– Роза! Как к вам попал этот снимок?
Вместо ответа Сойер задал встречный вопрос:
– Вы ее знаете?
– Конечно.
– Кто же эта сирена? Она довольно интересна.
– Не так интересна, как грешна. Я ее знаю под именем Розы. Фамилии не помню, да, наверно, и никогда не знала. До войны она была подругой одного крупного пражского коммерсанта и долго водила его за нос. Ходили слухи, что коммерсант хочет затеять бракоразводный процесс со своей старой женой, чтобы взять в жены Розу. Потом эти слухи затихли, и я встречала ее одну.
– Все, что касается этой особы, нас сильно интересует, – оживился Сойер. – И я очень попрошу вас вспомнить и рассказать нам поподробнее, как вы с ней познакомились, какие между вами были отношения, как часто вы с ней встречались.
Эльвира, держа в руках фотокарточку, села к столу.
– Это, если не ошибаюсь, относится к тридцать седьмому году. Вы, наверно, помните: на окраине Праги, за Виноградами, два предприимчивых, состоятельных джентльмена открыли клуб-ресторан закрытого типа. По сути дела клуб служил местом для интимных встреч. Здесь каждый мог сохранить свое инкогнито. Попасть в этот клуб было не легким делом. Право на вход в любое время суток давала рекомендательная визитная карточка одного из его завсегдатаев. В их числе состояли или члены тогдашнего правительства, или финансовые воротилы. Я лично впервые попала в клуб с Гоуской, который получил визитную карточку, кажется, от Фейерабенда.
Эльвира передохнула, положила на стол фотокарточку и, закурив, сделала несколько глубоких затяжек. Потом она продолжала:
– Клуб производил хорошее впечатление. По внутреннему убранству он походил на средневековый замок. Это было очень удобное место для встреч политических деятелей, дипломатов. Обычно гости появлялись поздно вечером, а разъезжались под утро. Клуб посещали бывший премьер-министр Милан Годжа, министр внутренних дел Черны, директор живностенского банка Прейс, немецкий посол Эйзенлор, югославский атташе Михайлович. И другие, которых я сразу не припомню.
– И ты часто бывала там? – спросил Прэн.
– Раза три или четыре.
– Ну-ну, продолжайте, – нетерпеливо проговорил Сойер.
– Вот в этом интересном уголке я и познакомилась с Розой. Гоуска знал ее дружка. Потом Роза частенько бывала у меня в Карлсбаде. Когда я возвратилась из Будапешта, она заглядывала в «Альгамбру», где я выступала. Вела она себя всегда бесцеремонно, развязно, ко мне относилась хорошо и была откровенна со мной.
Сойер мелкими ровными шажками забегал по комнате.
– Вы точно помните, что она была с вами откровенна? – спросил он.
На лице Эльвиры появилась досадливая гримаса. Этот Сойер не доверяет не только другим, но, кажется, и самому себе. Обязательно раз десять переспросит, потребует точности.
– Я знаю, что говорю, – недружелюбно ответила Эльвира.
Прэн поспешил разрядить обстановку.
– Ты ее встречала после войны?
Нет, Эльвира ее не встречала.
– Она тебя узнает, если встретит? – опять спросил Прэн.
– Ты же меня узнал в Лиссабоне! Почему же Роза не узнает?
Сойер понял, что от Эльвиры ничего больше не добьешься, и, не подав руки, шмыгнул в дверь. Сойер полагался на опытность своего друга и был уверен, что он доведет дело до конца.
Глава пятая
1
Антонин Слива сидел в кабинете Лукаша. Их разделял письменный стол.
Лукаш внимательно прочитал последний документ, лежавший перед ним, подписал и, передавая папку Сливе, спросил:
– Все?
– Нет, еще не все, товарищ Лукаш. Сегодня, имея ваше указание, я посетил Гофбауэра и узнал, что в Праге появился Гоуска. Вернулся. Три дня как вернулся. А вчера его приняли на работу в министерство внешней торговли с личной санкции министра Губерта Рипки. Гофбауэр живет в его доме. Гоуска перевез семью в особняк, а Гофбауэра назначает чем-то вроде управляющего своей загородной виллой. Гофбауэру удалось выяснить интересные обстоятельства. На выселение из особняка Гоуски жильцов и на возвращение особняка старому владельцу имелось письменное предписание министра юстиции Дртины и устное согласие заместителя председателя Совета министров Зенкла.
– Этого можно было ждать, – медленно произнес Лукаш. – И что ты предлагаешь?
– Арестовать его, – не задумываясь ответил Антонин.
Лукаш покусал кончик уса и проговорил неторопливо:
– Ни больше ни меньше, как арестовать?
– Да.
Последовало долгое молчание. Лукаш о чем-то раздумывал. Антонин не мог разгадать его мыслей, хоть и следил за выражением лица Лукаша. Лицо Лукаша оставалось непроницаемым.
Наконец он спросил:
– Значит, арестовать?
– Да, – настойчиво повторил Антонин. Он был твердо убежден, что арест – наиболее правильное решение. Правильное и, пожалуй, единственное. Какие другие меры можно принять?
– А за что?
– И вы спрашиваете – за что? – удивленно спросил Слива и приподнялся с кресла. – Неужели это требует пояснений? За сотрудничество с гестапо.
Лукаш надул щеки и шумно выпустил воздух.
– А кто это может подтвердить?
– Я. В любое время.
– Один ты?
– Да, я. Конечно, я. Кто же, кроме меня? О том, что Гоуска состоял в агентуре Зейдлица, один только я и знаю, я единственный живой свидетель. Ведь досье со всеми материалами на Гоуску похищено.
Лукаш машинально выдвинул ящик письменного стола, задвинул его обратно, потом встал, подошел к окну и, повернувшись спиной к Сливе, стал смотреть на ночную Прагу.
Долго и неподвижно он стоял так, словно забыв о присутствии подчиненного. Потом, не оборачиваясь, спросил:
– Гоуска знает тебя под именем Сливы?