Беги, Алиса!

Первое время португальский мне не давался, оттого я радовалась, когда встречала на улицах соотечественников, иногда даже шла за ними, прислушиваясь к разговору. Особое удовольствие доставлял наш родной русский мат, трехэтажный, с ветвистыми посылами к общим родственникам. Если туристы понимали, что я неспроста иду следом, то задавали вопросы, на которые я отвечала по-французски и спешно ретировалась. В минуты тоски я одиноко напивалась в барах, предпочитая выбирать заведения для лиц нетрадиционной ориентации – это было безопаснее. Здесь тебя не пытались лапать мужчины, а отбиваться от дам, томно взирающих сквозь стекло бокалов, было даже забавно. Впрочем, я не производила впечатления лесби, и после неуклюжего флирта меня обычно оставляли в покое, однако бывали исключения. Одним из них стала Луиза, толстуха с короткой стрижкой под мальчика и булавкой в носу. Луиза, которой перевалило за тридцать пять, была настоящим фриком: обильно красилась, носила лосины, что на ее гиппопотамьих ногах выглядело устрашающе, обтягивала живот и обвисшую грудь тесными топиками со стразами. Ее лицо было очень щедро одарено всем, я, признаться, не встречала прежде человека, у которого всего было… с перебором. Слишком большие глаза, слишком крупный, как у бультерьера, нос, слишком большие зубы. Что до щек, то их было просто много, как и подбородков. В зависимости от наклона головы насчитывалось и три, и четыре. Сколько я ни встречала Луизу, та всегда была в каких-то ужасающих, частенько очень несвежих одеяниях, свидетельствующих о тотальном отсутствии вкуса.

Луиза прицепилась ко мне в баре Ле Мараис, где я, будучи изрядно навеселе, ответила на ее улыбку. Каково же было разочарование Луизы, когда та поняла, что я не из сестер. Тем не менее мы продолжили общение. Мне было все равно, с кем болтать, лишь бы подтянуть язык, а Луизу не пугал мой плохой португальский.

– Ты пугающе красива, – восторгалась она. – Я бы дьяволу продала душу хотя бы за четверть такой внешности.

Она же была дурна собой и совершенно несчастна, поскольку последние отношения закончились год назад. Бедная Луиза до сих пор хранила в телефоне фото своей последней обоже и при первой же возможности с придыханием рассказывала, какая красивая у них была любовь, демонстрируя фото из разных городов Европы. На них с ней рядом была миниатюрная азиатка по имени Чайлай, откуда-то с Филиппин или Таиланда, и, по словам Луизы, она потратила на тоненькую фею с раскосыми глазами все свои сбережения, после чего та упорхнула в неизвестность. Я ни в какую любовь со стороны азиатской прелестницы не верила, но благоразумно помалкивала, отчего прослыла в глазах Луизы тонкой и чувствующей натурой. К тому же я никогда не смеялась над ее любовью, в отличие от прежних знакомых.

Работала Луиза в маникюрном салоне, и, по ее собственному мнению, пользовалась бешеным спросом, хотя позже я убедилась: она по уши в долгах и влачила буквально нищенское существование в своей крохотной студии, где душем служил закуток на кухне. Однажды я оказалась в квартире Луизы, и она суматошно носилась, распихивая валяющееся барахло по шкафам. Я тактично предложила перенести нашу встречу в кафе, чем, кажется, оскорбила ее до глубины души. Луиза навязчиво предлагала свои услуги, пока я не согласилась. Ногти, выкрашенные в дикие цвета и украшенные гигантскими стразами, после ее работы выглядели сомнительно, и потому я редко соглашалась на повторение. Извиняло меня лишь то, что в тот вечер мы напились. Тогда, кстати, я, выпив полбутылки мадеры, разоткровенничалась и призналась, что денег у меня полно, а сейчас я ищу себе фиктивного мужа, лучше гея, чтобы скорее получить гражданство.

– По-моему, тут найдется куча мужиков, готовых жениться на тебе вполне по-настоящему, – пробурчала Луиза. Мысли о том, что я выпорхну из ее жирных лапок, казалась бедняжке невыносимой, чего она даже не скрывала. От Луизы пахло спиртным и несвежим телом, что заставляло меня морщиться, однако я терпела. В основном потому, что привыкла привечать убогих, а Луиза была как раз из таких. Мне было ее жаль.

– Не хочу я по-настоящему, – ответила я. – В последнее время мне тяжело даже думать о сексе, а кому нужна такая жена?

Тогда я пробудила в Луизе смутную надежду, которую тут же раздавила, как червяка, стоило той заикнуться о запретной женской любви в духе: «да ты только попробуй», «это совсем не то». Пришлось туманно намекнуть, что в прошлом я пережила неприятную историю, после которой доступ к моему телу закрыт для любых поползновений. После Луиза надолго задумалась и робко предложила:

– Ну, разве что Мендес…

С Деметрио мы познакомились после недолгих церемоний. Луиза была напориста, как танк, и решительно заявила: вам нужно одно и то же, так нечего ерундой заниматься, женитесь и вся недолга. Мы пригляделись друг к другу и туманно обещали подумать.

Знакомство Деметрио и Луизы было объяснимым – оба толклись в одних и тех же гей-тусовках. Родные Деметрио еще не теряли надежды на то, что сын остепенится, а тот постоянно подпитывал их обещаниями о возможном браке, пока, наконец, от него не стали требовать решительных действий. Я подвернулась ему как нельзя кстати. Мой будущий муж был красив, как бог – высокий, тонкокостный, с большими глазами, он в свои тридцать лет все еще смахивал на мальчишку, коим и оставался: капризным, нервным, с подвижной истеричной психикой.

Известие, что Деметрио женится, да еще на иностранке, повергло его родню в шок. Элена долго предостерегала сына от этого брака, туманно ссылалась на разность менталитетов и убеждала, что мне нужно только гражданство, а потом я пущу Мендесов по миру, приманив русскую мафию. Не могу сказать, что она была так уж далека от истины, но отговорить упертого сына не смогла. Открытая неприязнь Элены слегка поутихла после осознания, что «эта русская» не особенно претендует на бизнес Мендесов и сама вроде бы неплохо обеспечена. После того как в трудный час я одолжила Элене крупную сумму денег, топор войны был брошен в ямку и слегка присыпан землей. Ну, а спустя два года к моему присутствию привыкли. Элена вдруг осознала, что ее оболтус-сын ухожен, обстиран, накормлен и слегка стреножен. Если он и позволял какие-то хулиганские выходки, то волноваться приходилось его жене, а не матери. Словом, Элена успокоилась, а сестры Деметрио никогда не вмешивались в эту междоусобицу. Что до бабушки, то Росаура была искренне рада, что ее единственный внук, наконец, семейный человек. Из всех Мендесов лишь к ней я испытывала определенную слабость, поскольку всегда успешно ладила с самыми вздорными старухами. Росаура долго сокрушалась, что мы предпочли просто зарегистрировать свои отношения, а не венчаться в церкви, но я объяснила, что католицизм и православие – немного разные вещи, хотя на самом деле не верила ни в Бога, ни в черта.

Что до Деметрио, то я привыкла к нему и полюбила, как любят пса. Я сквозь пальцы смотрела на его бесконечное вранье, объясняя это привычкой скрывать двойственность натуры, старательно не обращала внимания на то, что деньги в нашем доме исчезают с поразительной быстротой, если их оставить без присмотра, без особого раздражения оплачивала его все возрастающие счета, полагая это компенсацией за доставленные неудобства. Мы спали в одной постели, обнимаясь и шушукаясь. Каждый радовался, что второй не претендует ни на что большее. Я сквозь пальцы смотрела на вереницу его любовных приключений. Разве что его непонятная страсть надевать мое белье выводила из себя. Когда я вновь застала его в своей комбинации, то побрезговала надеть ее даже после стирки. После этого я унизилась до того, что пошла в магазин и купила ему собственный комплект женского бельишка, что стало причиной первой крупной ссоры. Ее итогом стало то, что мы как-то стыдливо договорились поделить нашу личную жизнь и освобождать для другого квартиру, когда потребуется. Я этим правом не воспользовалась ни разу, а вот муж частенько заставлял меня ждать, когда освободится семейное ложе, и я, чтобы не беситься, уезжала в приют, где ночевала на диванчике, собирая утром гневные упреки Даниэлы, моей палочки-выручалочки, с ее чрезмерной опекой.

Но в целом жизнь с Деметрио была вполне комфортной. Не ставя мужа в известность, я отправилась в банк, где, вооружившись свидетельством о браке, переоформила свои счета. Обдумывая, что буду делать после того, как получу гражданство, я невольно взвешивала перспективы оставить Деметрио или же продолжать жить с ним, склоняясь к последнему. И только смутное предчувствие надвигающейся катастрофы не оставляло ни на миг, заставляя сердце то и дело судорожно сжиматься.

* * *

На работу я опоздала. С другой стороны, там с самого утра хозяйствовала Даниэла, так что можно было не беспокоиться – собаки и кошки вовремя будут накормлены, выгуляны, привиты, а некоторые, возможно, обретут новый дом. С недавних пор я, выучившись стричь животных, придавала им самый благопристойный вид, старательно раскидывала их фото по социальным сетям и умудрялась пристроить в семьи кошатников и собачников даже самых обычных псов и котов. Так что торопиться было некуда, тем более с утра, после вчерашнего в животе все еще чувствовался легкий дискомфорт, в голове бил гонг при каждом движении. Я с неудовольствием подумала: вроде и выпила всего ничего, а чувствую себя, будто опрокинула бутылку водки.

Деметрио еще спал. Я с отвращением поглядела на себя в зеркало, сварила кофе и выпила его одним глотком, как микстуру, после чего пошла в душ, подставив болезную голову под холодную воду, ежась и поджимая пальцы. Выдержать удалось всего пару минут, но после душа дурнота отступила, так что я уже спокойно оделась и, нацепив на нос очки, вышла к машине, успевшей нагреться под беспощадным солнцем. Но не успела я тронуться с места, как меня окликнули из окна. Деметрио, голый по пояс, смущенно махнул мне рукой. Я высунулась из окна и крикнула:

– Что?

Он спустился и, перед тем как сесть в машину, как-то затравленно огляделся по сторонам, потер красные щеки и потоптался перед дверцей, словно решая, сесть или сбежать. Я молчала, чувствуя, что беседа будет неприятной, и автоматически связала грядущие беды с высоким красавцем, заезжавшим на семейное торжество.

– Алиси, не хотел тебе говорить, но у меня кое-что случилось, – промямлил он и надолго замолчал, чем вызвал жгучее желание стукнуть его по затылку. Я тоже молчала, борясь с раздражением. Деметрио поглядывал на меня искоса, как нашкодивший пес, но в итоге не выдержал.

– Я на бабки попал, только, пожалуйста, не убивай меня сейчас! Вчера в бар завезли элитный виски, и я уронил целый ящик. Никого не было, мне пришлось все таскать самостоятельно, ну, и не удержал. Хозяин сказал, что выбьет из меня все мозги. Я даже не мог представить, сколько стоит каждая бутылка. Естественно, я все отработаю, но деньги нужны прямо сейчас… – затараторил он, опасаясь, что я прерву его и начну возмущаться.

Глаза Деметрио бегали, в заламывании рук было нечто патетическое, неестественное и фальшивое. Естественно, он врал, как обычно. Я впервые в жизни подумала, что часть нашего семейного бюджета, исчезающего из кошелька, отправлялась прямо в загребущие лапы порочного красавчика, который пил соки из моего наивного глупого муженька, несостоявшегося актера погорелого театра.

– Сколько? – спросила я. Деметрио запнулся и бросил на меня виноватый взгляд:

– Четыре тысячи евро.

Четыре тысячи меня бы не разорили, но я вспомнила, что тащу на горбу убыточный приют для животных, нуждающийся в постоянных вливаниях, плачу зарплату Даниэле и еще двоим сотрудникам, частенько оставаясь ни с чем. Взваливать на плечи дружка мужа, упыря с порочным лицом опереточного злодея, не было ни малейшего желания. Пауза все затягивалась, пока Деметрио не завозился на сиденье и не спросил с робкой надеждой:

– Ты дашь мне денег?

Я собиралась ответить «Да, возможно», или уклончиво «Я посмотрю, что можно сделать», но вместо этого излишне резко отчеканила, глядя, как вытягивается его породистое лицо:

– Извини, но у меня нет свободных четырех тысяч. Придется тебе отрабатывать их самостоятельно.

* * *

Я ожидала, что после этих слов Деметрио, привыкший обижаться, как ребенок, на любую ерунду, выпалит что-то в духе: «Вот как ты заговорила, после всего, что я для тебя сделал и ты получила паспорт». Он даже открыл рот, в глазах мелькнула откровенная враждебность, но Деметрио сдержался и молча вышел из машины, саданув дверцей так, что она едва не отлетела. По тому, как он вбежал в дом по лестнице, я сделала вывод, что Деметрио в бешенстве. Когда я тронулась с места, мне пришло в голову: он уже пообещал своему дружку-кровососу, что заплатит. Я вспомнила их вчерашний разговор и посоветовала себе быть настороже, понимая, насколько глупо это звучит. В доме не было денег, на картах я держала лишь необходимые суммы. Наличные, заблаговременно снятые со счетов, покоились в арендованной ячейке банка. Небольшую сумму я оставила в сейфе приюта, выделяя из нее на содержание нашего безнадежного предприятия, так что поживиться мужу было нечем.

По пути меня стали грызть сомнения. Вместо того чтобы ехать в приют, я свернула на полпути и припарковалась у паштеларии Густаво, которая уже давно открылась. Хозяина не было видно, а вот его жена внимательно наблюдала за тем, как раскладывают на витринах свежую выпечку. При виде меня Соледат чуть заметно скривилась, но потом распростерла объятия.

– Девочка моя, у нас как раз все самое свеженькое, специально для тебя. Что бы ты сегодня хотела? Несколько паштелей? Я слышала, ты наконец-то обрела официальный статус? Я так тронута, что ты сразу же с утра поехала к нам, чтобы сообщить эту радостную новость…

Это было откровенной издевкой. С языка Соледат сочился яд, и она даже не пыталась втягивать клыки. Ее ухмылка явно говорила: я знаю, зачем ты сюда приехала, но у тебя ничего не выйдет, я вижу тебя насквозь, и как только ты попробуешь протянуть свои липкие пальчики к моему мужу, тебя ждет неприятный сюрприз…

Я взяла пакет с выпечкой и, расплатившись, сцапала хозяйку за локоток.

– На самом деле я пришла за помощью, – заговорщически произнесла я. – На Деметрио вчера повесили разбитые бутылки с элитным виски, но мне кажется, что сумма, которую он должен выплатить, совершенно неподъемная. Соледат, я тебя умоляю: ты же дружишь с хозяином бара, узнай, сколько муж должен ему на самом деле.

Соледат посмотрела на меня с сомнением:

– Элитный виски? В этой забегаловке? Если твой муженек должен больше трехсот евро, я сильно удивлюсь. Эмилио известный прохиндей, и приличную выпивку в его бар привозят не часто. Посиди, я спрошу.

В добывании сплетен жене Густаво не было равных. Я успела выпить еще одну чашку кофе, просмотреть почту и заскучать, когда Соледат, рассекая разгоряченную толпу туристов, показалась на пороге своей пахнущей выпечкой обители и уселась рядом, недоуменно разведя руками.

– По-моему, твой муж что-то напутал. Эмилио ничего не знает про разбитые бутылки, потому что едва я об этом обмолвилась, он побелел и побежал все проверять с трясущимися коленками, а когда вернулся, обругал, что я его напугала. Кстати, ты обращала внимание, что он похож на жирного кузнечика? Нет?.. Не расстраивайся. Вчера не было никакой доставки спиртного, это, кстати, я и сама знала.

– Ты уверена? – нахмурилась я.

Соледат махнула рукой:

– Ну, конечно, ведь вчера была среда, а выпивку привозят по вторникам. Так заведено уже не первый год, если только нет спецзаказа. Я помню, что Эмилио получает свой товар на следующий день после нас, так что никто не бил целого ящика виски. Или Деметрио что-то напутал, или кто-то кого-то дурит. Например, ты меня.

Соледат победоносно откинулась на спинку плетеного кресла и скрестила руки на груди, буравя меня безжалостным взглядом. Я молчала, глядя сквозь нее и чувствуя, как волна раздражения поднимает голову, готовая выплеснуться наружу. Чувство, похожее на ревность, укололо в самое сердце, и я запоздало удивилась: я? Ревную? Кого и к кому?

– Спасибо, Соледат, – тихо сказала я и поднялась. Хозяйка встала вместе со мной и у самых дверей схватила меня за руку.

– Не переживай так, Алиси, – сказала Соледат, и в ее обычно визгливом голосе прозвучали незнакомые заботливые нотки. – Все мужчины – лжецы, и с этим ничего не поделать. Это надо выносить, как роды, через боль и унижение, смириться и жить дальше.

Я кивнула невпопад, куда-то в пространство между Соледат и дверью, и вышла, сжимая в руке бесполезный пакет с паштелями, который швырнула на сиденье. Не знаю, почему в тот момент я чувствовала себя какой-то оплеванной, словно в нашем фальшивом браке были глубокие искренние чувства. Тем не менее казалось, что этот обман был самой настоящей изменой. Пытаясь убедить себя в том, что все нормально, я точно так же использовала Деметрио для своих целей, я не могла успокоиться и, вместо того чтобы вырулить к центру, повернула на юг, к заливу Риу Тежу. Остановившись на светофоре, я неожиданно выхватила взглядом знакомую тучную фигуру. Луиза сидела в кафе и с нежностью глядела на тоненькую девочку с раскосыми глазами, поглаживая прелестницу по крохотной руке, почти незаметной под лапой этой медведицы. Я хмыкнула. Не иначе как тайская фея вернулась под теплое крылышко своей содержательницы, промотав награбленное, а Луиза великодушно простила. Парочка меня не заметила. Я сорвалась с места, едва загорелся зеленый.

Приткнув машину у многочисленных баров и отелей, я сбежала по песку, почти не выбирая, схватила с прилавка одной из лавок купальник и, переодевшись в кабинке, бросилась в теплые волны. Набрав воздуха, я нырнула, остервенело раздвигая воду под собой, словно та была виновна в моем разочаровании и обиде.

Синяя глубина манила, и я, перевернувшись, на мгновение оказалась в невесомости, зачарованно наблюдая за стайками мелкой рыбешки, собственными развевающимися волосами, длинными лентами водорослей и пузырями воздуха, уходившими вверх. Оттолкнувшись, я стала всплывать и вынырнула, выплюнув соль и разочарование, как мне показалось, навсегда. Но я ошибалась, ошибалась, о, как же я ошибалась!

* * *

После купания волосы выглядели, как солома, вытереть их было нечем, и я, наплевав на то, что капли стекают на шею, зачесала их назад, села за руль и открыла окно посильнее: и так высохнут, да еще на хорошей скорости. Потом их, конечно, не привести в нормальное состояние, но я не собиралась никому попадаться на глаза, а на работе можно принять душ. Отъезжая от пляжа, я с легкой завистью смотрела на беззаботных отдыхающих, которые плескались в волнах залива, швыряли друг другу разноцветные мячи, загорали, запускали дроны. Одна такая жужжащая механическая стрекоза недолго повисела надо мной, покачиваясь и шевеля усиками камеры. Я подарила соглядатаю ослепительную улыбку и тронулась с места, не обращая внимания, преследует ли меня дрон. В этом мире мне не было места. Впервые я стала сама себе отвратительна, Португалия показалась раскрашенным склепом, а люди, с которыми я провела два последних года, жалкими пародиями. После разговора с мужем я снова задумалась: так ли мне дорога жизнь в Лиссабоне? Я могла передать приют Даниэле, а потом, оставив нехитрый скарб, просто раствориться в пространстве. Подумав об этом, я усмехнулась: странно, но даже сейчас, став замужней женщиной, я не обросла барахлом, к которому привязываешься, как к второй коже. В случае чего, я уйду налегке.