Талисман Империи

В борьбе за власть Октавиан Август, чтобы окончательно уничтожить Антония, вынудил Клавдию вскрыть хранившееся в храме Весты завещание, в котором Антоний все свое имущество и государственные земли отписывал египетской царице Клеопатре и ее детям, причем легализовывал в римской правовой системе статус Цезариона, сына Юлия Цезаря от Клеопатры, что особенно подрывало легитимность Августа. Содержание документа было немедленно оглашено публично. Сенат Рима вознегодовал: Клеопатре и Антонию была объявлена война.

– Ты не так уж чиста и целомудренна, чтобы получить право на замужество. – На лице Августа сквозило презрение. – Запомни, никто не должен знать, что в храме хранится ненастоящий Палладиум. Пока я не найду подлинную статую, защищать государство будет Юпитер – мой покровитель.

Он ушел, а на глаза Клавдии навернулись слезы.

Палладиум, самый известный в Древнем мире талисман, приносил удачу и оберегал от вторжения врагов. Палладиумом называли резную статую богини Афины Паллады со щитом и копьем, от которой зависела судьба города, в котором она хранилась. Небольшая фигура, сделанная из дерева, упала с неба к ногам Ила, основателя Трои. Сам Зевс сбросил ее с Олимпа, услышав его молитвы. Любимчик бога смог удостовериться в покровительстве отца богов и людей, и чтобы никто не мог отличить подлинник и похитить его, Ил изготовил еще три копии, поместив все изваяния в разные тайники. Подлинная статуя, когда произносилось нужное заклинание, вращала глазами. Трою нельзя было взять штурмом, пока в ее стенах хранился священный талисман. Однажды ночью, «когда застонала земля под стопами народов» (шла Троянская война, и город был осажден войсками многих государств), Троя пала, но в результате не штурма, а коварства и хитрости. Талисман не помог, а потом и вовсе исчез.

Легенды о похищении Палладиума сообщают три версии.

Версия первая. Эней, сражавшийся на стороне троянцев, при взятии Трои и разграблении ее греками покинул город с женой и детьми, неся на плечах старого отца и Палладиум. Скитаясь, он оказался в Италии. Его сын Ромул основал Рим, обороноспособность которого полностью зависела от Палладиума. Галлы под предводительством Бренна сумели захватить, разграбить и разрушить Рим. Палладиум, несомненно, фальшивый, сгорел в огне пожара.

Другая версия. Одиссей и Диомед, сражавшиеся на стороне греков против троянцев, во время ночной вылазки украли одну из статуй (Елена Прекрасная указала им тайник в храме) и увезли ее в Афины. Далее судьба талисмана (у греков из-за него шли распри) сложилась так: он попал сначала в Аргос, затем в Спарту, но однажды вся Греция подпала под власть Рима, став его провинцией, в которую влилась и Спарта. Видимо, спартанский Палладиум был фальшивым, потому что римляне легко овладели этим воинственным городом. Забрав статую, римляне разрешили Спарте самоуправляться (в память о былой славе), а талисман увезли и поместили в тайник храма богини Весты для сохранности. Статуя сгорела вместе с храмом при очередном пожаре. Несомненно, и этот Палладиум тоже был ненастоящим.

Третья версия. Армянский царь Зармайр (имя означает «знатный мужчина») прибыл со своим войском на помощь троянскому царю Приаму. Союз племен Урарту, возникший на Армянском нагорье для защиты от грабительских набегов ассирийцев, принял решение прийти на помощь соседу – осажденной Трое, направив войско, во главе которого встал Зармайр. Лишь ему доверился царь Трои Приам и указал тайник с подлинной статуей на случай своей гибели. Греки, когда похищение Одиссеем и Диомедом фальшивого Палладиума не помогло, пошли на военную хитрость, построив деревянного коня, внутри которого спрятались воины во главе с Одиссеем. Сняв осаду города и спалив свой лагерь, греки сделали вид, что уходят: погрузились на корабли и отплыли, но недалеко. Радостные троянцы беспечно открыли ворота города и, высыпав за крепостные стены, увидели чудо – невиданного коня. Они услышали рассказ соглядатая, что конь построен для того, чтобы умилостивить богиню Афину за похищение Палладиума. Соответствующая надпись на боку коня гласила: «Статуя будет охранять Трою вместо Палладиума». Деревянного исполина, недолго думая, народ втащил в город. Ночью лазутчики вылезли из коня и открыли ворота греческим войскам. Приама, который молился у алтаря Зевса, убил самолично царь микенский Агамемнон, предводитель захватчиков; Зармайр храбро бился и погиб; его сын Арам, видя, что город предается огню и разгрому, спас Палладиум – забрал его из тайника и унес к армянам.

Века спустя римляне приступили к целенаправленному поиску подлинного Палладиума. Их одержимость дала результат. Солдаты легата Фимбрии случайно обнаружили в полой стене развалин Трои третью копию Палладиума. Ее доставили в Рим и снова поместили в тайник храма Весты. Пожары в храме случались часто; однажды статуя так обгорела, что не могла считаться божественным творением, а с Фимбрией случилось странное: он, участник войны с Митридатом, сошел с ума, убил своего начальника, объявил себя командующим, но потом покончил с собой.

Плененного вождя туарегов Тарика под покровом ночи привели в дом Августа. Большой дворец в центре Рима на холме Палатин имел частные владения императора и членов его семьи, а также храмовые и казенные постройки. В подвале здания, где размещался винный погреб, начался допрос туарега. Присутствовал, кроме императора, только Агриппа.

Август, одетый в грубую белую тогу с широкой красной полосой, как положено сенатору (одежда соткана в домашних условиях женщинами семьи), блестя светло-голубыми глазами, в которых чудилась некая божественная сила (обычно собеседники императора испытывали неловкость от его взгляда, опуская глаза), пристально смотрел на пленника, закованного в цепи.

– Принцепс! – Агриппа счел нужным предупредить: – По обычаю этого народа, варвар должен убить того, кто откроет ему лицо, либо умереть сам.

Август промолчал, продолжая рассматривать необычное синее одеяние туарега, его длинные штаны, завязанные на лодыжках (удобно для верховой езды), сандалии с загнутыми носами (удобно ходить по песку) и белый кожаный пояс, стягивающий талию (удобно носить меч и кинжал). Лицо кочевника, кроме голубых глаз, которые излучали уверенность и враждебность, было закрыто покрывалом; туарег дерзко смотрел на императора.

– Каков наглец! – Агриппа грубо толкнул пленника, и тот упал на колени. – Как смеешь непочтительно смотреть в глаза принцепса?!

– Я – Август, ты – мой пленник. В моей власти казнить тебя или помиловать. Расскажи, что знаешь о Палладиуме!

– Величие человека от ума, а не от положения. – Туарег легко изъяснялся на латыни.

– Мы, римляне, лучше всего умеем воевать. Туареги и прочие берберы – мои подданные. Вождь, запомни: не скажешь правду – уничтожу тебя и твой народ, даже воспоминания о вас похороню в песках пустыни, как когда-то сровняли с землей Карфаген!

– Высшее проявление божественности Августа – не сила, а благость, – тихо сказал Тарик.

Император хмыкнул, подивившись выдержке кочевника, но не смутился. Он, осторожный, дальновидный и проницательный, уже понял, кто перед ним, и решил, как поступит с пленником. Дотронувшись рукой до магического амулета на груди, он, выпрямив спину, напустив на лицо благородное выражение, будто наделен священным даром от рождения и давно обрел подлинные космические знания, стал смотреть на вождя в упор, долго и неотрывно, пытаясь внушить ему трепет и покорность. Из глаз Августа лучились сила, энергия и воля. Любой, кто ловил этот взгляд, начинал верить, что правитель обладает сокровенной тайной, безграничным могуществом, знает нечто такое, что ускользает от разума обычного человека; некоторые даже впадали в транс. Сорокалетний, невысокого роста, с редкими и неровными зубами, рыжеватыми с золотым отливом волосами, носом с горбинкой, стройный и безупречно выбритый, император в свете тусклых светильников выглядел как божество, спустившееся на землю. Он, терпеливый и жестокий, избегал пустых фраз, старался четко выражать свои мысли, но больше всего доверял своим гипнотическим способностям.

– Мужское и женское, белое и черное, верх и низ – все едино! – властно произнес он. – Единство противоположностей есть гармония жизни и истинная справедливость. Ты борешься, но одновременно взаимодействуешь; мы вместе откроем тайну, доверься мне.

Сознание туарега изменилось, взгляд затуманился, казалось, он поверил в божественное воплощение императора и готов принять его неизмеримую мудрость. Закатив глаза, вождь в синем впал в транс. Магический ритуал начался. Поток энергии вырвался из его мозга.

Август крикнул:

– Сивилла Кумская, ты здесь?

Сивиллой звали пророчицу и прорицательницу, предрекшую будущее Риму; ее изречения – порождение не человеческого ума, а божественного внушения – стали основой книг пророчеств. Однажды, под видом старухи, Сивилла предложила девять из них римскому царю Тарквинию. Цена была большая, и царь отказался их покупать. Она сожгла три книги, а оставшиеся вновь предложила царю за ту же цену. Он опять отказался, и она сожгла еще три. По совету жрецов Тарквиний все же купил за требуемую цену оставшиеся книги и приказал хранить их в храме Юпитера. Храм сгорел вместе с книгами. Август, придя к власти, официально запретил магию, так как не мог ее контролировать (она угрожала его божественной власти), сжег в Риме все пророческие манускрипты, но тайно стал собирать по всей империи пророчества сивилл, восстанавливая книги.

– Кумская Сивилла, ты с нами?

Глиняный кувшин для вина под названием «ампула» свалился с полки и разбился вдребезги. Август и Агриппа вздрогнули. Устами вождя туарегов Сивилла заговорила:

– Время судьбу вопрошать! Вот бог! Вот бог!

Не теряя времени, уверовав, что связь с богами установлена, принцепс задал первый вопрос:

– Как сломать сопротивление римлян моему правлению, завоевать их доверие?

– Славой покроишь себя, дав надежд ожиданья…

– Как покорить душу народа? – снова задал вопрос император.

– Вихрь орлов разметал, символы Рима, позор и печаль зарождая; пусть возвратятся, гордость в души вселяя…

– Я бог?

– Люди бога увидят, когда Палладиум Рим обретет.

– Где Палладиум?

– Держит армянский царь его в Арташате; дева Афина дракона родит, город спасая…

Наконец Август задал последний вопрос Сивилле:

– Долго ли я буду править?

– Выйдешь отсюда живым, и дождь золотой над Римом прольется, править до старости будешь …

Октавиан Август насторожился. Он, внешне спокойный и рассудительный, на самом деле крайне раздражительный, стал впадать в панику; в нервном напряжении, обернувшись, оценивающе взглянул на Агриппу, который от услышанного разинул рот. «Он мне предан, опасности не представляет», – подумал принцепс.

Вождь туарегов был уже на грани безумия. Август, положив правую руку ему на голову, произнес:

– Сейчас ты выйдешь из транса. Забудь, что было. Три, два, один!

Туарег обмяк, заморгал глазами, судорожно задышал и испуганно посмотрел на римлянина.

– Агриппа! Кочевника содержать в тюрьме как моего личного пленника! Разберись, что происходит в доме!

С этим словами Август взял масляную лампу, подошел к большой бочке, открыл в ней потайную дверь и исчез внутри. Агриппа, вытащив из ножен меч, стал медленно подниматься по каменным ступеням лестницы. Приоткрыв дверь, всмотрелся в полумрак помещения, заметив движение теней в атриуме[6 - Атриум – внутренний световой двор домуса.]. Бесшумно ступив по каменному полу, крадучись, юркнул за статую «Лаокоон и его сыновья» в момент, когда в комнате появились трое с повязками на лицах. До него донеслись слова главаря наемных убийц:

– Августа нигде нет! Он прячется, ищите!

Злодеи приступили к поискам, разделив между собой дом: один стал проверять помещения на первом этаже, второй поднялся наверх, а третий пошел в подвал. Тот, что направился в подвал, получил удар мечом в грудь. Агриппа, придержав падающее тело, чтобы не было шума, опустил его на камни и стал искать следующего заговорщика. В атриуме свет факелов создавал причудливые блики воды лазурного бассейна, и возникало впечатление, что белые мраморные колонны открытого дворика парят в воздухе. Работал фонтан; в шуме падающих струй шаги Агриппы не были слышны. По лестнице двухэтажного дворца, проверив комнаты наверху, спускался один из наемников. Меч пронзил ему горло. Проконсул двинулся дальше. В одной из комнат около лалария[7 - Лаларий – место поклонения домашним богам в римском доме.] стояли жена Августа Ливия и его дочь Юлия в длинных ночных туниках без рукавов, а перед ними – предводитель наемников с мечом.

– Говорите или умрете! Где принцепс?

Ливия никогда не теряла самообладание. Она легко устраивала скандалы императору и фактически лишь одна имела на него существенное влияние. Даже гипнотический дар принцепса не действовал на нее. Гордо вскинув голову, произнесла:

– Сочувствую. Для тебя будет большим сюрпризом сегодня же потерять голову: измена не прощается.