздания: земля – это шар, а не плоскость или цилиндрическое тело, как учили до него Фалес и Анаксимандр; не она составляет центральное ядро всего мира; таким центром является огонь, вокруг которого в вечном и неизменном порядке движутся и земля, и другие планеты. Это был первый шаг к правильному представлению о земле. Но конечно, его попытка определить расстояние между небесными телами оказалась совершенно неудачной, его идея о гармонии сфер была лишь ни на чем не основанной фантазией.

Итак, по представлению Пифагора, форма, порядок и закон, управлявший каждой вещью, задавались числами. Закон же, определяющий каждое явление, составляет его сущность. Таким образом, числа означают сущность вещей.

Составляя существо, душу вещи, они являются самой вещью. Таким образом, положение «Все есть число» сделалось основным принципом пифагорейской системы. И как Вселенная есть великая гармония, так и мир, и каждая вещь в нем есть гармония. Положение «Все есть число» философ расширил таким образом: «Все есть число и гармония».

От исследований природы Пифагор перешел к психологии и этике. Как все существующее определяется числом и гармонией, так и человеческий дух и мир нравственный также подчинены этому закону; и здесь все есть число и гармония. Отсюда вытекает этическая задача человека – побеждать бурные инстинкты и страсти холодным разумом и размышлением, а непримиримые противоречия человеческой души разрешать в спокойную гармонию. Эта гармония, достижение которой является непременной обязанностью каждого человека, должна господствовать и в отношениях с другими людьми – в браке, в дружбе, государственной жизни.

Центр тяжести этики Пифагора составляло загробное существование души. По представлению мудреца, душа соединена с телом лишь в виде наказания. Когда же смерть освободит ее от этого соединения, то душа возвратится на свою истинную родину, к бестелесному существованию в сверхчувственном мире. Но в этот высший мир порядка и гармонии она может проникнуть только в том случае, если сама она настроена гармонично. Негармоническая, омраченная страстями душа не находит себе места в царстве вечного созвучия, где царит бог чистого света Аполлон: она должна снова вернуться на землю и вселяться в тела людей и животных до тех пор, пока наконец не очистится в этом испытании и не достигнет совершенной чистоты и полной гармонии, – идея, которую Пифагор, несомненно, позаимствовал у египетских жрецов.

Необходимыми средствами для приготовления души к достойному возвращению в космос философ считал воздержание и очищение, выполнение предписаний культа, религиозных обрядов и церемоний. Но в этом он оставался преемником народных верований и религиозных преданий. И вообще он не противопоставлял своего учения господствующей народной религии, но лишь видоизменял ее соответственно своим воззрениям, а именно особенно выдвигал единство божества. Поэтому Аполлон, бог чистого света, чистой жизни и вечной гармонии, являлся высшей и единственной силой, которой Пифагор поклонялся с глубоким благоговением. Служение именно этому богу должно было сообщить человеку совершенную чистоту, а душе его открыть доступ в невидимое царство света и гармонии.

Поэтому Пифагор воспринял из культа Аполлона древние правила очищения и развил их, создав целую систему посвящения, которая главным образом состояла в омовениях и очищениях.

В Кротоне Пифагор явился провозвестником нового учения, новых форм культа и нового строя жизни; он казался посвященным в небесные тайны. Его идеалом было восстановление прежней жизни греческого народа в ее простой, благородной чистоте.

Свое учение он проповедовал словом и примером. Его одежда была сделана из блестящей шерсти. Его пища состояла из меда, хлеба и овощей. Никто никогда не видел, чтобы он до захода солнца пил вино. Он всегда оставался спокойным и ровным, никогда не смеялся, не плакал, не жаловался, не раздражался. Всем своим последователям он внушал упование на лучшую жизнь после смерти.

Таким образом в короткое время ему удалось привлечь на свою сторону общественное мнение. Слава о его высокой мудрости распространилась по всем странам и привлекла к нему множество учеников. Вместе с ними он основал в Кротоне союз пифагорейцев; союз этот, благодаря своим твердо установленным правилам, являлся лучшим орудием для осуществления широких планов гениального основателя. Путем религиозного служения, выполнения нравственных и известных символических обрядов члены союза готовились «к чистой жизни, к соблюдению правил нравственности». Члены союза делились, по-видимому, на два разряда: эзотериков, принявших тайное посвящение и познавших всю истину, – их число ограничивалось тремястами, – и экзотериков.

Последние составляли класс испытуемых и числились в этом разряде до тех пор, пока община не находила их достойными войти в ее тесный кружок путем торжественного посвящения.

Посвящению новых членов предшествовал строгий искус и испытание характера. Им предписывалось строжайшее молчание, безусловное повиновение авторитету священного учения союза, полное подчинение духовному авторитету учителя, душевное самообладание, воздержание и строгая самопроверка.