Дело о Сумерках богов

– Послушайте, это так интересно и вдохновляюще!.. – Елизавета Николаевна собралась было что-то продолжить, как в дверь громко постучали.

– Прошу прощения.

Родин подошел к двери и крикнул:

– Кто там, Дуняша?!

– Гаврила Михайлович Торопков к вам, – оповестила та.

Родин вернулся к обиженно нахмурившейся Елизавете Николаевне.

– Прошу прощения, вынужден вас покинуть, – отрапортовал он. – У меня неотложные дела, и времени на светские разговоры, увы, не остается. С вашими мигренями мы все выяснили, не правда ли? – Родин улыбнулся, пытаясь ободрить помрачневшую даму.

– Да, надеюсь, – сверкнула глазами она. – Что ж, спасибо за удивительный рассказ! Жаль, я так и не узнала, чем все кончилось, но тем лучше! Ведь вы непременно мне все расскажете! Даже не знаю, как теперь удержаться от волнений! – Ледянская подошла к Георгию совсем близко.

– Вы должны, – аккуратно отодвинулся он, поцеловал на прощание руку и аккуратно вывел даму из кабинета.

* * *

Торопков лежал на кушетке и стонал. В последнее время, особенно после навалившихся дел, Гаврила Михайлович страдал невыносимыми мигренями. Этот недуг стал проявляться в нем особо остро после дела о «Зеркале шайтана». Ведь он, давно не юнец, ползал, стрелял, падал и переживал. После этого приключения у него стало болеть сердце. Доктор Родин винил в этом износившиеся за годы полицейской службы сосуды и рекомендовал бокал вина либо бальзама перед сном.

Благоверная строго запрещала сыщику спиртное, но лекарство запретить не могла. Торопков был человеком хитрым и изобретательным, озорной нрав, любопытство и холерическая конституция характера его хоть и помогали в работе, но составляли ему дурную славу в провинциальном городке. Слишком часто интриги и скандалы следовали за ним по пятам, а полномочия старшего полицейского надзирателя сыскного отделения города придавали его визитам ощущение официальной неотвратимости. И все же Георгию импонировал Гаврила Михайлович, с его ворохом слухов, криминальных новостей, поразительных и загадочных историй. К тому же сыщик предоставлял неплохой поток кадаверов[3 - Cadaver – труп (лат.).] для проведения следственных экспертиз. Когда тебе изо дня в день приходится врачевать сыпи, подагры и бессонницы, вовсе не так уж плохо разминать руки со скальпелем и ланцетом, перебирая по частям очередного убиенного бедолагу и практикуя новомодную в России следственную анатомию.

Родин накрыл Торопкову лицо мокрой салфеткой и велел полежать тихо и смирно – более шутки ради, чем для лечения. И в то же время велел Дуняше принести бутылочку польского бальзама и пару рюмок и сварить кофе покрепче. Сыщик ворочался и благозвучно стонал, под салфеткой шевелились его пышные усы. Услышав про лечебный бальзам, он замер. А через секунду, повернув голову, выглянул из-под салфетки лукавым левым глазом и заговорщически спросил:

– Георгий, душа моя, могу ли я быть с вами откровенным?

– Попробуйте, – врач ласково улыбнулся. Все-таки хитрый сыщик казался Родину весьма симпатичным.

– Это катастрофа, сущее бедствие… – Торопков взял еще одну драматическую паузу.

– Ну, что опять стряслось? – Родин решил не выказывать сыщику столь желанного ему любопытства.

– В городе паника, в жандармерии бардак, из Саратова выехала делегация Тайной полиции. Из Петербурга идут гневные телеграммы, поговаривают, что губернатора разжалуют. Это сущая катастрофа.

– Опять эсеры шалят? – попробовал угадать Родин, изображая скуку.

– Ах, если бы эсеры, если бы бомбы. Пиф-паф-бабах – и дело с концом. Ну, проворонили, отчитались – и дело с концом. Взяли мерзавцев – так медаль на грудь и статья в газете на разворот, красота, а не работа. Впрочем, нас она все равно не касается, пусть у Радевича голова болит. А тут – у-уй… – Торопков спрятался под салфетку, театрально изображая приступ мигрени.

– Так что все-таки стряслось? – не стерпел Родин.

– Похитили сына их сиятельства князя Святослава Соколовского. Прямо у нас на Пензенской улице.

Торопков приподнялся на кушетке, сняв наконец салфетку с лица. В дверях, оторопев, стояла Дуняша с бальзамом и кофе. Сыщик облизнул усищи. Георгий подумал, что через пять минут о происшествии узнают все горничные околотка, а через час и весь Старокузнецк. Телеграф и газеты не могли конкурировать с сарафанным радио, во главе которого была его Дуня. А уже через пару дней вся губерния будет гудеть о том, что сына их сиятельства убили заграничные «шпиены», отравили по приказу бомбистов или, что и вовсе крамольно, «заживо черти в пекло утащили, ибо их тятенька диаволу душу продали».

Но Гаврила Михайлович вовсе не был так раздосадован. Может, благодаря бальзаму, а может, старый плут и сам хотел распустить слушок. Надо признать, Торопков владел и традиционными методами сыскной работы, имел обширную сеть агентов, знал поименно городскую босоту, но зачем-то иногда мутил воду, распространяя слухи и небылицы, и как он потом ориентировался в народном творчестве, возникающем на этой почве, не понимал даже Родин.

Дуня быстро опомнилась, как могла, сделала вид, что ничего не услышала и поставила на низенький столик у кушетки поднос. Родин предложил Торопкову рюмочку бальзама, которую тот, немного пококетничав для приличия, с удовольствием выпил, крякнул и запил кофе. После легкого медикаментозного лечения они расположились поудобнее, смакуя терапевтический эффект наливки.

– И после разговора с губернатором полицмейстер вызывает меня в кабинет, – продолжил рассказ Торопков. – И, как я понял, чтобы слышало это, значится, все управление, говорит: «Достаньте мне его хоть из-под земли. Вы лучший сыщик губернии. Если не найдете, отправлю вас на каторгу, чего бы мне это ни стоило». В общем, вел себя как фараон египетский, прошу прощения за жаргон.

– Ничего плохого про господина начальника губернского полицейского управления сказать не могу, да и хорошего, наверное, не буду, – подтвердил, чуть осоловев, Родин. Все же с утра шестидесятиградусный бальзам пить было рановато.

– А затем врывается, значит, в кабинет исправник и тоже орет, что сюда едет охранка из самой Самары и что сам Столыпин по личному приказу их величества назначил следить за делом секретную службу. Вот я и разболелся от переживаний.

Детали служебной грызни были в этом деле наименее интересны Георгию.

– Так что с сыном их сиятельства? Кто выкрал и при каких обстоятельствах? Чего хотят за его возвращение?

– В том-то и дело, что неизвестно, кто и зачем. Князь с сыном были в нашем городке проездом и остановились на ночлег. Так Соколовский-младший просто исчез, а слугу, через комнату которого надо было пройти, злоумышленники усыпили эфиром. И никаких зацепок, ничего, пусто.

Родин задумчиво постучал ногтем по кофейной чашечке, перебирая варианты.

– А есть ли у его сиятельства враги?

– Да бог с вами, Георгий, какие могут быть враги у благороднейшего человека? Разве что другие князья да графья. Но полиция тут бессильна, – ответил, глазом не моргнув от очевидного вранья, Торопков.

И тут Родин кое-что припомнил. Их сиятельство отличились в подавлении третьего польского мятежа, еще в юность свою, будучи не более чем полковником. Святослав Воинович хоть и не обзавелся столь красочными прозвищами, как генерал-губернатор Муравьев, но в студенческие годы Родин не раз слышал от поляков прозвище Соколовского, которое можно было бы перевести как Палачовский. Неужто готовится новый польский мятеж? Столица давно была охвачена смутным пожаром террора. Иудеи, социалисты и анархисты творили бесчинства на юге. Рвались бомбы, покушались на жандармов и прокуроров в Киеве. После памфлета некоего Михновского, нелепо требовавшего образования какого-то государства на земле Малороссийской, был расстрелян министр Сипягин. Неужели революционная зараза развернула свои демонические крылья и на западе империи?

Родин поделился своими подозрениями, и Торопков подтвердил: поляки и вправду бузят. Некий Пилсудский совсем недавно создал революционную партию «Валка», а на беду ее поддерживают польские магнаты и богатые вельможные паны.

– Возможно, чтобы припугнуть князя, поляки и похитили сына, но выкупа покамест не требуют, – согласился Торопков и картинно заохал, схватившись за сердце. – Ой, не к добру это все, ой, помяните мое слово… Ох, сердце мое бедное…

Родин, покопавшись в своем шкафчике, нашел успокоительные капли и отмерил лекарство для Торопкова:

– Вот, выпейте. Вы знаете, мне кажется, это слишком старомодно – похищать кого-то, чтобы свести счеты. Его бы давно уже убили и успокоились. Слишком романтически выглядит вся эта история, вам не кажется?

Торопков глотнул капли, скривился и кивнул.

– Вы знаете, я бы даже посмел предположить, что тут может быть дело в самом сыне князя. Возраст юный, самое время для подобных глупостей. Это вполне мог быть побег, замаскированный под такое похищение. Классический сюжет.

Сыщик хихикнул:

– Да, и вправду, может быть, дело молодое. Ну и известно, что с отцом он был не в ладах, князь для того и взял сына в деловой вояж, чтобы хоть как-то наладить с ним отношения. Вот и наладил. Кстати говоря, о молодежи, я слышал, что у вас с Полиной Савостьяновой свадьба скоро намечается?

– Да не так и скоро, – вздохнул Родин. – У Полиньки брат во флоте служит, на Камчатке. Они недавно испытывали новые заряды, мелинитовые… ну, только вы понимаете, что все это страшная тайна… – Родин сделал большие глаза, – и произошел несчастный случай. Там в щепки разлетелось полкорабля. У Максима два ранения было, контузия, страшное дело. Его через Индию перебазировали домой, а там он ввязался в портовую драку, и его еще ранили. Так что теперь ему дорога в лечебницу. Вся семья Савостьяновых собралась ехать в Польшу на воды, там идеальная вода для его болезни, да и мне предлагают присоединиться, Поля очень упрашивает. Говорит, семейная гостиница их знакомых, будет время наконец спокойно пообщаться, отвлекусь от своих дел. А то я последние месяцы все бегаю да бегаю по делам. А потом уже, когда все подлечатся, свадьба.

Торопков понимающе кивнул.

– Контузия – это да… Пока не отлежишься – не очухаешься. Меня как-то тоже в одном деле взрывом приглушило… когда я служил у Белого генерала[4 - Так называли генерала Скобелева.]. То еще, я вам доложу, удовольствие. Потом недели три отходил, а правое ухо стало слышать только через месяц.

– Вот-вот, – кивнул Георгий. – Да и мне надо бы прийти в форму, а то растолстел, умучился. Хотя мне не очень хочется ехать, когда такие дела вокруг творятся. Я тут нужнее. Да и скучно там…

– Да вы что, Георгий, поезжайте, конечно! Польша – дивный край. Да и отдохнете.

Родин поморщился.

– Вы же знаете все это «водное общество». Я там на второй день озверею от разговоров о шляпках и борзых.