День Аркарана

Валаам при жизни значил для Фейги очень много и теперь желая воздать должное, этому удивительному человеку она вдруг опустилась рядом с ним на колени, пытаясь разглядеть знакомые черты. Сердце её молчало, возможно, она была слишком опустошена внезапным известием, к которому была в душе давно готова, и всё же надежда на чудесное спасение не оставляла её. Но вот теперь всё было кончено.

Взяв в руки пальцы ладони, она, закрыв глаза, чтобы не видеть на половину сгнившего зловонного трупа пыталась почувствовать хоть что-то, уловить какой-то не заметный другим знак, ведь Целитель любил её словно свою дочь. Внезапное озарение заставило её сердце неистово биться, и ещё не веря себе, она смотрела на лежащего перед нею мертвеца. Встав с мокрого песка, она молча прошла сквозь цепь воинов и, не сдерживая слёз, пошла прочь, под жалостливые и злобные взгляды стоявших на берегу людей. Фейга снова плакала, но уже не от горя, а от радости переполнявшей её, как озеро переполняет весной свои берега. Не счастье, лишь облегчение нечаянно навестило душу девочки, ведь там, у трупа бедняги, лежащего на берегу реки, на левой руке было шесть пальцев.

***

Когда Фейга вернулась уже в кромешной тьме, испечённые пироги давно вынули, и они почти остыв, стояли на столе в ожидании ужина, который отложили до её возвращения. В трапезной Бальтазара стоял стол, где он обычно принимал пищу вместе с писцами, помогавшими ему в создании библиотеки. Глядя на загадочное лицо девочки он ничего не сказал, пригласив всех к столу, и лишь потом спросил её, когда они остались вдвоём:

– Как я понимаю, ты не веришь, что это Валаам.

– Я не знаю кто это, но точно не Целитель.

– Об этом сказало тебе твоё сердце?

– Не только. У милорда были обычные руки, этот же человек шестипалый. На левой кисти у него совсем маленький, почти незаметный отросток, наподобие мизинца ноги, но у Валаама его не было, и я могу поклясться в этом его памятью.

– Может быть, ты просто не заметила, а он тщательно скрывал свой недостаток?

– Ты пытаешься убедить меня в том, чего нет, старик. Я знаю точно, что у Валаама было по пять пальцев на руках, ведь я столько раз видела их, – упрямо твердила девчонка; в глазах появились слёзы, а лицо напряглось. Понимая бессмысленность попыток разубедить её, Бальтазар пошёл в дом, а девочка отправилась мыть посуду к большой каменной чаше у колодца.

Ночью Фейга долго не могла уснуть, до глубокой ночи она вертелась на ложе из досок с постеленным на них набитым соломой матрацем, под храп давно уже спящей Хлои. В последнее время женщина стала совсем беспомощной. И без того распухшие лодыжки раздулись ещё больше и она почти не передвигалась, большей частью сидя на одном месте. Если всё же шла куда-то, то не переставляла ноги, а просто волочила их по земле, словно были они неподъёмны.

Когда девочка, наконец, уснула ей, приснился странный сон. В эту ночь ей отчего-то приснилась Хлоя, мёртвая, истекающая красной до черноты кровью Хлоя, лежащая посередине двора. И казалась отчего-то необычайно огромной, заполонившей собою всё пространство. Раскинув руки в стороны, старуха лежала на спине, пялясь мёртвыми глазами в небо, но когда Фейга хотела закрыть их, маленький наглый воробушек клюнул её в руку. Дерзкое существо не отставало от девочки, оно кружило над ней, клюя всякий раз, когда та склонялась над женщиной и тогда Фейга погналась за воробьём, желая прогнать его. Но тот, словно смеялся над ней, не улетая, а будто ведя за собой. В поисках назойливой птицы девчонка зашла в дом. Она больше не видела её, зато слышала монотонное чириканье и, идя на звук, вышла к библиотеке, заметив сидящего на толстом Кодексе воробья, что, упираясь лапами в пергаменные страницы, тянул стебель засушенного цветка. Наконец упорство было вознаграждено: настойчивая птица вытащила цветок, и Фейга увидела как-то попавшую в середину Кодекса чёрную розу.

Она проснулась и так лежала, не открывая глаз, боясь спугнуть навеянный сновидением образ. Чёрная роза была на гербе Дома Вальсамонов и теперь девочка не сомневалась, что это тот самый знак, о котором она молила судьбу. Утром за завтраком Бальтазар хмуро смотрел на её задумчивое страшное лицо, а, потом, не выдержав всё же сказал, когда больше в зале никого уже почти не осталось: – Вижу мои слова заставили тебя сомневаться в увиденном. Слово иногда бывает жестоким.

– Не это тревожит меня. Я видела сегодня во сне воробья держащего в клюве засохшую розу, а ещё то, что Хлоя умерла.

– Значит, время её пришло, – пожав плечами, ответил на это старик. – Мне будет её не хватать; сколько помню себя, она всегда была рядом.

– Но ведь это только сон! – поражаясь его словам, воскликнула девушка, привлекая внимание заканчивающих трапезу переписчиков, сидевших в другом конце стола. Нельзя считать мёртвым того кто ещё жив!

– Сны не что иное, как замыслы Богов, которые они вкладывают в голову человека. Тебе ничего уже не изменить.

– Возможно, – ответила девочка, гневно сверкнув глазами, будто именно Бальтазар был причиной грозящей старухе гибели. – Но я не могу просто смотреть, как она умирает и сделаю всё, чтобы этого не произошло!

Слух о том, что Хлоя скоро умрёт, быстро разлетелся по дому. Сама женщина всё также неторопливо занималась домашними делами, с удивлением ловя на себе тревожные, жалостливые взгляды, ведь спустя недолгое время каждый из писцов был уже в курсе уготованной ей судьбы. Короткий зимний день быстро подошёл к вечеру. Хлоя медленно несла на коромысле небольшие кожаные вёдра с водою для кухни, когда стоявшая во дворе на вершине холма телега, к колесу которой прикрепили новый железный обод, но почему-то не убрали со двора, внезапно соскочила с подставленного камня.

Набирая ход повозка, катила, стремительно приближаясь к застывшей на месте старухе, что полными не страха, а скорее удивления глазами смотрела на неё. Вдруг Фейга, весь день со стороны наблюдавшая за женщиной, с истошным криком бросилась к ней, в последний момент, повалив на землю и несущаяся подвода врезалась бортом в забор, а колёса замерли в считанных дюймах.

Бросив работу, все кто был в доме выбежали на улицу, глядя с крыльца на лежащих в грязи плачущих женщин. Но ник-то не подошёл к ним, словно это было опасно, будто боялись они, зная об уготованной Хлое участи накликать несчастие и на себя. С трудом подняв старуху на ноги, Фейга вела её к дому. Неохотно расступившись, писцы глядели им в след, а стоящий в стороне Бальтазар сказал, выражая общее мнение:

– Тебе не изменить судьбу.

– О чём это ты? – спросила Хлоя, недоумённо глядя на хозяина дома, тот мочал и не выдержав, Ронин, один из писцов, совсем молодой мужчина ответил:

– Девчонка видела во сне тебя мёртвой, – старуха остановилась, переводя дыхание, и уперев руки в бока, спросила Фейгу, глядя на неё ставшим вдруг пустым взглядом: – Почему ты не сказала мне, что моё время пришло?

– Это только глупый сон.

– Нет, в Башне Молчания уже заждались меня души предков. Вся моя родня давно там, лишь я ещё зачем-то топчу землю.

– Не тебе это решать. Я сама чуть было не умерла раньше срока, но Валаам спас меня, вырвав из лап смерти. Считай, что отдаю долг.

– Ты – другое дело, я совсем старуха, меня ничего больше не держит здесь.

– Не тебе это решать, – повторила девочка и, оставив женщину во дворе, пошла к дому, бросив напоследок: – Не смей больше умирать. Я спасла тебя раз, спасу и второй, но если ты не хочешь жить, я ничего не смогу сделать.

Прошло несколько похожих друг на друга дней. Хлоя полностью бросив заниматься домом, готовилась к смерти, ожидая её каждое мгновение, но смерть не спешила и старуха сидела целыми днями на улице, безучастно глядя на обыденную суету вокруг. Теперь на Фейгу легли все заботы; Бальтазар подумывал взять ей помощницу, но пока Хлоя была здесь, дом считался помеченным смертью.

Непорочная Дева была Богиней нового Добробрана, культом избранных – узкого круга королевских вельмож, среди простых людей верование в Отверженного Бога оставалось непоколебимо. Пусть клирики Храма считали его нечестивым, народ настойчиво цеплялся за старую веру, как за разорванную материнскую пуповину, сохраняя в душе традиции предков. Нужно было время, много времени, чтобы одна из этих традиций победила окончательно, либо обе они слились воедино, в своеобразный симбиоз.

Прошло пять дней после того, как катящаяся телега едва не раздавила Хлою. Всё это время служанка просидела во дворе, и Фейге приходилось почти насильно кормить её, ухаживая как за маленьким ребёнком. От тревожных ожиданий или просто от неподвижного сидения ноги её разболелись ещё больше, и Бальтазар с трудом уговорил писцов занести её в дом. Теперь она лежала в их общей комнате, и девочке удавалось с большим трудом заставить её выйти к столу. В один из таких редких моментов, кусок лукового пирога попал не в то горло. Старуха закашлялась, кровь прилила к голове, казалась, сейчас она лопнет от чудовищного давления. Хлоя задыхалась, умирая мучительной смертью у всех на глазах, но Бальтазар и все остальные бывшие в тот момент за столом ни сделали ничего, чтобы спасти её, завороженно глядя на содрогающуюся в конвульсиях женщину, уверенные в том, что такова воля Небес.

Но тут из глубины дома раздался быстро приближающийся стук деревянных подошв и, влетев в трапезную, Фейга замерла на миг, а потом бросилась к женщине. Тщетно она пыталась ей помочь и тогда с перекошенным от злости и бессилия лицом потребовала от Бальтазара:

– Сделай что-нибудь! Возьми, свой чёртов посох и верни её к жизни, ведь она сейчас задохнётся! – но старик скорбно глядя на неё лишь ответил:

– Ник-то не может изменить судьбу.

– Не говори за всех, мерзкий старик. Валаам не раз исцелял людей, и мёртвые оживали по слову его, ты же готов дать умереть нам всем, если это совпадает с догмами твоей веры. – Кричала Фейга, пытаясь вернуть к жизни несчастную. Она трясла её, пытаясь протолкнуть застрявшую пищу, но всё было тщетно, и Хлоя умирала, заходясь в кашле. И тут резко поднявшись, старик сделал к ней шаг, занеся над головой руку, и девчонка решила, что он ударит её за дерзкие слова, но вместо этого Бальтазар хлопнул ладонью старуху между лопаток. Злополучные крошки выпали изо рта комком чёрной слизи, и служанка сделала глубокий хриплый вдох.

– Извини, Хлоя, – сочувственно произнёс Бальтазар, извиняясь за слабость сострадания, не давшую ей смерти, она же со свистом жадно хватала воздух посиневшими губами глядя безумным взглядом на сидевших напротив писцов. Даже когда старуху вернули к жизни ни один из них не нашёл в себе силы сказать ей хоть слово.

***

Время шло, неумолимо приближаясь к весне. Влажные ветры теперь дули с юга, пробуждая землю от зимнего сна; ночь уменьшалась, словно тая в ладонях становящихся всё длиннее дней. Шедший неделю дождь и снег верховий наполнили Лею, и она, упираясь в левый берег почти у горизонта стремительно несла свои воды к низовьям, где-то там, у далёкого Форта Канингема впадая в Азгорское море.

Ещё в день жестокого сновидения, Фейга раздумывая над ним, пришла к выводу, что нужно, во что бы то ни стало найти кодекс, из которого воробей вытащил розу, ибо он есть ключ к происходящему. Но как ни всматривалась в корешки книг, ничего похожего увидеть не смогла. Потом на неё навалились заботы с Хлоей, работой по дому и обучению грамоте и лишь спустя несколько дней она, принеся лестницу, приступила к поискам.

Беря с полки книгу за книгой, она внимательно вглядывалась в них, листала страницы, но ничего важного не замечала. В основном то были молитвенники и проповеди Ария, религиозные трактаты да редкие рукописи на другие темы. Пройдя один ряд верхней полки, она принялась за другой. Книжный шкаф высотою в добрые десять футов занимал всю стену от пола до потолка, и лестница, удобная высокому Бальтазару была недостаточной для маленькой Фейги. Стоя на цыпочках на верхней ступени она осторожно переставляла тяжёлые фолианты, и вдруг потеряв равновесие, схватилась за корешок ближнего к себе кодекса. Книги с лежащими на них рукописями зашатались и, спрыгнув на пол, закрыв голову руками, девочка с замиранием сердца ждала, что шкаф сейчас придавит её, но этого к счастью не произошло. С сожалением глядя на прерванную работу она бросила оставшийся в руке маленький кодекс на стол, собираясь вновь взбираться по лестнице, и в этот момент из страниц вывалился засушенный стебель. Пусть это была не чёрная роза, а обычный придорожный цветок аналогия казалась слишком явной и девочка с замиранием сердца схватила кодекс, раскрыв на своеобразной закладке.

Несколько илюстраций чередовал текст на чужом языке, букв которого Фейга не знала, но под каждым изображением шёл убористым шрифтом краткий перевод на язык Добробрана. Сомнений не было, что эта та книга, которую искала и, она, снедаемая нетерпением, погрузилась в изучение найденного трактата.

На одном из рисунков изобразили распухшую человеческую ногу, с вздувшимися венами, почти такая же, как нога Хлои. На следующем, на ногах не было кожи, и как догадалась девочка, автор изобразил вены здорового человека и человека больного, словно закупоренные от не-прохождения крови. Жадно вчитываясь в мелкий шрифт Фейга поняла, что эту болезнь, в основном малоподвижных пожилых людей лечат отварами трав и диетой, из которой исключают мучное и жирное, заменяя овощами и фруктами. Вот только сейчас в конце зимы их могли позволить себе богатые люди, бедняки же довольствовались пищей, которую могли раздобыть.

Девочка увлеклась составлением букв в подходящие по смыслу слова и не сразу услышала шаги Бальтазара. Старик удивлённо смотрел на учинённый кавардак а, увидев книгу в её руках заметил:

– Я уже почти забыл, про неё. Она на старовиенорском, я взял её как-то из библиотеки Храма, намереваясь вскоре вернуть, но жизнь повернулась так, что сделать этого не смог. И вот теперь трактат пригодился. Но откуда ты знала, где нужно искать? – не вдаваясь в объяснения, девочка лишь пожала плечами, спросив с уважением:

– Ты знаешь другие языки?

– Не все, лишь некоторые. Но перевёл не я, а кто-то из братьев.

– Помочь Хлое сможет отвар из лугового клевера, листьев берёзы и донника. Сейчас зима, нет ни травы, ни листьев, а до весны старуха не доживёт.

– На всё воля Божья, – смиренно изрёк Бальтазар, по многолетней привычке хватаясь за шерстяной пояс, запоздало вспомнив, что с некоторых пор не носит его. – Не знаю, будет ли в этом толк, но я дам тебе немного серебра и ты сможешь купить всё, что нужно у травников. А лучше найди знахаря, он точно поможет тебе; лучше них мало кто разбирается в лечениях травами.

Обрадовавшись, Фейга сложила на место рассыпавшиеся рукописи и, не теряя времени, быстро пошла к рынку. Когда она добралась до торговых рядов, уже вечерело, и базарный люд расходился по домам. У входа седая сгорбленная старуха с длинным крючковатым носом торговала целебными снадобьями, и лечащим простудную хворь корнем, но для Фейги у неё ничего не нашлось и та спросила: – Не знаешь ли ты, где мне найти знахарей?