Жизненные откровения. Сборник рассказов

И именно этот тост окончательно выбил Сидоровича из строя. Опустошив стопку, он как-то сразу обмяк и чуть не упал со стула.

Денис Тимофеевич и Владимир Иванович помогли ему переместиться к гардеробу и уложили на диван.

Потери бойца постарались не заметить, и банкет был продолжен.

По его окончании решили собираться на встречи каждый год. Люди так соскучились по общению.

Встреча

Эта встреча, так взволновавшая меня, произошла в один из весенних солнечных дней в вагоне пригородной электрички.

Я сидел у окна и мысленно готовил себя к очередному занятию с моими учениками.

За окном проплывал знакомый пейзаж с просыпающейся природой и распускающимися деревьями. Вагон был озвучен веселым щебетанием студенток и незлобивым ворчанием старушек.

Напротив меня присел молодой капитан с крылышками на петлицах форменной одежды.

Лицо капитана привлекало своей необычайной открытостью, и я невольно засмотрелся на него, пользуясь тем, что тот углубился в чтение «Собеседника».

Читал капитан увлеченно и эмоционально. Он то сердито хмурился, то искренне радовался прочитанной информации.

Вдруг я заметил, что ресницы его стали предательски подрагивать, а в глазах появился неестественный блеск. Капитан тяжело вздохнул и надолго задумался, уставившись в одну точку. Так он и сидел, не слыша монотонного стука колес и не замечая вагонной суеты. Все пассажиры уже вышли на конечной станции из вагона, а капитан все сидел, думая о чем-то своем.

«Товарищ капитан – обратился я к нему, – пора уже выходить. Электричка следует в депо».

Капитан отрешенно посмотрел на меня, затем глянул в окно и произнес: «Уже Ленинград? Как незаметно пролетело время».

Мы вместе вышли из вагона и поспешили к станции метро. Перед входом в метро я все же решился и спросил капитана о причине, так взволновавшей его.

«Понимаете, читал сейчас в „Собеседнике“ письма ребят, которые в свое время служили в Афганистане, и подумал о своем друге. Если у Вас есть время, то я могу вкратце рассказать о нем».

До начала занятий оставалось еще более двух часов, и я согласился.

Мы присели в скверике на привокзальной площади, и капитан начал свой рассказ:

«Три года тому назад нам пришлось перевозить группу раненых из Кабула в Союз. Самолет был полностью подготовлен, раненые размещены в грузовой кабине, экипажу оставалось только занять свои места в кабине пилотов и приступить к выполнению ответственного задания. Проходя к кабине пилотов, я вдруг услышал тихий голос, обратившийся ко мне: «Товарищ капитан, дядя Сережа, здравствуйте».

Оглянувшись на голос, прежде я увидел внимательные воспаленные глаза. Голова и руки обладателя этих глаз были плотно забинтованы. Он лежал на носилках и, не моргая, смотрел на меня. Я подошел и молча присел рядом с бойцом.

«Дядя Сережа, Вы, наверное, не узнаете меня, да и не мудрено. Я-то Вас сразу узнал, Вы же мой сосед по подъезду. Помните, как Вы учили нас играть в футбол возле нашего дома».

Я сидел и не знал, что ответить, но глаза бойца умоляюще смотрели на меня, и я впервые в жизни солгал: «Помню, конечно, помню. Ох, и дружная была у вас компания – один за всех…»

«Дядя Сережа, я ведь тоже поступал в военное училище, да не прошел по конкурсу. Мы вместе с Петькой поступали. Помните Петьку-то? Он поступил, скоро офицером станет».

«А что случилось-то с тобой, браток, – попытался я сменить тему разговора, – хочешь, я тебе попить принесу»?

«Нет, спасибо» – ответил он и тяжело вздохнул.

«Ты не волнуйся – попробовал успокоить я раненого бойца, – сейчас мы тебя вмиг на Родину доставим. А пока отдохни немного. Видишь, меня экипаж заждался».

Я старался сказать эту фразу бодрым и решительным голосом, но губы не слушались меня и шепелявили что-то невнятное.

Тронув бойца за плечо, я поспешил занять свое место.

После посадки я вновь подошел к своему новому знакомому, пожелал ему скорейшего выздоровления и большого счастья. На прощание, я оставил раненому бойцу свой адрес, написанный на клочке бумаги.

Я шел к выходу из самолета, а спину мне жег его прощальный взгляд, пытавшийся остановить меня. Я понимал, что самого главного боец мне так и не успел сказать, но остановиться и вернуться назад уже не мог, о чем в дальнейшем очень жалел.

Капитан прикурил сигарету и жадно затянулся. Несколько минут мы сидели молча, и я не решался нарушить это молчание. Докурив сигарету, капитан продолжил свой рассказ:

«Вы, наверное, хотите спросить, в чем заключалась моя неправда? Просто, никакой я не дядя Сережа и никогда не был соседом того юноши. Он меня с кем-то спутал, а я не хотел его огорчать. Теперь-то я понимаю, что не стоило тогда обманывать этого сильного человека. Сильного и совсем еще молодого».

«А Вы, что, опять встречались с Вашим новым знакомым»? – спросил я.

«К сожалению, не встречался. Через год после той встречи я получил письмо от Володи. Именно так зовут моего нового друга. Написал он мне его только после окончательного определения своей дальнейшей судьбы. Заканчивалось это письмо такими словами:

«Пока афганскую землю будут топтать враги революции и пока не перестанут страдать афганские дети, не смогу я спокойно смотреть людям в глаза. Я должен быть там, где остались мои боевые товарищи».

Потом письма стали приходить чаще, и теперь мы постоянно переписываемся с Володей.

Я очень волнуюсь, если письма от Володи по каким-то причинам задерживаются».

«Так значит, Володя опять в Афганистане»? – спросил я капитана.

«Да, он окончил школу прапорщиков и снова отправился в Афганистан. Каждое его письмо – это обстоятельный рассказ о героизме и подвигах наших воинов. О себе только то, что здоров, что все у него хорошо, и трудностей вроде бы никаких нет. Недавно прислал свою фотографию. Грудь его украшают орден Красной Звезды и медаль «За боевые заслуги».

Капитан опять закурил, а я сидел и заново осмысливал все сказанное им. Как виноваты мы перед Володиным поколением, как благодарны мы ему за отвагу и честь.

Прощаясь, мы договорились обязательно встретиться вновь.

Выстрел в голову

Служил старший лейтенант Велехов в отдельной авиационной эскадрильи, расположенной под Ленинградом, вот уже двенадцать лет. Некоторые его однокашники уже майорами ходили, а он за эти годы только раз отмечал получение очередного воинского звания. Да и как его получишь, если должность авиационного техника по АДО другого звания не предполагала. Работу свою Анатолий Велехов любил и ответственно к ней относился. А вот любви к жене Татьяне Анатолий уже давно не испытывал. Конечно, поначалу какое-то чувство тянуло его к Татьяне, но назвать это чувство любовью Анатолий бы не решился.

Все произошло как-то уж очень быстро. Учась на последнем курсе училища, познакомился Анатолий с Татьяной в училищном клубе на вечере. После танцев проводил он ее, как положено, до дома и хотел уже распрощаться, как обхватила его Татьяна своими цепкими руками и присосалась так, что сил никаких не было от нее отцепиться. Точнее, силы на дело нехитрое он все же нашел. И так уж случилось, что Татьяна оказалась первой девушкой, с которой он оказался так близок.

Может быть, именно поэтому в тот вечер, в порыве страсти он и промямлил: «Я люблю тебя, Таня».

А Таня оказалась девушкой сметливою и очень чувственной. Будешь тут чувственной, если подруги уже повыходили замуж за курсантов, а она, сколько ни встречалась с ними, никак не могла окольцеваться.

Мертвой хваткой она вцепилась в Анатолия и уже не выпустила до самого ЗАГСа.

Анатолий, может быть, и отцепился бы от нее, но когда она известила его о своей беременности, сдался и дал согласие на свадьбу. Не дай бог, Татьяна до политотдела дойдет.

Свадьбу отгуляли перед самым выпуском. Уже на свадьбе Татьяна изрядно выпила и не единожды вешалась на шеи однокашников Анатолия. Родители Анатолия попытались в последний раз его отговорить, но что сделано – то сделано. Чувственные гормоны оказались сильней родительских увещеваний.

После свадьбы Анатолий все же высказал Татьяне пару ласковых, а заодно поинтересовался ходом беременности, на что жена как-то уклончиво ответила: