По ту сторону фронта

– Дежурный! – громко позвал Зарубин.

Пленный испуганно вскочил с места и вытянулся. Костров сдержал улыбку.

– Отведите его на кухню, – приказал Зарубин вошедшему дежурному, – пусть топит печь и чистит картофель. В его положении это уж не так плохо. А сюда пришлите всех командиров.

Пленного увели.

Костров сел за стол и начал коротко заносить в записную книжку сведения, сообщенные немцем.

А Зарубин вышел из землянки и остановился у входа. От радостного возбуждения ему стало жарко. Он расстегнул ватную фуфайку, воротник гимнастерки и озабоченно всмотрелся в небо, запрокинув голову.

Погода, несмотря на декабрь, стояла отвратительная, – снег шел вперемежку с дождем.

К землянке начали собираться командиры.

– Погодка-то, а? – сказал Зарубин подошедшему командиру взвода Бойко и вновь посмотрел на небо. Бойко неторопливо огляделся.

– Скоро мороз стукнет, товарищ капитан, – заметил он. – А старики говорят, что если земля промокнет перед зимой, то это к хорошему урожаю. Я, правда, не знаю, насколько это верно, хлебопашеством никогда не занимался.

– К урожаю? – повторил Зарубин задумчиво.

Собственно, что же здесь хорошего? Если и будет урожай, то кто его соберет? Разве он достанется советским людям?

Зарубин хотел поделиться своими мыслями с Бойко, но того уже не было – он вошел в землянку.

Наконец все собрались.

– Георгий Владимирович, – обратился Зарубин к Кострову, усаживаясь за стол, – расскажи товарищам о своем разговоре с пленным унтер-офицером. Я с этим немцем возился битый час бестолку, – пояснил он собравшимся. – Ни имени не называл своего, ни номера части. Нахально смеялся мне в лицо. А стоило мне выйти из землянки на несколько минут, как он все рассказал капитану Кострову. Объясни-ка нам, товарищ Костров, как ты с ним нашел общий язык.

Костров смущенно рассказал о своем разговоре с пленным.

Раздался дружный смех, посыпались шутки.

– Попал в немцы наш Костров. Опростоволосился господин унтер!..

– А ты ему сказал, кто ты есть на самом деле?

– А теперь расскажи о главном, – обратился Зарубин к Кострову, когда присутствующие успокоились.

Все недоуменно переглянулись. Пушкарев удивленно поднял брови. Что же это за главное?

Костров коротко изложил сообщение пленного о разгроме гитлеровских полчищ под Москвой, Тихвином, Ельцом, о провале зимнего наступления врага.

И если инцидент с пленным вызвал смех, то рассказ об успехах Красной армии встретили ликованием.

В землянке поднялся неимоверный шум, раздались крики «ура», провозглашались здравицы в честь партии и Красной армии, командиры жали друг другу руки, обнимались.

Это была первая большая радость в партизанском лагере.

Шум в землянке привлек партизан. Почуяв, что произошло что-то необычайное, они быстро собрались к штабу.

Комиссар Добрынин вышел к ним и рассказал о происшедших на фронте событиях.

По всему лагерю прокатилась волна неудержимой радости.

– Смерть фашистским оккупантам!

– Ура коммунистической партии!

– Мы должны фашистам отсюда жару подбавить!

Оживленно и громко беседуя, взволнованные партизаны расходились по своим землянкам и шалашам.

А в штабе уже вновь воцарилась тишина.

– Получено письмо от наших людей из города, – говорил Зарубин. – Оккупанты при содействии предателя, заместителя бургомистра Чернявского, готовятся угнать в Германию на каторгу партию советских людей. Наши подпольщики выяснили, что никто из жителей города не захотел добровольно ехать в Германию. Людей, главным образом молодежь, хватали насильно, вытаскивали из чердаков, из подвалов. Облава продолжалась неделю. Под конвоем всех задержанных согнали в каменный пакгауз на станции. Пакгауз обнесен колючей проволокой в три ряда. На днях люди будут отправлены по железной дороге в Германию. Когда именно их отправят – неизвестно. Но об этом мы узнаем. Я прошу провести беседы во взводах и сказать партизанам, что мы постараемся сорвать фашистский замысел и спасти из рук оккупантов наших людей.

Командиры разошлись, и в землянке остались только Зарубин, Пушкарев, Добрынин и Костров.

– Письмо прислал Беляк, – пояснил Зарубин. – Он тут еще кое-что пишет.

Беляк сообщил, что дату отправки эшелона с людьми, увозимыми в Германию, он выяснить не может. Это в состоянии разведать только один человек – дорожный мастер Якимчук, оставшийся в тылу для работы в подполье. Но связь между Беляком и Якимчуком прервалась, – заболел человек, выполняющий обязанности связного. Сам же Беляк посетить Якимчука не решается. Это может привести к провалу и его, и Якимчука.

– Он правильно поступает, – заметил Пушкарев.

Зарубин кивнул. Он такого же мнения. Риск не оправдан. Надо найти возможность самим связаться с Якимчуком.

– А нам это нетрудно сделать, – сказал Добрынин и посмотрел на Кострова. – Мы имеем прямую связь с Якимчуком. Якимчук живет в железнодорожной будке, в трех километрах от станции. И нам известно, что немцы его не тронули, а оставили на прежней работе. Так, кажется, Георгий Владимирович?

Костров подтвердил. Якимчук – старый железнодорожник, он имеет связи среди рабочих и, конечно, сможет выяснить дату отправки эшелона.

– Действуй, товарищ Костров, – предложил Зарубин. – Посылал к Якимчуку надежных ребят, из разведчиков. Определи им маршрут. Посади на лучших лошадей. Сколько километров до будки?

Начальник разведки вынул из планшета карту, расстелил на столе.

– Двадцать семь километров, – сказал он.

– И очень удобно стоит будка. – Пушкарев ткнул пальцем в карту. – Недалеко от леса…

– Точно, – сказал Добрынин, – метрах в двухстах, не больше.

Костров сложил карту и пошел наряжать людей к Якимчуку.

– А теперь давайте и мне тройку ребят, – сказал Пушкарев.

Зарубин сдвинул ушанку на лоб и почесал затылок. Опять, значит, Пушкарев собирается в путь. Это командиру отряда не нравилось. Пушкарев как секретарь окружкома организовывал партийную работу не только в партизанском отряде и городе, но и в селах вокруг партизанского лагеря. Он отыскивал там верных людей, коммунистов, комсомольцев, не успевших эвакуироваться, привлекал их к работе, поручал вести пропаганду среди населения. По его заданию среди населения проводился сбор средств для помощи семьям партизан. В городе и в селах Пушкарев не раз проводил нелегальные собрания жителей.

Но Зарубину не нравилось, когда Пушкарев сам ходил по деревням. Он знал, что гестаповцы давно ждут удобного случая, чтобы схватить секретаря подпольного окружкома, что во многих селах Пушкарева подстерегает опасность. Зарубин не имел права приказывать секретарю окружкома, но как член бюро он всегда протестовал против его «прогулок» по селам и деревням.