Христиане

Через несколько мгновений Марк почувствовал нестерпимую боль, которая нарастала все сильней. Однако он со всей силы сжал свои губы, чтобы не закричать. Он доверял своему наставнику-властителю и хотел быть преданным ему.

– Познать… ты должен познать… – говорил Кифа, сладострастным и отвлеченным голосом.

В отличие от своего преданного ученика, он ощущал небесное блаженство. Ему хотелось, чтобы это сладостное наваждение не отпускало его. Его разум совершенно затуманился в это мгновение. Он видел перед собой Марка и Айелет попеременно. Воображение его как будто сошло с ума. Череда красивых образов в виде обнаженных женских и юношеских тел, мелькавших в его сознании, наконец привела его к вершине блаженства. Слегка приоткрыв рот и запрокинув голову назад, он медленно отстранился от своего подопечного. Кифа поддался искушению, но вознаграждением для него стала его насытившаяся плоть.

На глазах Марка выступили слезы. Они были вызваны не только болью, которую ему причинил наставник, но и другим, непонятным и тревожным чувством. Он оправил свою одежду и взглянул на Кифу. Тот стоял, прислонившись к деревянной двери, его дыхание становилось все более ровным. На лице наставника выступил обильный пот. Молчание между двумя молодыми людьми продолжалось довольно долго. Окончательно отдышавшись, Кифа взглянул на мальчика.

– Любить и отдавать свою любовь тяжело, особенно нам, свидетелям божьим… – начал говорить Кифа. – Ты должен научиться любить, это самое главное, что требует от нас наш бог.

Марк ничего не ответил, он стоял перед учителем молча, потупив свои глаза.

– Скоро, совсем скоро, ты и я получим вознаграждение за нашу преданность богу. – продолжил Кифа. – Епископ сказал мне, что мы начнем восстание, когда в город вернется император.

Марк неожиданно забыл о своих недавних страданиях и боли. В его глазах мелькнуло неистовая злоба и презрение.

– Значит, уже совсем скоро? – спросил он. – И ты возьмешь меня с собой и позволишь участвовать в нем?

Кифа радостно усмехнулся пылкости своего подопечного.

– Конечно, готовь свой нож. – сказал он, вновь подходя к мальчику и обнимая руками его плечи. – Мы совершим правосудие над неверными, а все их имущество поделим между нами и нашим богом.

Марк был рад этим словам Кифы. Они произвели на него большой эффект. Ему казалось, что все те страдания, которые он пережил в этой тесной комнате, в один миг искупились этим откровением учителя. Близится расправа над неверными, а, значит, и нажива. Причем большая нажива. Марк про себя решил, что насилия и грабеж, вызванные массовым восстанием его собратьев в городе, позволят ему украсть несметные сокровища, которые хранятся в домах неверных.

– Так когда, когда? – решительно спросил он у Кифы. – Когда восстание?

– Скоро, совсем скоро, – произнес учитель.

Кифа ненадолго задумался. После короткой паузы он добавил, доверительно глядя в глаза мальчику:

– Не предавай значения случившемуся здесь, мой милый Марк. Этот ритуал обязателен, он заставляет лучше понять жертвенность и любовь к собратьям и нашему Господу.

Кифа не мог подобрать других слов. Он и не хотел этого делать.

Марк лишь равнодушно кивнул своей головой на это короткое замечание наставника. Перед тем как выйти из комнаты, Кифа осторожно сунул юношу небольшой кожаный мешочек с несколькими тяжелыми монетами внутри.

Когда юноши покинули унылую гостиницу Космины, их пути разошлись. Ни о чем не договариваясь заранее, они разошлись в разные стороны. Каждый из них направился в свой дом.

Глава шестая

Новый закон

Спустя семь дней после возвращения императора Максимина в провинцию, в центре города была установлена крупная бронзовая колонка. На ней четко и аккуратно был выгравирован указ Максимина. В преамбуле своей указ этот содержал восхваление всего пантеона римских божеств, а также благодарность им за сотворение всего живого на свете. Указ, приписываемый Максимину, содержал также одобрительные отзывы всем людям, которые неуклонно поклонялись римским богам и соблюдали традиции своих предков.

Здесь же, в этом высеченном на колонке указе, упоминалось и о преступниках, которых римляне нарекли христианами. Император упрекал последователей этой секты в тщеславии и глупости. Владыка также милостиво прощал всех тех заблудших людей, решивших порвать с этой сектой. Но тех, кто упрямо продолжал следовать «величайшему заблуждению» и исповедовал христианство, император повелевал выгнать из города и провинции: «дабы город, избавившись от этой скверны и нечестия, обратился бы к благоговейному служению бессмертным богам».

Тем же преступникам, которые пожелают отречься от своих фанатичных заблуждений и вновь жить в соответствии с римскими законами и почитать богов, император обещал милости и щедроты.

«Согласитесь только сделать это, и вы получите все без промедления. Оказанная вашему городу милость, будет всегда свидетельствовать о вашем благочестии и любви к богам, а для ваших детей она станет доказательством, что по вашей мудрости и вы получили щедрую награду за выбранный вами жизненный путь», – было сказано в указе императора Максимина.

Новость об этом императорском указе быстро охватила всю провинцию Элию Капитолину. Люди начали шептаться. Многие из них знали, что их знакомые или друзья стали участниками того движения, которое стало так ненавистно императору. Стали даже говорить, что коварный Максимин задумал истребить всех религиозных преступников, упоминавшийся в его законе, как только те придут к нему ради прощения. Однако сам император Востока был твердо уверен в своем решении не причинять вреда заклятым врагам римских традиций и законного порядка. У Максимина была другая цель – заставить их соблюдать традиции силой убеждения, хотят они того или нет. Император уже создал указ, который предписывал всем, кто именовал себя последователями новой веры, послушно совершать жертвоприношения римским богам. В ответ на это император клялся предоставить этим людям защиту от произвола сограждан и гонений со стороны властей. Император также затребовал у местных декурионов список всех известных им в этой провинции христиан. Он решил заставить как можно большее количество этих людей собраться в одном месте. Там император потребует от них совершения жертвоприношения. Это, по мнению Максимина, не станет актом насилия над живыми людьми, «но продемонстрирует отступникам от закона и совести насколько сильно римское право и римская власть». Пока же его поручение приводилось в исполнение, император возлежал на просторной скамье в своей резиденции в центральной части бывшей столицы Иудейского царства. Из полумрака своих покоев он наблюдал за заходящим солнцем. Его лицо было спокойным, а разум наслаждался установившимся в этот вечерний час на улицах столицы тишиной и покоем. Только далеко в дали, где-то на самой окраине городских кварталов, ярко горели небольшие огни. Император подумал, что возможно это были факелы, однако он не придал этому явлению большого значения.

То действительно были зажжённые факелы. И несли их заклятые враги императора Максимина. Христиане, или свидетели, как они себя называли, уже узнали о намерениях римских властей. Многие из представителей этой полутайной секты, узнав о планах императора, внезапно вернувшегося из военного похода, решили покинуть свои дома и бежать из города. Среди многих из них еще были свежи воспоминания о недавних гонениях, устроенных римлянами. Имя Диоклетиана все еще внушало страх многим из последователей новой религии.

Именно поэтому большинство горожан, значившиеся в римских списках как христиане, решили на закате покинуть свои дома. Многие люди думали, что Максимин своим указом положил начало новому страшному гонению.

Большая группа людей скопилась на южной окраине города. Многие уже запрягли своих лошадей. Другие, вследствие своей бедности, использовали ослов для перевозки маленьких детей и всего своего скарба. Солнце зашло за горизонт, а по городу поползла липкая, густая ночь. На улице зажглось несколько десятков факелов. Люди старались как можно скорее собрать свои пожитки и сбежать куда-нибудь со своей семьей, спрятавшись от злобного императора в другой части империи.

Кифа шел вдоль череды небольших опустевших домов с зажжённым факелом в руках. Он не обращал внимания на беснующуюся вокруг толпу своих соратников, которые решили бежать, лишь только их жизням начала угрожать опасность. Кифа шел в сторону дома епископа.

Он подошел к знакомой крепкой деревянной двери и громко постучал в нее. Продолжительное время никто не отвечал на его внезапный визит. Однако спустя какое-то время дверь все же отворилась и из нее показалось лицо знакомой пожилой женщины.

– Что тебе? – негостеприимно спросила она.

– Епископ, – взволнованно проговорил Кифа, – мне нужен епископ, проведи меня к нему.

– Сегодня он не может никого видеть, убирайся… – с этими словами старуха захлопнула дверь прямо перед носом незваного гостя.

Кифа был в ярости от такого обращения. Однако ничего сделать он не мог. Ударив со всей силы по проклятой деревянной двери ногой, он отправился прочь.

Теперь его путь лежал к дому своей возлюбленной – Айелет.

Достигнув большого дома, который принадлежал семье Айелет, Кифа настороженно остановился напротив его ворот. Дом показался ему совершенно пустым. В его окнах не было света, а вокруг царила мертвая тишина. Кифа не знал, что ему делать дальше. Ему казалось, что в эту неприятную ночь его бросили все. Все его знакомые соратники бежали из города, епископ Ермон молчал, несмотря на нависшую над всем братством бедой, а двери дома, принадлежавшего его любимой женщине, оказались закрыты. Кифа почувствовал, как его со всех сторон обступают темнота и безнадежность. В его несчастную голову закралась страшная мысль о возможном отсутствии того самого всемогущего Бога, в которого он с такой слепотой верил. Ведь не бросит же Всемогущий его в такое страшное время…

– Я знал, что отыщу тебя здесь, брат.

Голос Давида в этот момент показался Кифе счастливым избавлением от всех страхов и отчаянья.

Обернувшись, он увидел своего старого напарника возле стены на противоположной стороне улицы. Давид стоял в полурасслабленной позе, скрестив руки на груди, и с улыбкой смотря на растерянного Кифу.

– Ты не бежал из города? Почему? – радостным и растерянным голосом спросил Кифа у своего приятеля.

– Разве ты не слышал о приказе тирана? Почему? – повторил юноша свой вопрос.

Давид плавно отделился от стены и медленно направился навстречу Кифе.

Его лицо в ночном мраке показалось тому очень бледным и неприятным. Рыжая борода этого молодого человека необычайно старила его и предавала его лицу еще более отталкивающие черты.

– Бегут от тирана только глупцы. – ответил он Кифе. – И я вижу, что ты не из их числа.

Он совершенно приблизился к Кифе, и встал прямо напротив него. Он посмотрел мимо своего напарника, прямо на темные окна дома Айелет. Затем его взгляд вновь обратился на растерянного Кифу. На лице Давида вновь выступила неприятная ехидная гримаса.

– Ну что, ответила она тебе взаимностью, брат? – спросил он, обнажая в улыбке свои темные зубы.

– Не твое дело… – резко пресек его дерзкий выпад Кифа.

– Зато я знаю, кто ответил… – продолжая улыбаться, ответил Давид.

Кифа решил не поддаваться на его провокации. Он молча и равнодушно взглянул в его глаза, а затем спросил твердым голосом: