Оценить:
 Рейтинг: 0

Третий брат

Год написания книги
2020
Теги
<< 1 ... 4 5 6 7 8 9 >>
На страницу:
8 из 9
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Голова соскользнула со скрещённых рук на стол, стул покачнулся, и упавший с него Ворожей даже не проснулся. Лёжа на полу, «писатель» всё ещё спал глубоким сном. Граната, учебная, без чеки, валялась рядом с ним на полу.

* * *

С начала войны уже прошло около трёх лет, и многое на севере Сахалина могло измениться в ближайшее время, однако никто толком не знал, как и что именно. Концессии работали по-прежнему, на улочках городка спешили прохожие и проезжали грузовики с утра до темноты, подступающей так скоро и незаметно, что нередко она заставала врасплох тех, кто не успел вовремя закончить свои дела. А в темноте всякое бывает…

Теперь, как и в давние «каторжные» времена, по острову шаталось немало лихого народа. Как-то туманным холодным утром, вскоре после приезда семьи Рыбаковых, в город пришло известие – оперативники окружили банду отпетого уголовника Лабуша. В тайге, на северо-востоке острова, наконец после долгих недель скитаний один из отрядов истребительного батальона нарвался на бандитов. Перестрелка длилась недолго, в конце концов бандиты сдались. Лабуш, матёрый волк, хотел пристрелить своих напарников и скрыться один. Загодя догадавшись, те внезапно окружили пахана, навалились все на него, связали и вышли из леса, толкая своего атамана в спину.

Безжалостные ко всем, кто встречался им на пути, бандиты попросили пощады, попросту струсив. Метавший вокруг звериные взгляды и рычавший от боли связанный Лабуш уже не представлял угрозы.

– Впрочем, кто знает, – сказал один из его подручных, – пока суд да дело, пахан и в тюрьме может расправиться с нами.

Тогда его никто не услышал, вспомнили позже, когда перед судом пахан задушил охранника, овладел ключами и проник в камеру к тому самому подручному, который высказал свои опасения. Лабуш не совсем прикончил его, а истекающего кровью подвесил за язык на двери, тем самым ещё раз подтвердив, кто здесь пахан. Для такого нет ничего невозможного – пахан должен суметь поразить даже видавших виды зэков, иначе кто из них его послушает.

Оперативников не слишком удивляли зверства уголовников, но иногда даже у них это вызывало дрожь отвращения. Зная свою уязвимость, каторжники шли до конца – со времён Соньки Золотой Ручки их сахалинская порода не изменилась. Здесь, как в зоопарке с открытым вольером, – людей и зверей разделяет лишь естественное пространство, перескочить которое для царя зверей – сущий пустяк, если набраться сил. А вот спастись-то сил и недоставало. Не только уголовникам, но и приезжим, поначалу настроенным на большие подвиги, а спустя некоторое время – полностью отчаявшимся и опустившимся людям.

Рыбаков приметил одну особенность в общении с поселенцами. Не стоит перед ними выдавать себя знающим человеком. Почти сразу опустят – поставят на место, как бы ни старался выкрутиться. И это ещё хорошо, а то могут и покалечить ненароком, чтобы не высовывался. Для всех должно быть понятно, в чём состоит твоя слабость, хотя бы какая-нибудь. Это, общая для многих, черта сахалинского характера. Непонимание не устраняет опасности быть помеченным, то есть каким-то образом ослабленным, униженным или попросту изрядно побитым.

Нашлись доброжелатели, которые буквально сразу же поведали только что прибывшему Рыбакову о разных местных обычаях. К примеру, про «сахалинскую усмешку».

– Смотри, – посмеиваясь в бороду, рассказывал Рыбакову старичок-сосед, – как бы тебе не оказаться не месте Михася, ну, того парня с Большой земли, что никак не мог понять местные обычаи. Всё пытался показать, гляди-ка, силен… кто с ним поспорит? Ну, никто и не стал спорить, а как-то ночью завалили его наземь и по-нашему пометили. Ну и что ж… ведь не по твоим правилам нам тут жить, Михась!

– Как это «по-нашему»? – переспросил Алексей Петрович.

– А вот как: разрезали непонятливому Михасю… ну, ножичком, края рта.

– Хм… зачем же так? – Рыбакова аж передёрнуло.

– А, чтоб все узнавали пришельца, – осклабился старичок и, повернувшись, удалился.

– Действительно, – понял про себя Рыбаков, – шрамы-то на лице останутся навсегда.

От ужасного выражения «усмешки» бедному Михасю никогда уже не избавиться. И «сахалинская усмешка» – лишь одна из «невинных шалостей» на острове. От прежней каторжной эпохи осталось в этом смысле богатое наследие.

* * *

На фоне особенных, не самых тёплых отношений между русскими Рыбаков с невольной завистью наблюдал совсем иное у японцев. А главное, его поражало, как те воспринимали их, пришедших сюда, чтобы в конце концов, как все понимали, восстановить здесь своё положение. «Ну конечно, – говорил он себе, идёт уже четвёртый год войны, и победа, как ты ни крути, «выглядывает» с нашей стороны. Им всё трудней, будучи союзниками Гитлера, держать с нами нейтралитет. Вот и стараются хотя бы как-нибудь нам угодить, а впрочем… – признавался сам себе капитан, – дело, кажется, не только в этом».

Всё чаще замечал Рыбаков нечто особенное, присущее японцам по природе. Почти мгновенно бросалась в глаза их деликатность и умение слушать. Всякий из них, казалось, заботился, чтобы не столько высказаться самому, сколько дать сказать другому. А более всего восхищало тонкое внимание к прекрасному – не любовь к изобилию и роскоши, а очарование сокровенного и созерцание скрытой красоты вещей. И уже на первых порах, приоткрывая для себя характер общения в семье Накасимы, Алексей Петрович не раз ощущал, что в глазах японца – «некрасивое недопустимо»!

«Они способны видеть бесконечность жизни, – философски догадывался Рыбаков, – которая не завершается, а лишь меняет форму. Где-то там, впереди, бесконечная смена форм перейдёт во что-то иное, чего мы теперь не знаем. Если это сейчас некрасиво, то оно не станет лучше. А в конце концов вообще никуда не перейдёт, то есть канет в небытие. Как бы кому ни хотелось сохранить все, что им сделано, но, если это некрасиво, то у него нет шансов остаться вечно. Думаю, так-то лучше, чем бесконечно перебирать возможности там, где их попросту нет».

Сам того за собой не замечая, Алексей Петрович обладал редким даром «зреть в корень». Каким-то естественным образом, без особого напряжения, он вдруг ощущал то главное, над чем другие бьются целую жизнь и не могут постичь. Он мог собрать в одно целое такое, о чём было трудно и подумать как о едином. Не разрозненные части, а движение к единому полюсу или центру – это было его главным аргументом для собирания. И у него получалось, даже когда в подобное не очень-то верилось.

* * *

Однажды, ещё до войны, размышления молодого капитана Рыбакова выслушал генерал, его «верхний начальник», которому следовало бы лишь отдавать приказы, чтобы их исполняли. Но генерал решил не просто выяснить, чем в мирное время «дышат» его подчинённые, но встать с ними как бы на одну ступень. Ненадолго, конечно, а всё-таки стать одним из них, простых офицеров, чтобы увидеть себя… гм, равным среди них. Зачем? – спроси любой его подчинённый, и не получил бы ответа. Генералу вдруг стало интересно просто узнать ближе своего офицера. И узнал…

– Значит, капитан Рыбаков, вы думаете, что если не избежать большой войны, то нам нужно удержать мир хотя бы на востоке?

– Воевать на все стороны света ещё никому не удавалось – так, чтобы везде победить, товарищ генерал. – Рыбаков был искренен и внимателен, чтобы не пропустить мимо себя того, что по-настоящему интересовало генерала.

– М-да, хорошо бы так, чтобы воевать лишь там, где удобно, а в остальных направлениях просто держать нейтралитет, – согласился генерал, – однако, понимаете ли, дорогой мой, всякий стратег хочет добиться, чтобы, нападая, одновременно ударить со всех сторон. Тогда можно одолеть силу противника, какой бы та ни была. Ну а потом можно договориться с теми, кто наступал с разных сторон. Поделить, так сказать, победу между союзниками.

– Было бы неплохо, конечно, однако, в любой момент самолёты союзников могут повернуться друг против друга. Ведь после победы договориться трудней, чем когда победители ещё неизвестны…

– Готов согласиться с вами, Алексей Петрович, – генерал заговорил менее официально. Чувствовалось, что беседа для него становится более увлекательной. – Но, если представить, что враг двинет с запада, что остаётся императору Хирохито?

– В случае, когда война придёт с запада, император может хранить с нами нейтралитет, – рассуждал Рыбаков. – Если ему будет выгодно, то наверняка найдёт способ, как это сделать.

– Значит, по-вашему, Советский Союз согласится, чтобы не воевать с японцами, когда те союзники нашего врага?

– Лучше, конечно, – заметил Рыбаков, – везде сохранить мир: на востоке и на западе… Советскому Союзу стать как бы «третьим братом» с ними.

– Хорошо бы, но вот проблема: когда двое задумали против третьего недоброе, как тут быть? – генерал усмехнулся и тут же добавил: – Ага, может быть, поскорей договориться с одним против другого? Хм… так ведь и не разберёшь, в конце концов, кто против кого.

– Двое между собой в тайных отношениях не устойчивы… – философствовал Рыбаков, – а ну как один заподозрит другого. Что бы тот ни говорил, другой будет думать, ага, за нос меня водит, чтобы я не догадался, что он задумал обо мне.

– И правда, – кивнул генерал, – перебирая одно за другим, вдруг вспомнит, что когда-то доверял тому, а он, смотри-ка, такое подумал обо мне…

– Получается, – продолжал Рыбаков, – что двоим до конца никак не выяснить своих отношений, пока не появится третий, независимый от них, чтобы каждый мог доверять его мнению.

– М-да, – генерал улыбнулся, – третий для дерущихся двоих как раз кстати…

– Если будет как брат каждому, то сможет примирить обоих!

– По-настоящему, – закончил мысль генерал, – братья даже в драке своё родное-то не растеряют до конца… Против природы не восстанешь!

– Хоть и люди мы, одной природы, а всё же… – тихо проговорил Рыбаков, – воюем, друг друга убиваем.

– Один напал, другой – обороняйся, чтобы не стать тому рабом.

– А вот если третий между ними – ни раб, ни господин, а похож и на того, и на другого. Такому не прикажешь, чтобы подчинился, да и сам он не станет тебе приказывать…

– Это как же понять, – в голосе генерала прозвучало недоумение, – чтобы никто никому не приказывал. Как же тогда будет народ жить, как армия, кто страной станет управлять?

– Так если всегда с «третьим братом»… втроём, по-братски рассудить, – мечтательно проговорил Рыбаков, – то всё можно сделать без принуждения, без насилия и без жесткого приказа.

– Эк-ка, брат, х-хватил, – генерал не выдержал, – а мы тогда с тобой на что нужны?!

– Так представьте, товарищ генерал, что ваш приказ для меня стал моим собственным… хм, не приказом, а убеждением, как и для того майора, например, что говорил с вами передо мной.

– Гм, хорошо, если так, – генерал нахмурился, – а ну как вы вдвоём против меня настроитесь, мол, генерал нам не указ…

– Так в том-то и дело, товарищ генерал, – убеждённо проговорил Рыбаков, – что вдвоем-то легче выполнить чей-либо приказ, чем своё придумывать… А если от «третьего брата» пришло, так уже вроде и не приказ это для двоих, а что-то общее между ними, с чем согласны оба…

– М-да?

– Ну хотя бы поначалу и был приказ… гм, который не обсуждается.
<< 1 ... 4 5 6 7 8 9 >>
На страницу:
8 из 9

Другие электронные книги автора Георгий Завершинский