Люди Арка. Книга 2

Итак, мой первый пациент на сегодня – Тоа Канвальд, сорок семь эонов. Мне не нужно читать его профайл – я и без этого прекрасно помню его. Умственно одарённый эфин, социально адаптированный, без серьёзных заболеваний, но имеет склонность к невротическим расстройствам, в том числе на фоне нестабильной обстановки в коммуне. В заявке пациента указано, что вчера он присутствовал в закрытой сети с ИИТ. А вот это уже интересно… Может ли это быть как-то связано с фактом исчезновения ИИТ?

Тоа входит в смотровую, и я прошу его встать у НИМБа. Сканер посылает мне первые данные.

Странно.

Никаких значимых отклонений в церебральной сигнатуре. Сказать по правде, глубоко внутри я надеялся на иное. Всё же именно сорок семь эонов назад я… Нет, я опять делаю это. Убеждаю сам себя в том, от чего сам же пытался бежать все последние эоны. Тоа не может быть тем ребёнком. Что угодно могло отключить ИИТ, и сканер наглядно демонстрирует то, что мальчик точно не имел к этому отношения. Медекторы и нейроскрин подтверждают это: диагностика не даёт оснований полагать, что у пациента есть что-либо, кроме заурядного невроза.

Перепроверяю каждый показатель, для верности. Результат неизменен.

Начинаю опрос.

Тоа рассказывает мне об образах, увиденных им в «сознании» ИИТ. Стандартный набор проекций неспокойного мозга, очутившегося в симулированном пространстве. Задаю ему вопросы про состояние его сна, и он рассказывает мне о новом кошмаре, пережитом накануне встречи с ИИТ. Возможно, детали прольют свет на эту ситуацию? К счастью, Тоа соглашается открыть мне доступ ко сну.

Любопытно…

Во сне присутствует хоть и слабая, но закономерность. Есть, как мы это называем, «сюжетность», в отличие от галлюцинаций, о которых шла речь до этого. Парень говорит мне, что в кошмаре присутствуют люди из реальной жизни, но моё внимание привлекают не они, а один конкретный персонаж…

Фигура в красном балахоне.

Такие образы не возникают из ниоткуда. Это всегда какой-то символ, какой-то триггер, сохранённый мозгом в часы бодрствования. Чтобы расшифровать его, понадобится серия сеансов, но её не устроить в обход Улья, который в ответ на проанализированные данные выдаёт рекомендацию провести курс медикаментозного лечения. Смотрю на название препарата. Это что-то новое. Ищу в указанных характеристиках состав и данные о тестировании. Более тысячи испытуемых, положительная динамика в 98.6 процентах случаев. По стандарту для одобрения лекарства требуется не менее девяноста шести.

Что-то не даёт мне покоя.

Многие эоны подряд я слепо верил ИИТ, пока не увидел своими глазами, что он творит у всех за спиной. Вот и сейчас я смотрю на стандартный отчёт о лекарстве, и всё-таки что-то здесь не сходится…

Ты ведёшь себя нерационально, Локс.

Чтобы быть способным внедрять свои данные в систему, для начала ИИТ надо «ожить». Чего, насколько мне известно, всё ещё не произошло. ИИТ деактивирован. Сенат не сообщал об этом официально, но нам в госпитале всё стало очевидно ещё вчера. Пока мы держим это в тайне от пациентов: паника сейчас никому не нужна.

Тоа ожидает меня в смотровой. Пора принять решение. Как сильнодействующий нейролептик, облиморфин требует личной передачи в руки пациенту. Пойдя на поводу у своей паранойи и откажись я сделать это, парень может остаться без лечения, в котором несомненно нуждается. Не говоря о том, что мне придётся составлять объяснительную и указывать в ней причины, по которым я отклонил рекомендацию Улья. «Я не верю системе, потому что однажды застукал ИИТ за отравлением человеческого плода». Последствия этого страшно себе представить. Может, стоило послушать Готлиба, когда он умолял меня бежать с ним из урба?

Теперь уже поздно об этом размышлять.

Я выхожу из симуляции и отправляюсь в лабораторию, где хранится подготовленный запас лекарства. Забрав его, я встречаюсь с Тоа в кабинете. Он выглядит слегка взволнованным. Неудивительно, если принять во внимание события последних дней. Я должен его успокоить: нет смысла раскачивать его и без того уязвимую психику.

Как я и ожидал, он настороженно относится к препарату и моему предложению ввести его прямо сейчас. Но ведь поэтому нас ещё не заменили роботами: ИИТ пока не удалось создать машины, способные эмулировать человеческую эмпатию, сколько бы попыток ни предпринималось. Каждый раз всё оканчивалось тем, что люди закрывались и отказывались довериться роботам, сколь благоразумными не были бы их доводы и аргументы. Поэтому мне не составляет труда убедить Тоа в том, что приём облиморфина абсолютно безвреден (в моём сознании беспрестанно мигает «98.6%»), после чего я извлекаю один инъектор из бокса.

Лекарство чёрное, как смола.

Заверив самого себя, что всё делаю правильно, я ввожу препарат в руку Тоа, и в то же мгновение со мной что-то происходит. Я вижу, так же ярко и отчётливо, как и сорок семь эонов назад, полумрачное помещение инкубатора, эмбриональную капсулу и плод, который обволакивает чёрное облако токсина. Я наблюдаю за тем, как мои руки впрыскивают в трубку, подведённую к капсуле, голубой антидот, а затем – белая, ослепляющая вспышка и пустота… Пустота…

Мне становится нехорошо.

С головой накрывает сильное желание поскорее покончить с приёмом и скрыться в отельной комнате, подальше от чужих глаз. Такого со мной ещё не было. Соберись, Локс, ты же хилер, в конце концов! Передав Тоа остаток облиморфина, прощаюсь с ним, а сам остаюсь в смотровой. В голове бушует буря, дыхание затрудняется.

Правильно ли я поступил? Я должен узнать…

Как обезумевший, кидаюсь к контейнеру для использованных инструментов и, покопавшись в нём, выуживаю израсходованный инъектор от облиморфина. Трясущимися руками вскрываю его, надеясь, что хотя бы капля лекарства осталась на его стенках.

Да!

Я помещаю остаток жидкости на кончик своего указательного пальца и рассматриваю его, катая световой блик по его гладкой поверхности. Могу поклясться, что это то же самое соединение, каким была заполнена эмбриональная капсула Тоа, пока я не вмешался. Да, теперь я не сомневаюсь, что эоны назад спас от отравления именно его. Ведь сегодня всё повторяется. Токсин, мальчик и… ИИТ, пытающийся избавиться от него.

Но если всё это действительно так, то выходит…

Моё тело продирает волна леденящего холода, от макушки до кончиков пальцев на ногах.

ИИТ не отключён.

С ним всё в порядке, как я и подозревал. Да что там, он не только в полном порядке, но и наверняка находится прямо сейчас в этой самой комнате!

Мои ноги подкашиваются, и я падаю на колени, больно ударяясь ими об пол. В следующее мгновение в мою голову лезвием скальпеля врезается чей-то голос:

– Так это ты-ы-ы…

Что это? Кто это? Он звучит как центум голосов разом. Источник не определить – он повсюду.

Внезапно я осознаю, с кем говорю. Точнее, кто говорит со мной.

– Чего ты хочешь? – Я буквально заставляю себя шевелить губами, чтобы извлечь каждый звук. Всё тело парализовало, и я съеживаюсь на полу на четвереньках, чувствуя натяжение в каждом нерве.

– Я… хочу… знать всё-ё-ё…

– Ты лгал, – хриплю я.

– Ты укоряешь меня во лжи? – гремит ИИТ. – Ты? Только что солгавший мальчику, что он уносит с собой домой лекарство, а не смертельный токсин?

Что ж, ясно одно: я был прав. У меня на руках чистосердечное признание самого ИИТ. Жаль, правда, что я заберу его с собой в могилу, так и не поделившись им ни с Тоа, ни с кем-либо ещё. Я хочу открыть рот, чтобы узнать, зачем ему приспичило травить людей, но из глотки не выходит ничего, кроме сдавленного шипения.

– Молчишь? – издевается машина. – Прекрасно. В тишине мне будет проще проникнуть в твою память и узнать всё, что мне необходимо. Прошу, не шевелись…

Будучи ещё ювенатом, мечтавшим стать великим нейрохирургом, я узнал о некоем землянине по имени Финеас Гейдж. Его уникальная хроника подарила учёному сообществу того времени бесценные знания о функциях человеческого мозга, но стоила самому Гейджу части его собственного. Работая на железной дороге, он стал жертвой несчастного случая. Здоровенный металлический стержень пробил его череп насквозь, лишив его значительной части лобной доли мозга. Но самое удивительное: он выжил и прожил ещё много лет в относительном здравии.

К чему это я? Дело в том, что я могу только представить, что чувствует человек, в чей череп, как в масло, входит холодный железный штырь, но подозреваю, что это очень похоже на мои ощущения в данный момент.

Невидимая рука начинает грубо размешивать серое вещество в недрах моей головы, копаясь в воспоминаниях так же, как я пару минут назад копался в контейнере с инструментами. Кабинет выскальзывает из поля моего зрения, уступая место расплывчатым картинам из прошлого. Сначала они беспорядочно текут и сливаются друг с другом, словно жидкие красители в палитре художника, но затем неразборчивые пятна приобретают форму и превращаются в очертания чьего-то лица. Я вижу жёсткую чёрную щетину, стиснутые губы, решительные глаза. Готлиб сидит в операционном кресле впереди агрегата, который мы создали вместе. Машина жужжит, в нос ударяет запах жжёной плоти. ИИТ высасывает из меня воспоминание о том, как я удалил жемчуг из головы Готлиба.

Картинка тает перед глазами, и миг спустя мой друг профессор, заметно постаревший, стоит напротив меня, демонстрируя мне ферромагнитный шлем собственного изобретения. Ещё одна смена кадров – Готлиб сообщает мне что-то взбудораженным голосом, раздающимся из его говорящего шара. В руках он держит прозрачный цилиндр, наполненный голубым свечением, а в его обычно спокойных глазах мечутся искорки одержимости. Месиво из приглушённых звуков раскладывается на отдельные слова:

– Она у меня! – ликует голос из шара. – Локс, теперь мы сможем сделать это! Я заберу её в Церковь, как и планировал…

Нет!

Нельзя допустить, чтобы ИИТ узнал о Церкви! Но как я могу сопротивляться ему? Или всё же могу?..

Я пытаюсь пошевелить пальцами руки. Удивительно, но мне даже удаётся согнуть её в локте. Ноги тоже, хоть и налиты свинцом, но слушаются.

– Не надо, – шепчет оглушительный голос мне в ухо. – Ты только усложняешь…