«Новый путь»

– Мы вам предоставим право вето.

Я не ручаюсь, конечно, за буквальную точность выражений, но сущность тогдашней моей беседы с Мережковскими была именно такова.

Одним словом, в какие-нибудь два-три часа определилась моя судьба. Я согласился на предложение Мережковских. Я стал ближайшим сотрудником «Нового пути». Мне тогда не было и двадцати пяти лет, и легко представить, как трудно мне было очистить трюм журнального корабля и взять в свои неопытные руки ответственное кормило. Но я скоро освоился с журнальным ремеслом и внушил такое доверие Мережковским, что они преспокойно уехали за границу, оставив «Новый путь» на мое попечение.

Положение редактора вообще незавидно. Даже авторитетные и заслуженные писатели, попадая в положение редактора, вызывают на себя нарекания со всех сторон. Все считают своим долгом критиковать и осуждать: читатели, публицисты и критики иного лагеря, а также и своего собственного, обиженные авторы и даже товарищи по редакции. А ведь всем не угодишь. Самое трудное и жуткое дело – авторское самолюбие.

Мое положение было невыносимо, ибо прежде всего я занимал место не по заслугам. Я был еще слишком молод. Одна книжка стихов и несколько рассказов не давали мне еще права быть руководителем такого журнала, как «Новый путь». Ответственный редактор, Д.В. Философов[8 - Философов Дмитрий Владимирович (1872–1940) – литературный и художественней критик, публицист, юрист по образованию. Двоюродный брат С. Дягилева. Член «Мира искусства». С 1920 г. в эмиграции.], был пассивен, а наш ежемесячник был слишком на виду. Журналы всех направлений травили его, как могли. Консервативный «Русский вестник»[9 - «Русский вестник» – литературный и политический журнал (1856–1906, Москва и Петербург). Редактор – в начале века – М.М. Катков (сын М.Н. Каткова). Проводил идеологию самодержавия и консервативных общественных кругов.] доказывал, что мы страшные карбонарии и анархисты; «Русское богатство» уверяло, что мы ревнители самой ужасной реакции… После моего вступления в редакцию не было поводов для упреков в политической и социальной реакционности: придраться было не к чему. Но самые религиозно-философские темы, интересовавшие нас, были, как известно, под запретом русского либерализма.

Прибавьте к этому двойную цензуру – светскую и духовную. Борьба с цензурою всецело была возложена на меня.

Почти две трети статей из светской цензуры направлялись в духовную, и буквально каждый месяц повторялась та же история. В редакцию «Нового пути» являлся посланный от духовного цензора, архимандрита Мефодия[10 - Архимандрит Мефодий (в миру Великанов Михаил Матвеевич; 1852–1914) – автор работ по синтаксису и истории ударения в русском языке.], с извещением, что все запрещено.

– Как все? Быть того не может?

– Так точно-с. Отец архимандрит изволили сказать, что все. Они только просили вас самих приехать. Они вам все лично объяснят.

И я, захватив с собою второй экземпляр гранок, ехал в Александро-Невскую лавру объясняться с архимандритом.

Цензор встречал меня чрезвычайно любезно. В келью подавали немедленно самовар. Послушник приносил малиновое варенье. И архимандрит предлагал мне все читать по порядку.

– Тут все ересь, Георгий Иванович, ужасная ересь. Я не могу пропустить. Тут у вас прямо-таки гностицизм[11 - Гностицизм – религиозно-философское движение поздней античности, связавшее идеи платонизма и стоицизма с представлениями восточных религий.] проповедуется.

Я потом разгадал психологию этого почтенного архимандрита. Ему до тошноты надоели официальные духовно-нравственные журналы, где нечего было вычеркивать. А тут представлялся случай поговорить на острые темы – с людьми из иного лагеря. Все это было интересно. И архимандрит требовал меня к себе для беседы и спора. В конце концов обыкновенно погибали две-три страницы, а весь материал, по правде сказать, в самом деле «еретический», беспрепятственно появлялся на страницах «Нового пути». Нравы были патриархальные.

Этот архимандрит Мефодий Великанов поставил однажды меня в очень затруднительное положение. Это случилось осенью 1905 года, когда я работал в «Вопросах жизни». Наш цензор оказался членом «орфографической комиссии» и выпустил брошюру «К вопросу о реформе русского правописания». Робея от избытка авторского самолюбия, он просил меня поместить в «Вопросах жизни» рецензию на его брошюру. Ознакомившись с ее содержанием, я убедился, что согласиться с ее тенденцией никак не могу. Архимандрит был сторонником радикального орфографического упрощения. Если этот почтенный монах сейчас благополучно здравствует, сердце его, вероятно, радуется, ибо его мечта об упрощении осуществилась теперь, как известно, полностью. Итак, нужно было поместить дипломатическую рецензию, то есть, не соглашаясь с идеями архимандрита, облечь твердую критику в вежливую и приятную форму. По счастью, Вяч. Ив. Иванов самоотверженно согласился взять на себя эту миссию, и надо сказать, что свое задание исполнил виртуозно. Эта его философско-филологическая заметка своего рода шедевр[12 - Философско-филологическая заметка Вяч. Иванова носила название «К вопросу об орфографической реформе» и развивала мысль о недопустимости поспешного проведения грамматической реформы в стране, «малоимущей в культуре».]. Рекомендую ценителям этого писателя прочесть ее в сентябрьском номере журнала «Вопросы жизни» за 1905 г. И архимандрит был очень доволен.

II

В апрельской книжке «Нового пути» за 1904 год была помещена статья «Перевал»[13 - Статья «Перевал» опубликована Г. Чулковым (под псевд. Кремнев) в разделе «Политическая хроника». Ее главная идея: «социализм… должен быть освещен религиозной истиной».], из которой было ясно, что журнал приобрел нового кормчего. Я зорко следил за тем, чтобы на страницах «Нового пути» не появилось чего-нибудь «сомнительного» в политическом отношении. Работать мне было нелегко. Мережковские были за границей. Денег в журнале почти не было. Гонораров сотрудники не получали или получали очень мало. И я работал за троих: писал во всех отделах – и в религиозно-философском, и в политическом, помещал рассказы, критические статьи, рецензии, стихи… Но я был молод, и труд только радовал меня. Однако я понимал, что нужны еще иные силы, нужны новые сотрудники. Когда Мережковские вернулись из заграничной поездки, они первые заговорили о привлечении к журналу Н.А. Бердяева[14 - Бердяев Николай Александрович (1874–1948) – религиозный философ, разрабатывал проблему свободы личности в духе экзистенциализма, персонализма и христианской эсхатологии. В 1922 г. был выслан за границу. В послании «Н. Бердяеву» (1920) Чулков отметил его «трудолюбие», «веселость» и «мудрое сердце» (Стихотворения Георгия Чулкова).], С.Н. Булгакова[15 - Булгаков Сергей Николаевич (1871–1944) – экономист и философ, был выслан из России в 1922 г. Он полемизировал с Чулковым в связи с пониманием последним идейного смысла поэзии Вл. Соловьева (Булгаков С. Без плана. Несколько замечаний по поводу статьи Г.И. Чулкова о поэзии Вл. Соловьева // Вопросы жизни. 1905. № 5).] и прочих философов. Сделать это было не так просто. До знакомства со мной Мережковские пытались вести переговоры с этими писателями, но безуспешно. В то время Бердяев и Булгаков, хотя и разочаровались в марксизме, ревниво еще отстаивали социалистические идеи. Неясность в этом отношении позиции «Нового пути» смущала их. Но теперь прошло полгода – с апреля по сентябрь. Характер «Нового пути» изменился. Мережковские решили еще раз сделать попытку привлечения к журналу новых людей. В это время Булгаков жил в Крыму, в Кореизе. Мережковские убедили меня поехать туда для переговоров по поводу расширения «новопутейской» программы. Я послал Булгакову телеграмму и, получив от него телеграфный ответ с согласием на переговоры, выехал в Севастополь.

Я попал в Кореиз к вечеру и решил отложить свою беседу с Булгаковым до утра. Наняв комнату в первом попавшемся пансионе, расположился я на ночлег. Но спать мне не пришлось. Ночь была томительно жаркая и дурманно-благоуханная. Вокруг всего дома шел балкон. На этом балконе до утра сидели влюбленные парочки. Нежное бормотанье и страстный шепот так и не дали мне заснуть ни на минуту. И я утром отправился к Булгакову невыспавшийся и усталый, а беседа предстояла ответственная.

С.Н. Булгаков, по-видимому, был очень доволен возможностью завязать отношения с «Новым путем». Тогда ведь основать новый журнал было очень трудно: для этого требовалось особое разрешение.

– Что сталось с «Новым путем»? – спросил Булгаков, когда мы уселись с ним на диване. – Я слежу внимательно за каждой книжкой. С апреля по сентябрь он как будто изменил политическую программу. Откуда вы достали новых сотрудников?

И Булгаков назвал мои тогдашние псевдонимы[16 - Свои статьи политического характера Чулков подписи вал псевдонимами Б. Кремнев, Б.К., театральные рецензии – Тch, Ч. и др.]. Я объяснял, в чем дело.

Сговориться с Булгаковым теперь не представлялось трудным. В тот же день мы выработали с ним примерную конституцию журнала. К несчастию, сам Булгаков не мог жить в Петербурге, и он настаивал на том, чтобы я был представителем интересов и мнений новых сотрудников журнала. Я смутно чувствовал, что это ставит меня в неловкое положение по отношению к Мережковскому и Гиппиус, но я был так неопытен житейски и так искренне хотел спасти журнал, что согласился на этот план, не подозревая, какие горькие плоды он принесет.

Надо сказать и то, что союз, заключенный тогда между «новопутейцами» и такими писателями, как С.Н. Булгаков и Н.А. Бердяев, был не совсем натурален. Сошлись люди совершенно иной психологии. Булгаков привел с собою не только «идеалистов», как С Л. Франк[17 - Франк Семен Людвигович (1877–1950) – религиозный философ, автор трудов по гносеологии, психологии, социальной философии. В 1922 г. выслан за границу.], Н.О. Лосский[18 - Лосский Николай Онуфриевич (1870–1965) – философ-идеалист, представитель интуитивизма и персонализма. Выслан за границу в 1922 г. До 1945 г. жил в Праге, в 1947–1950 гг. – в Нью-Йорке.], П.И. Новгородцев[19 - Новгородцев Павел Иванович (1866–1924) – юрист и философ, профессор Московского университета. Философская основа его правовых воззрений – неокантианство. В эмиграции – с 1920 г.] и др., но и целую группу сотрудников вроде В.В. Водовозов[20 - Водовозов Василий Васильевич (1864–1933) – публицист, общественный деятель, экономист, юрист. Выехал в Берлин (в 1922), затем – в Прагу (1924). Существует версия, что он покончил жизнь самоубийством.], М.И. Туган-Барановского[21 - Туган-Барановский Михаил Иванович (1865–1919) – экономист, видный представитель «легального марксизма».], Л.Н. Яснопольского[22 - Яснопольский Леонид Николаевич (1873-после 1917) – журналист, сотрудник «Русских ведомостей», с 1902 г. – приват-доцент Киевского и Харьковского университетов.] и др.

Экономисты и публицисты, даже не по взглядам своим, а просто по своим интересам, были совершенно чужды главным сотрудникам «Нового пути», но и сами философы – С.Н. Булгаков и Н.А. Бердяев – по своей душевной природе были люди не совсем «свои».

Мережковский и его друзья, а еще более З.Н. Гиппиус и поэты, ее окружавшие, – Блок, Белый и многие dii minores[1 - Младшие боги (лат.). Зд.: второстепенные, менее значительные.], как, например, Леонид Семенов[23 - Семенов Леонид Дмитриевич (1880–1917) – поэт и прозаик символистского направления, религиозный пропагандист, внук ученого и общественного деятеля П.П. Семенова-Тян-Шанского. После 1905 г. стал странником.], А. Кондратьев[24 - Кондратьев Александр Алексеевич (1876–1967) – поэт, прозаик, автор стилизаций на античные темы (роман «Сатиресса»), товарищ Блока по университету. С 1919 г. жил на Волыни, в 1939 г. переехал в Варшаву, затем в Белград и Швейцарию. Умер в США.]… – все они были совершенно оторваны от традиционной психологии нашей интеллигенции. Русские интеллигенты (по крайней мере, в главном и широком русле нашей общественности) с конца сороковых годов уже до такой степени связаны были тем или другим политическим направлением, что совершенно утратили способность видеть в культуре нечто самостоятельное. Поэзия, философия, живопись – решительно все рассматривалось и оценивалось с точки зрения социальной полезности. При этом и самая идея «полезности» понималась до странности наивно. Вот почему «Новый путь» был совершенно не похож на наши толстые ежемесячники, пухлые и серые, очень назидательные и очень пресные. Самый стиль и композиция «новопутейских» статей вовсе не походили на обычные статьи наших направленских журналов. В «Новом пути» печатались по преимуществу статьи краткие и афористичные. Авторы заботились не столько о политической добродетели, сколько об убедительности мысли и выразительности языка. Расчет был на читателя догадливого, и поэтому авторы не размазывали своих тем. В наших тогдашних толстых ежемесячниках сотрудники, за редким исключением, писали одним языком и одним стилем. В «Новом пути» дорожили своеобразием. Значительная часть «новопутейцев» состояла из «декадентов». С.Н. Булгаков весь был преисполнен самой высокой добродетели и больше всего боялся «порочных» поэтов. Он сразу почувствовал, что я не так уж строг к декадентам, и умолял меня быть осмотрительней в отделе поэзии.

Н.А. Бердяев, который поселился в Петербурге, оказался менее prude[2 - Стыдливый (фр.) – зд.: привередливый.], чем его собрат по философии. У него даже была склонность пококетничать своим эстетическим вольномыслием. Он любил Верлена, Гюисманса[25 - Гюисманс Шарль Мари (1848–1907) – французский писатель-импрессионист. Его роман «Наоборот» (1884) получил известность как «библия декадентства». Чулков относил Гюисманса к эпигонам декадентства и утверждал, что «после опыта таких высоких поэтов-декадентов, как Поль Верлен и Федор Сологуб, современные декадентские эксперименты нередко кажутся ребяческими забавами, достойными разве героя романа Гюисманса «Наоборот» (РГАЛИ. Ф. 548. Оп. 1. Ед. хр. 219. Л. 31; план работы «Кризис символизма»).], Вилье де Лиль Адана[26 - Вилье де Лиль-Адан Филипп Огюст Матиас (1838–1889) – французский писатель, в среде символистов особенной популярностью пользовались его «Жестокие рассказы» (1883).] и все, что полагалось по декадентскому канону.

Последние три книжки «Нового пути» за 1904 год вышли уже при участии С.Н. Булгакова и Н.А. Бердяева. Литературная часть осталась неприкосновенной. Я отстоял символистов. Но философские и публицистические статьи были уже иного, не «новопутейского» стиля.

В это время и Булгаков, и Бердяев переживали второй духовный кризис. Когда-то ревнители «диалектического материализма» – они, вкусив чашу с кантианским ядом[27 - Имеется в виду субъективный идеализм и агностицизм немецкого философа Иммануила Канта (1724–1804).], не могли уже вернуться в стан своих недавних единомышленников. Но теперь они были на пороге нового миросозерцания. Кантианский идеализм их не удовлетворял. Булгаков в своих программных статьях уже заключает слово «идеализм» в кавычки. Оба они склонялись все более и более к «положительной религии»[28 - Положительная, или катафатическая, религия описывает Бога посредством позитивных атрибутов и обозначений (в отличие от апофатической теологии).] – но, спутанные по рукам и ногам интеллигентской фразеологией, еще не решались порвать с традиционным публицистическим подходом к вопросам духовной культуры.

Я сейчас, набрасывая эти строки, решил перелистать последние книжки «Нового пути» за 1904 год. И вот что, «пыль веков от хартий отряхнув»[29 - А.С. Пушкин. «Борис Годунов» (Сцена: Ночь. Келья в Чудовом монастыре).], прочел я в конце последней декабрьской программной статьи С.Н. Булгакова, посвященной аграрному вопросу: «Выставляя трудовое начало, как высшую норму аграрной политики, мы сочтем этот принцип осуществленным только тогда, когда он явится единственным началом организации землевладения и земледелия и когда нетрудовое хозяйство окончательно упразднится, уступив свое место крестьянскому трудовому хозяйству, которое, объединяясь в артели, кооперации и всякие трудовые братства, протянет братскую руку и пойдет навстречу городскому пролетариату, стремящемуся дать торжество тому же трудовому началу, хотя и своим особым путем…»

Так С.Н. Булгаков на «идеализме» старался обосновать радикальную социальную программу – в надежде, что очень скоро «нетрудовое хозяйство окончательно упразднится».

Философствовать по этому поводу я не намерен, ибо в моих непритязательных записках я рассказываю не об идейной тогдашней эволюции нашей, а просто о людях и фактах, сознательно оставаясь в пределах психологизма…

Сам я никогда не был идеалистом, если под идеализмом разуметь классическую немецкую философию, а что касается собственно кантианской гносеологии, то в плену ее был я очень недолго. И скоро сделался яростным ее ненавистником, считая себя «реалистом в высшем смысле»[30 - Эту формулу Ф.М. Достоевского в применении к своему творчеству и философским построениям Чулков использовал неоднократно. Так, в одном из вариантов повести «Вредитель» он, характеризуя особенности избранной им манеры повествования, писал: «Пусть в этом пункте (композиция. – М.М.) у меня будет некоторый изъян, зато я выиграю на реализме, т. е., разумеется, не на глупеньком псевдореализме, который нужен бездарностям, а на том реализме в высшем смысле, без которого все летит к черту на рога <…> я не верю в сущее абсолютное, зато верю в становящееся абсолютное. По-моему, это все-таки реализм» (РГАЛИ. Ф. 548. Оп. 1. Ед. хр. 121).], как выражался Достоевский и его герой Мышкин.

Я уже сказал, как трудно было мое положение между двух редакционных групп «Нового пути». Я чувствовал, что Мережковские как будто меня ревновали к новым людям, которых сами же пригласили. Кончилось все это очень печально. По какому-то поводу (кажется, это была статья З.Н. Гиппиус, которую я отказался печатать) у меня произошел с Мережковским спор о моих правах как члена редакции. Вызвали телеграммой в Петербург Булгакова. Мережковские предложили ультиматум: или они в редакции, или – Чулков.

Конечно, у Мережковских было тогда неизмеримо больше литературных прав и заслуг, чем у меня. Я был тогда слишком молод.

Но на редакционном собрании, в котором я – кстати сказать – не принимал участия, большинство высказалось за то, что продолжать журнал без меня невозможно. Так прекратил свое существование «Новый путь».

Конфликт Мережковских со мною был, конечно, случайностью. Он послужил только поводам. А дело было в том, что «в одну телегу впрячь неможно коня и трепетную лань»[31 - А.С. Пушкин. «Полтава». Песнь вторая.]. Я, однако, не понимал, что Мережковские не простят мне этого крушения «Нового пути». С совершенной наивностью пошел я на ближайший журфикс[32 - Журфикс (фр.) – определенный день недели, предназначенный для приема гостей.] Мережковских, воображая, что литературный спор не помешает нам быть в прежних дружелюбных отношениях. Увы! Прелестная Зинаида Николаевна смотрела на меня такими злыми глазами и метала в меня такие отравленные стрелы, что я понял, каких свирепых врагов я себе нажил. С этого дня началась литературная кампания против меня, но еще целый год велась она глухо и сдержанно. Буря засвистела над моей головой позднее, в 1906 году. Целый год еще враги не решались открыто меня атаковать, ибо у меня была сильная позиция – журнал «Вопросы жизни», создавшийся на развалинах «Нового пути».

notes

Примечания

1

Младшие боги (лат.). Зд.: второстепенные, менее значительные.

2

Стыдливый (фр.) – зд.: привередливый.

Комментарии

1

Вел. кн. Сергей Александрович (1857–1905) – сын императора Александра II, московский генерал-губернатор в 1891–1905 гг., убит эсером Иваном Каляевым.

2

Попов Николай Александрович (1871–1949) – режиссер, драматург, театральный деятель, руководил в начале XX в. «Народным театром» Василеостровского общества народных развлечений, осуществлял постановки в театре В.Ф. Комиссаржевской. В 1930-1940-е гг. – режиссер Малого и Большого театров в Москве.

3

Подробно общественно-политическая программа и литературно-критическая позиция журнала освещена в статьях Д. Максимова «Новый путь» (Евгеньев-Максимов В. и Максимов Д. Из прошлого русской журналистики. Статьи и материалы. Л., 1930) и И.В. Корецкой «Новый путь», «Вопросы жизни» (Литературный процесс и русская журналистика конца XIX – начала XX века. 1890–1904. М., 1982).

4

Штук Франц (1863–1928) – немецкий живописец и скульптор, представитель стиля «модерн». Его произведения отличают эротика и брутальность. Так, М. Волошин считал его «развязным и размашистым живописцем», создателем «блестящих и наглых полотен, <…> оскорбляющих мещанский вкус европейской публики как раз в меру, для того чтобы заставить всех уверовать в свою гениальность» Волошин М. Лики творчества. М., 1988. С. 454).