Молево

За столом разговорились.

– А вот вы напоминали давеча о местном умельце… как его?.. – Мирон-Подпольщик обратился к Семирякову.

– Василёк?

– Угу. Василёк. Можно будет на его работы поглядеть?

– Да его работы есть почти в каждом доме, – ответил тот, – а у меня особый его труд. Всем моим богатством я обязан ему.

– Ну, о происхождении богатства мы любопытствовать не станем. Это, как говорится, коммерческая тайна. А самого его можно встретить?

– Можно. Но не теперь.

– Отсутствует? Или прячется?

– Он всегда отсутствует.

– Эко. А заказ-то ваш каким путём исполняется?

– Отсутствует, потому что дома его никогда не бывает. А в селе нашем появляется в любой миг. Когда захочет, тогда и берётся невесть откуда.

– Так-так-так-так, – вставилась Татьяна Лукьяновна, – значит, всё зависит от удачи.

– Пожалуй, да. От удачи.

– Тогда расскажите о нём. Если нетрудно. И если не заказано. Ну, своими словами. – Кто это молвил, мы не разобрали.

– Кхе. Несложно. И, вроде бы, санкций не поступало… да ладно, поведаю. Только считайте моё повествование лишь за версию, потому, что всем известно, чужая душа – потёмки. А сама его история оказалась мешаниной из отдельных слухов. О них только могу вам сообщить. Без выдумки и фантазии. – Павел Саввич Семиряков опустил голову, создавая приток памяти.

– Давайте, – послышался сжиженный баритон.

– Угу, – прогудело в воздухе.

– Да-да-да-да.

– Хе-хе.

– Правда, лучше один раз увидеть, да ладно.

– … – повеяло теплом от щёк.

Денис Геннадиевич тоже звуков не издал. Даже не вздохнул поглубже. Уставился в потолок, разглядывая на нём темноватые следы, оставленные от былого отопления древней избы «по-чёрному».

Словом, гости превратились в слушателей. Уже привычно выделяясь, внимательнее всех оказалась Ксения. И её щёки отыскивали соответствующий тон румянца.

Местный богатый житель начал повесть о Васильке:

– Сусанна тут у нас есть. Вдова. Мужик у неё был с закидоном. Да помер. Давно уже. И детей не оставил. А ещё, вон там, подальше от нас, по ту сторону Бородейки, гора такая, не совсем обычная, новая. Ну, новая не новая, не знаем. Раньше не было. И до сих пор её никто не обнаруживал. М-да. Сусанна только знает о ней. Она и поведала о том. Рассказала. Одним словом, слышали мы о той горе, но вроде бы не видели. И зовём её «Сусаннина гора». Ещё будто пещерка там имеется. Незримая. Детёночка Сусанна в ней и отыскала. Мы точно не знаем, откуда он взялся, но она рассказывает, что нашла именно там. Глазки у него – натурально васильки. Вот и назвала его Васильком. Воспитывала одна, никого к нему не подпускала. И любовь у неё к нему дивная, редчайшая, можно даже сказать, умная, что ли. А он, лишь только подрос чуть-чуть, встал на ножки, да сходу стал помощником ей во всём. Помогает, помогает, а потом куда-то пропадает. Спит неизвестно где. Подсобит, поест, да тю-тю. А когда вырос побольше, так, давай, вообще со всеми участие в трудах принимать. Любое дело ему поддаётся. И внезапно пропадает он. На один день, на два, на целую недельку. Не сказывает, куда ходит. Тайна такая у него. Выдумщик большой. Изобретатель. Кхе…

Дверь отворяется наотмашь, входит лев.

Всеобщее оцепенение.

Первой сознание приспевает девушке Ксении.

– Наверное, он кушать хочет, – говорит она шёпотом.

– Хе-хе. И с кого из нас начнёт? – Мирон-подпольщик медленно принимается оседать со стула, вытягивая ноги под стол. Нащупывает в кармане киянку со штихелями, но сомнение преодолевает его движение, и он ничего оттуда не вынимает.

Ксения молча сгребает содержимое стола в одну кучу, связывает уголки скатерти в единый узел, поднимает всю снедь над собой, направляется к двери. Лев отодвигается вбок, давая ей выйти. Девушка с поклажей идёт на огород, опускает узел между грядок, развязывает его.

Лев, немного повременив, издаёт из пасти зычный звук, немного напоминающий интонацию поэта Николошвили, выходит вслед за Ксенией. Там, на огороде, меж овощных посадок, он заваливается и с некой чванливостью приступает к изучению снеди в скатерти. Ксениюшка бочком-бочком возвращается в избу, запирает дверь на засов, усаживается за голый стол, произнеся облегчённое «ух».

– Дела, – Павел Савич подходит к маленькому низкому окну и оглядывает за ним иные овощные угодья, не попуская глазам остановиться на льве.

И остальные бывшие сотрапезники подтянулись к окнам, подчиняясь любопытству.

А лев спокойно и с достоинством уплёл остатки еды из каждой тарелки, тщательно их вылизывая. Оглянулся на избу, где окна заполненны изумлёнными лицами людей, покивал головой, опуская веки.

– Умненький, – прошептала Ксения, – Благодарит.

Лев развернулся и удалился прочь. Мгновенно откуда-то на огороде очутился родственный ему по масти барашек и немедля шмыгнул вслед за ним.

13. Налево

Мирону-Подпольщику не захотелось дальше слушать о Васильке. Он отпрянул от окна и вышел погулять. Так и сказал:

– Пойду, погуляю.

У других постояльцев тоже отпала охота внимать продолжение повести о Васильке, бессовестно перебитой львом. Никто не пытал метрдотеля и галериста, чтобы тот окончательно выдал всю его подноготную. Посмотрели на ваятеля, как бы провожая его в последний путь, да скорбно опустили головы. Иди, мол. Смелый, однако.

За окном, у дороги появился возничий. Он по счастливому случаю не заметил тут никакого зверя, да направился наугад встречаться с «дружбанами». До того распряг изабеллового коня. Тот благодарственно и важно отошёл на лужайку, да пощипывал жёсткую травку.

– А, пристроились, – сказал возничий, завидев сходящего с крыльца Мирона-Подпольщика.

– Да, – ответил ваятель, подходя к нему, – вот, задумал погулять немного.

– Погулять? Один? – Возница пытливо осмотрел его всего, даже обошёл вокруг. – А не хочешь ли взять коня? У тебя, вроде с ним затеялись тёплые отношения.

– Хм.

– Пойдёмте-ка, пойдёмте. У меня там, в подводе седло есть. Вы умеете ездить верхом?

Мирон помялся. Затем поднял брови.

– Не знаю, – сказал он с несколько мечтательной искоркой в глазах, – испытать себя надобно.

– Угу. Давайте сделаем.