– Товарищ осветитель, сколько энергии поглощают эти приборы?
– Мальчик, иди гуляй!
– Что за работники? Никто ничего не знает!
Все засмеялись.
– Вот сейчас ты удивился. А можешь сказать то же самое возмущенно? – спросил Таланкин.
– Выругаться?
– Да.
– Что за работники! Одни балды! Никто ничего не знает! Жуки навозные! Так? Или еще сердитее?
– Достаточно, – сказала Борина мама, испуганно глядя на нас.
Борю перекрасили в блондина, и Сережа был найден. Остался Васька. Кого бы ни приводили пробоваться на эту роль – я всех категорически отвергал, хотя ребята вроде бы были подходящие. Таланкин уже начал злиться.
История Васьки мне чем-то напоминала историю моего школьного друга Володи Васильева по прозвищу Мюнхгаузен. И поэтому, наверное, я подсознательно хотел, чтобы Васька внешне был похож на него.
Между прочим. Мюнхгаузен жил в Уланском переулке, в доме напротив. Прозвище ему дали за то, что он никак не мог определиться с отцом: то это был легендарный чекист, которого убили бандиты, то легендарный бандит, которого убили чекисты.
Мама у него была учительницей, и у нее тоже было прозвище – Ходячий МУР. Мюнхгаузен связался с блатными, в школу не ходил, болтался на улице, а мама все пыталась затащить его домой и запереть. Поэтому, завидев мамашу, Мюнхгаузен пускался наутек. Она не могла его догнать и кричала: «Держите! Он у меня сумочку украл!» Сердобольные прохожие Мюнхгаузена отлавливали и начинали лупить. Мать подбегала и бросалась на сердобольных:
– Отпустите ребенка, фашисты!
Я с Мюнхгаузеном дружил – он был веселый и добрый парень.
– Завязывай, – советовал я. – Посадят!
– Исправлюсь, – обещал он.
Но не смог. Его и правда посадили.
В «Сереже» шалопая-Ваську посадить не успели – вовремя приехал дядя-капитан и забрал Ваську, чтобы перевоспитать и отдать в морское училище.
Прошло много лет. Звонок в дверь. Открываю: стоит высокий парень в заграничной морской форме.
– Вам кого?
Улыбается:
– Разрешите доложить? Я – Мюнхгаузен!
Оказывается, отец Володи во время войны был командиром партизанского объединения в Болгарии. А после войны – членом болгарского Политбюро. Он разыскал семью, и Мюнхгаузена с мамой специальным самолетом доставили в Софию.
Отец Мюнхгаузена перевоспитал и отдал в морское училище.
Бондарчук
Время поджимало. Васек, похожих на Мюнхгаузена, все не было и не было, и мы утвердили на эту роль мальчика, который нравился Таланкину. Потом сняли исполнителей всех ролей на пленку и показали пробы худсовету объединения. Утвердили всех, кроме Коростелева:
– Хорошо бы Коростелева сыграл такой актер, как Сергей Бондарчук. Если уговорите Бондарчука, мы вас запустим. Сценарий мы ему уже послали.
Мы вышли с худсовета растерянные и подавленные.
– Бондарчук – Народный артист СССР, лауреат Ленинской премии. Тарас Шевченко, Отелло… На хрена он нам?! – ругался я.
– Зря паникуем, – подумав, сказал Таланкин. – Не станет он сниматься в нашей маленькой, простенькой картине.
И с этой надеждой мы поехали к Бондарчуку выполнять решение худсовета – уговаривать.
Бондарчук и его жена Ирина Скобцева встретили нас приветливо, усадили за стол, напоили чаем и угостили заграничным печеньем. Таланкин начал витиевато извиняться, что наш сценарий без нашего ведома послали такому выдающемуся актеру, что мы мечтаем, чтобы Сергей Федорович снимался у нас, но, конечно, прекрасно понимаем, что его не может заинтересовать такая примитивная роль. И что…
– Почему? – перебил его Бондарчук. – Сценарий мы прочитали, роли понравились. Мы с Ирочкой согласны.
Я поперхнулся чаем. Приехали! Директор совхоза «Ясный берег» – Отелло, а деревенская мама Сережи – Дездемона!!! (Бондарчук и Скобцева снимались в фильме «Отелло», на нем и поженились.)
Но куда деваться… И мы с Таланкиным соврали, что очень рады.
Пока у нас был подготовительный период, фильм Бондарчука «Судьба человека» получил Главный приз на Московском фестивале. И Бондарчук полетел в Мексику на фестиваль фестивалей – представлять свой фильм в Акапулько.
А нашу картину мы начали снимать без него.
А когда он вернулся в Москву, в Краснодар, где у нас были съемки, пришла телеграмма: «Связи запуском фильма «Тарас Бульба» сниматься в «Сереже» не смогу. Понимаю подвожу, но это мечта жизни. Извините. С уважением, Бондарчук».
Мы в панике. Конец сентября, а у нас героя нет! Если срочно не найдем, картину закроют! Начали звонить всем, кто мало-мальски подходил на эту роль. Безуспешно – все заняты.
Тут пришла вторая телеграмма: «Связи закрытием «Тараса Бульбы» если еще нужен могу прилететь Краснодар».
И Бондарчук прилетел: энергичный, загорелый, в шикарном заграничном костюме. Я, Таланкин и Ниточкин жили втроем в одном номере, а Бондарчука Циргиладзе поселил в двухкомнатном люксе. (Бондарчук приехал один. Скобцева должна была приехать позже.)
На следующий день снимали сцену: Сережа приносит сломанный велосипед, а Коростелев огорченно говорит: «Да, брат, ловко ты его».
Снимаем крупный план Бондарчука.
– Да, брат, ловко ты его, – улыбается Бондарчук.
– Стоп! Сергей Федорович, здесь Коростелев должен огорчиться.
– Угу. Давайте.
Снимаем второй дубль.
– Да, брат, ловко ты его, – опять улыбается Бондарчук.
– Сергей Федорович, а попробуйте сказать это не так весело. Все-таки Коростелев покупал велосипед, потратил деньги, и за мальчика обидно…