– Молодой человек! Вы уж определитесь, пожалуйста, что вам важнее. Совмещать не получится.
Именно в этот период наш ансамбль пригласили работать в филармонию. В провинциальную Оренбургскую филармонию, но тем не менее. Все закрутилось, я стал пропускать тренировки. И в итоге принял решение – выбрать музыку. А, может, просто музыка забрала меня быстрее, чем футбол, о чем я по сей день не жалею.
И еще что касается футбола. С самых ранних лет я болел за московский «Спартак». Не знаю, почему так получилось, просто не помню. Но меня всегда привлекали эти имена – Игорь Нетто, Владимир Маслаченко, Геннадий Логофет, Юрий Севидов, Галимзян Хусаинов…. Кстати, Хусаинов был одним из моих самых любимых футболистов, кумиром детства. И позиция на поле у нас, в итоге, оказалась идентичной.
Музыка
Помимо моих совсем детских увлечений пластинками советских исполнителей, в моей жизни, благодаря старшим товарищам во дворе, появилась другая музыка. Я узнал о существовании западной музыки, которая тогда была не очень-то и роком. Брюки клеш (чем шире внизу, тем круче), удлиненные волосы, пронзительное пение «Е-е-е». Внешне – Волк из «Ну, погоди!», одним словом. Но более глубоко в эту музыку я окунулся благодаря моему дяде, младшему брату мамы. Его звали Анатолий Савин.
В 1967 году моей маме на предприятии выделили трехкомнатную квартиру. К тому времени в нашей семье случилось пополнение, родился мой младший брат Саша. Разница у нас ровно десять лет. Собственно, поэтому мы и смогли получить трехкомнатную квартиру. Это было огромным счастьем для нашей семьи. Панельная пятиэтажка, в которую мы переехали, располагалась практически в том же районе, но ближе к станции «Красногорская». Школу мне менять не пришлось, все было рядом. И поскольку с жильем у нас было хорошо, к нам приехал пожить мамин младший брат, который только демобилизовался из армии. Я его называл дядя Толя.
У дяди Толи был крутой по тем временам катушечный магнитофон и коллекция магнитофонных записей. На этих катушках были записи групп The Hollies, The Zombies, The Monkees, певца Тома Джонса. Были, конечно, и The Beatles, но на них я обратил свое музыкальное внимание не сразу. Дядя Толя разрешал мне слушать эти записи. Вспоминаю, что без конца крутил и крутил эти записи – вот так произошло мое погружение в музыку. В итоге в учебе появились проблемы, и родители запретили мне бесконечно крутить магнитофон: допуск к музыке в обмен на успеваемость. Дядя Толя прожил с нами около года, пока не встретил свою будущую жену Веру и не переехал к ней. С Верой они прожили до самой смерти Анатолия.
Я продолжал обучение в музыкальной школе по классу баяна. Но вокруг меня в социуме появилась совсем другая музыка, назовем ее электрогитарной. И у меня к этой музыке стал появляться огромный интерес. Это захватывало не только меня. Во дворах парни играли на шестиструнках, пытались копировать звезд американской или английской музыки, вместо оригинальных слов шла какая-то абракадабра, но, тем не менее, это затягивало все больше и больше. Что-то, пусть и в небольшом количестве, показывали по телевизору: выступления польских или болгарских ансамблей с электрогитарами в руках. Ты впервые видел электрогитару на расстоянии вытянутой руки: корпус, покрытый лаком, струны… Это действовало магически. Все это мне довелось увидеть на танцверанде в Красногорском парке. А еще в нашей школе, в спортзале, начал репетировать ансамбль. Дядьки (по сравнению с нами) разрешали потрогать инструменты. Вместе со своими друзьями, такими же увлеченными, я смотрел на них с благоговением.
И тогда мы с моим другом Володей Павловым стали активно прослушивать западную музыку у него дома на магнитофоне. Не просто слушали, мы пытались петь вместе со звучащей музыкой, раскладывать на голоса. Благодаря моей музыкальной подготовке, я мог обозначить тональность песни, четко скопировать партию баса, количество звучащих голосов…
Соседом Володи был радиолюбитель, наш ровесник, очень продвинутый в этом деле парень. Надо было видеть его комнату, увешанную транзисторами и прочими аксессуарами радиолюбителя. С его помощью мне удалось сделать первый инструмент. У мамы на работе столяр помог выпилить корпус и залакировать его. Наш товарищ что-то спаял, вставил в корпус, и получился какой-никакой инструмент, по виду гитара, издающая электрический звук, да еще и с фуззом[2 - Фузз – популярный гитарный эффект, при котором сильно искажается звуковой сигнал. Прим. ред.]. Но родители Володи посчитали, что мы слишком много времени уделяем этим интересам, и дали мне понять, чтобы я приходил в гости реже. Тем не менее, в школе мы попробовали подключить этот инструмент к усилителю «КИНАП», который находился в кабинете физики, и что-то побренчать. Сам этот факт для нас стал огромным событием.
На этой волне я окончил восьмой класс, музыкальную школу, и подал документы в музыкальное училище имени Октябрьской революции – к тому времени стало ясно, что в девятый класс я не пойду и что я гуманитарий с музыкальным уклоном. Поступал на факультет народных инструментов. Легко сдав два экзамена – сольфеджио и баян, я прошел на первый курс.
Мои увлечения этой музыкой никуда не делись, скорее еще больше усилились. Я сразу обратил внимание на ансамбль, который состоял из старшекурсников. Они играли на различных вечерах в нашем училище, исполняли популярную на тот момент музыку. Точно помню, что они играли песни из репертуара польского ансамбля «Червоны гитары». Я стал всячески искать единомышленников, с которыми можно было бы осуществить что-то в плане создания подобного коллектива. Поскольку в училище, кроме класса баяна, у нас был второй инструмент – фортепиано, я часто садился в аудитории за него и что-то наигрывал. И так, постепенно, в течение учебы на первом курсе подобралась группа ребят со схожими интересами, с которыми можно было начинать репетировать хоть какой-то репертуар. Но начали мы эту деятельность не в стенах училища. Не помню, по какой причине, но мы стали искать, что называется, базу. Первой базой был Дом культуры на «Семеновской», рядом с кинотеатром «Родина». Я был настолько увлечен этим, что не замечал расстояний, которые приходилось преодолевать. «Семеновская», если ехать от Красногорска, – другой конец Москвы. Поездка до дома по времени составляла больше часа, но мне все было в радость. Потом были ДК немного ближе, в районе «Войковской», еще где-то. Я тогда играл на ритм-гитаре и пел.
До мутации голоса я был по-детски голосистым, а после голос приобрел юношеское звучание, и я стал понимать, что мое пение нравится слушателям и что у меня получается. На концертах или вечерах отдыха в пионерлагере, в школе, в училище, где после пары выступлений на студенческих вечерах я превратился в «суперстара» и среди студентов, и даже среди преподавателей, лояльно относящихся к такой музыке.
Кстати, именно в пионерлагере я впервые поиграл на бас-гитаре. Струны на ней были то ли от фортепиано, то ли от бас-балалайки. Я очень хорошо помню вздувшиеся подушечки пальцев после этого и мозоли размером с полпальца. Струн для бас-гитары в то время было не достать.
Группа «Мы»
Так прошел первый курс, началась учеба на втором. И тут в моей жизни произошло важное событие. На танцверанде нашего Красногорского городского парка иногда выступал ансамбль под названием «Мы» – три гитары и ударные инструменты. Это были уже взрослые ребята, всем далеко за двадцать. В один из таких дней я набрался смелости и подошел к ним после очередного выступления. Не помню точно, в каких выражениях, но я предложил им себя в качестве клавишника, а также пообещал поставить им более качественное звучание. Ребята от меня не отмахнулись и пригласили на репетицию в старом Доме культуры Красногорского механического завода.
На самом последнем этаже здания, практически под крышей, была их репетиционная комната. Колонки, усилители и прочая аппаратура находились там же, при этом в комнате было довольно свободно, и мы вполне комфортно там размещались.
Основной репертуар группы составляли каверы западных групп. Тогда все это называлось одним словом – шизгара[3 - «Шизгара» – народное название песни «Venus» группы Shocking Blue, возникшее благодаря первым словам припева («She?s got it»). Прим. ред.]. Правда, было и небольшое количество советских песен, появившихся уже тогда первых ВИА. Мое вливание в коллектив произошло триумфально. На первой же репетиции я подправил им голосоведение в текущем репертуаре, добавил свой голос в определенные вокальные партии, подправил некоторые неправильно берущиеся аккорды. После этого ребята поняли, что зазвучали совсем иначе, и я был сразу же зачислен в коллектив. А так как группа состояла на балансе ДК и музыканты получали зарплату, то и я был сразу оформлен с возможностью получать деньги. Стандартный оклад в ДК на тот момент был 60 рублей в месяц. Именно тогда я и стал получать первую зарплату в жизни, вдобавок к стипендии в училище. В репетиционной комнате находился орган «Юность», который ребята практически не использовали. Я встал за этот клавишный инструмент.
Вокалистами в ансамбле были барабанщик Дмитрий Графонов и бас-гитарист Борис Денисов. Помимо сольных песен, я поставил еще точное унисонное пение. Где-то на два голоса, где-то на три. И, надо признать, именно тогда группа «Мы» заблистала на самодеятельной сцене. Нас сравнивали с другими коллективами, существовавшими тогда в округе, и признавали, что равных нам по части пения не было. На наши выступления на танцплощадке в Красногорском городском парке народу набивалось под завязку. И еще масса людей просто стояла на склонах вокруг танцплощадки, слушая нашу игру. О степени нашей популярности в городе говорят несколько похожих эпизодов, произошедших со мной. Как-то раз, идя от платформы домой после учебы, я услышал за спиной окрик:
– Пацан, стой!
Я обернулся и увидел приближающуюся ко мне группку из 3–4 парней моего возраста. Ну, и как обычно:
– Закурить не найдется?
Не надо объяснять, что они собирались сделать. Я никогда не был драчуном, и ситуация для меня принимала скверный оборот. И вдруг один из них восклицает:
– Так это же Беликов! Серега, ты?!
– Да.
Он обводит взглядом своих дружков и с придыханием восклицает:
– Это же Серега Беликов из группы «Мы»!
Избиение одиноко шедшего студента отменилось, и меня отпустили с напутствием:
– Серега! Если кто прие…ся, ты скажи. Мы тебя в обиду не дадим!
И почти такая же ситуация как-то повторилась в другое время, в другом месте.
Расписание наших выступлений было таким, что зимой мы играли три раза в неделю в здании самого ДК на танцах, а летом – три дня на открытой танцверанде в городском парке. Ну, и, конечно, были выступления, приуроченные к каким-то праздникам. Надо заметить, у бас-гитариста Бориса был талант к написанию текстов песен. Довольно легко он писал тексты на русском на музыку популярных западных композиций. Например, неплохой текст на композицию Uriah Heep – «Look at yourself». Также написал несколько русских текстов на песни «Червонных гитар», в частности, «Не задирай носа». Публике очень нравились его русскоязычные адаптации западных хитов.
Наш гитарист Борис Захарченко был довольно авторитетным музыкантом. Помимо собственного фирменного усилителя, у него была гитара фирмы Vox. Не Musima, не Cremona, а Vox! Фирма, известная по инструментам, на которых играли сами The Beatles – очень круто по тем временам! Если я правильно помню, то Борис служил в армии за границей и привез оттуда инструмент. В дальнейшем Борис стал стюардом на международных авиалиниях и поставил доставку аппаратуры из-за границы на серьезную основу.
Помимо ранее перечисленных групп, мы исполняли песни из репертуара Shocking Blue и The Beatles. Наши голоса и наши возможности очень хорошо ложились на эту музыку. Еще играли что-то из репертуара группы Iron Butterfly. Почему именно это запомнилось? А потому, что в этих композициях довольно длинные органные вставки. И если на улице было прохладно, особенно осенью, то руки замерзали, и играть эти куски мне становилось довольно тяжело.
В коллективе была довольно творческая атмосфера. Я мог периодически пробовать играть на репетициях на бас-гитаре, мог на ударных инструментах, причем в игре на них достиг немалых высот. Обучая себя координации и ритмике, я научился вполне сносно стучать. Были случаи, когда я отыгрывал несколько выступлений вместо барабанщика, и ребята весьма комфортно себя чувствовали со мной в качестве ударника.
Наши заработки, конечно же, не ограничивались окладом в ДК. Мы выступали на разных мероприятиях, то, что сейчас называется одним словом – корпоративы. Но надо сказать, что почти все деньги уходили на приобретение аппаратуры и инструментов. Если нужно было купить что-то, то мы все скидывались для этой покупки.
А дальше путь лежал в Москву на Неглинку. На этой улице, в доме номер 14 находился магазин «Ноты», там же был отдел инструментов – вот где кипела вся музыкальная жизнь. Например, становилось известно, что в понедельник выкинут болгарскую бас-гитару «Орфей». Естественно, количество ограничено. Инструменты в небольшом количестве попадали на прилавок, но большая часть расходилась среди особо приближенных. Те, в свою очередь, продавали своим людям, накидывая процент. Те – своим и так далее. В какой-то момент бас-гитара на улице перед магазином приобретает стоимость в три-четыре раза выше исходной. Дефицит, что поделаешь! Своего рода рынок музыкальных инструментов. В принципе, купить можно было все. Но, если уж ты увлечен музыкой, то инструмент нужен хороший. И, соответственно, дорогой. Поэтому наши вроде бы неплохие доходы уходили на приобретение качественных инструментов.
В какой-то момент группа «Мы» стала счастливым обладателем аппаратуры Regent-60 производства ГДР. Это было статусно и качественно. Когда мы играли, используя ее, слышно было по всей округе, на километр-два точно.
Однажды, когда мы выступали на танцверанде, появилась компания спортивных молодых людей, в которых мы узнали прославленных хоккеистов «ЦСКА» во главе с вратарем Владиславом Третьяком. База хоккейного «ЦСКА» была совсем недалеко, в Архангельском. До них дошли слухи о нашем коллективе, и они приехали посмотреть и послушать нас. После выступления Владислав Третьяк подошел к нам и сказал:
– Мне очень понравилось, как вы играете! Не могли бы вы поиграть на моей свадьбе?
Мы, конечно же, согласились. Свадьба была в гостинице «Украина», в большом зале на первом этаже. Красногорская группа «Мы» веселила всю хоккейную элиту Советского Союза. И наш ансамбль настолько понравился, что с некоторым интервалом мы отыграли еще на паре свадеб армейских хоккеистов.
В то же самое время я продолжал учиться в музыкальном училище. Где-то к третьему курсу мое обучение каким-то образом стабилизировалось, и учиться стало достаточно легко. Надо сказать, что к процессу обучения я подходил ответственно и организованно, и училище окончил с красным дипломом. Учебе совершенно не мешало то, что я играю в практически полупрофессиональном ансамбле и занимаюсь футболом.
Где-то на стыке 1973 и 1974 годов, после очередного нашего выступления к нам подошел человек и предложил перейти на профессиональную сцену. Это был Альфред Быков. Он когда-то был бас-гитаристом первого состава вокально-инструментального ансамбля «Голубые гитары» под руководством Игоря Гранова, но какой-то момент прекратил выступления в качестве музыканта и сосредоточился на организаторской деятельности. Быков хотел создать коллектив в какой-нибудь филармонии под своим руководством.
Альфред подошел к нам и предложил:
– Ребят! Не хотите перейти на профессиональную сцену?
Мы переглянулись.
– А что для этого нужно?
Быков нам объяснил, что есть место в Оренбургской филармонии. Для этого нужно подготовить соответствующую программу, сдать ее в филармонии и начать работать. Кроме этого, необходимо расширить состав музыкантов, пригласить певца и певицу. О духовых инструментах речи не было. Но тут возникли некоторые сложности: все ребята работали, у двоих были семьи и дети, я же был студентом музыкального училища, а нас звали в какие-то неведомые дали. На решение всех организационных вопросов требовалось несколько месяцев.
Тем не менее, мы начали репетировать. Из Москвы к нам приезжали певец и певица. Певец был лет на десять старше меня, уже взрослый сформировавшийся молодой мужчина. Пел баритоном, а-ля Магомаев или Мулерман. По плану Быкова он должен был исполнять несколько сольных песен в программе. Певица была весьма привлекательной и умной женщиной, тоже старше меня, пела в основном сольно. Не скрою, в какой-то момент я был тайно в нее влюблен. Такое впечатление она производила на меня своим поведением, спокойным, рассудительным, интеллектуальным, что ли.
Для начала мы отрепетировали композицию в стиле фолк. И хотя нам это не совсем нравилось, как сказал Быков, это было необходимо для сдачи программы. Чтобы было понятно, композиция была наподобие «Порушка-Параня» ансамбля «Ариэль».
Ближе к майским праздникам Альфред Быков пришел на репетицию и сообщил, что наш коллектив пригласили участвовать в праздничных сборных концертах во Дворце спорта в Лужниках. Это была программа в рамках «Москонцерта». Хедлайнером, как сейчас говорят, был тогда ансамбль «Веселые ребята». Честно говоря, остальных участников не помню. Наш коллектив должен был открывать концерт специальной для этой программы композицией. Перед этим мы съездили на просмотр в какой-то ДК. Комиссия (видимо, от «Москонцерта») нас посмотрела, прослушала и дала добро на участие. В программе мы значились как «вокально-инструментальный ансамбль под управлением Альфреда Быкова».