Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились

Удалось запланировать и утвердить важные десантные, воздушные и морские операции в центральной и юго-западной части Тихого океана. Макартуру разрешили продолжить продвижение в сторону Филиппин. Военно-морской флот получил санкцию на проведение операций у островов Гилберта, Маршалловых и Марианских, в надежде достигнуть островов Рокас, порога Японии, весной 1944 года. Средства для проведения этих операций, особенно военно-морских, были предоставлены в первую очередь. Британия весьма неохотно дала свое согласие, полагая, что было бы намного лучше ограничить действие в этих районах, а отведенные на них средства с большей пользой употребить в Европе.

С целью возобновления транспортного пути были созданы условия, ранее намеченные в «Трайденте», для начала наступления в феврале 1944 года в Северной Бирме. Несмотря на нелюбовь Черчилля к проведению любых наземных операций в этой высокогорной стране, покрытой джунглями, и явное предпочтение, которое он отдавал высадке в Голландской Ост-Индии или на Малайе, план тем не менее был одобрен. Кроме того, были подготовлены условия для существенного увеличения пропускной способности воздушного пути над Гималаями в Китай и для организации в Китае авиабаз для «летающих крепостей „В-29“, только что запущенных в производство. Эти и многие другие принятые программы, помимо всего прочего, имели особое значение для расширения действий в Китае и для Китая. Это был ответ на отчаянные предупреждения Чан Кайши, что китайское сопротивление может быть сломлено. Однако впоследствии, в связи с требованиями других военных театров и из уважения к британской точке зрения, большая часть этих операций была отложена или сокращена.

Основные моменты утвержденного плана наступательных операций были изложены в совместном послании Рузвельта и Черчилля. отправленном сразу же по окончании конференции. В течение нескольких последних дней работы конференции они оба равнодушно воспринимали критику в свой адрес со стороны Сталина (об этом еще будет рассказано) в отношении определения условий капитуляции Италии. Нет сомнений, что больше всего Сталина интересовали те разделы отчета, которые относились к вторжению через Канал. Ему объяснили, что бомбардировочные наступления будут продолжаться в быстро увеличивающемся масштабе; для проведения операции в течение ближайших месяцев в Соединенном Королевстве будет осуществляться концентрация американских вооруженных сил; таким образом, будет создана объединенная американо-британская армия, объединенная армия будет постоянно усиливаться дополнительными американскими войсками. В послании говорилось: „Эта операция будет основным американо-британским воздушным и наземным усилием против держав Оси“. Программа будущих действий основывалась на решениях американцев и британцев, на их собственных желаниях; им не требовалось согласия или одобрения русских, и они не обещали советскому правительству, что, когда придет время, выполнят программу, невзирая на обстоятельства.

Экспедиция к „носку сапога“, начавшаяся через неделю после окончания квебекской конференции, прошла успешно и привела к краху Италии. Вечером 8 сентября было объявлено о прекращении военных действий. Стоило первым десантным судам подойти к Салерно и высадить десантников, как итальянцы прекратили сопротивление. Черчилль так ждал этого дня! 9 сентября он вернулся в Вашингтон для проведения официального совещания с президентом в Белом доме. Каждая строка зачитанного Черчиллем меморандума была полна энергией… и средиземноморской свежестью.

Премьер-министр объяснил необходимость добиться общественного понимания цели, одобренной Объединенным штабом, и обратить Италию в активного борца с немцами. Помимо захвата военно-морских и военно-воздушных сил Италии, Черчилль хотел бросить итальянские дивизии против немцев. Они должны были сыграть свою роль, оказывая помощь в боях на собственной территории, оказавшись за это впоследствии вознагражденными лучшим отношением и более мягкими условиями капитуляции.

Предложенный Черчиллем перечень безотлагательных действий включал следующие пункты:

1. После захвата Неаполя союзническим войскам следует двигаться в северном направлении до тех пор, пока они не встретятся с главной линией немецкой обороны. Это, вероятно, будет значительно севернее Рима. (Черчилль был уверен, что „нам следует быть крайне осмотрительными, двигаясь на север, дальше от узкой части итальянского полуострова“, несмотря на немецкое отступление к Альпам.)

2. Попытаться разработать соглашение между итальянскими войсками в Балканах и местными партизанами. Затем открыть порты на побережье Далмации, а после организации оборонительной линии в Италии, вероятно, появится возможность использовать часть союзнических сил на средиземноморском театре, „уделяя особое значение движению на север от портов Далмации“.

Мне кажется, что Черчилль впервые предлагал использовать союзнические войска в этом регионе.

Кроме того, он был полон надежд относительно будущих действий в Болгарии, Румынии и Венгрии, которые, возможно, вынудили бы Турцию вступить в войну. Он вспомнил аналогичное событие месячной давности, в котором участвовали британцы, – захват островов в Эгейском море. „Немцы… опасались измены со стороны Венгрии и Румынии и раскола Болгарии. В любой момент против них могла выступить Турция. Мы можем видеть враждебность по отношению к врагу в Греции и Югославии. Когда мы вспоминаем, какие блестящие результаты последовали за политическими выступлениями в Италии, вызванными нашими военными усилиями, должны ли мы оставаться близорукими, чтобы игнорировать возможность подобной и даже более убедительной победы в некоторых или во всех упомянутых мною странах?“ Но американцев, включая Эйзенхауэра, не увлекали предлагаемые Черчиллем возможные победы в рискованных предприятиях на востоке, требующие, по его оценкам, незначительного количества дополнительных войск и кораблей. Черчилль и тогда, и впоследствии считал, что из-за этого был потерян шанс выиграть войну малой ценой, а нежелание американцев предпринимать действия. особенно в отношении Эгейских островов, исходило от недопонимания огромного значения проводимых в Италии операций, которые он, Черчилль, поддержал. Позже он позволил себе сделать одно из немногих резких замечаний: „Американский штаб навязал свою точку зрения; расплачиваться теперь должна была Британия“.

Условия капитуляции Италии

Весь период, с мая по сентябрь, американцы и британцы не только обдумывали стратегические военные планы, но и обсуждали вопросы капитуляции Италии. Эта проблема уже рассматривалась в марте, во время пребывания Идена в Вашингтоне. Президент подчеркивал, что, по его мнению, следует настаивать на полной капитуляции без каких-либо обязательств в отношении того, будем ли мы что-то предпринимать впоследствии или нет. Появилась необходимость в разработке программы на период, следующий после разгрома врага. Президент попросил Хэлла составить такую программу, после чего обсудить ее с британцами и, если удастся достигнуть взаимопонимания, тогда уже обговорить ее с русскими.

Пока шла разработка программы, а согласование отдельных формулировок слишком затягивалось, Черчилля стали беспокоить изменяющиеся тенденции в отношении желаний и устремлений американцев. Он был встревожен тем, что американская пропаганда продолжала подчеркивать требование „безоговорочной капитуляции“ вместо того, чтобы продемонстрировать терпимость по отношению к покоренной нации. Черчилль был расстроен еще и потому, что американцы, казалось, были склонны не только на время лишить власти правящего короля, Виктора-Эммануила, но и раз и навсегда избавить Италию от монархии. Черчилль был категорически против этого. Он был убежден, что сохранение монархии будет иметь существенное значение для того, чтобы договориться о совместных действиях с итальянскими военными, особенно флотскими. Монархия – это единственное надежное основание для наведения порядка в Италии; она сможет предотвратить хаос и возможный всплеск коммунистической активности.

Несмотря на различие в точках зрения по этому вопросу, Рузвельт и Черчилль в опубликованных заявлениях и воззваниях, с которыми они обращались к итальянцам на протяжении мая-июня, сообщали в основном следующее: они не будут жестокими и бесчеловечными победителями. После изгнания немцев из Италии и уничтожения фашистского режима итальянцы получали возможность жить свободно и независимо и занять свое место в качестве „достойного члена европейского содружества наций“. Это подтверждалось совместной декларацией президента и премьер-министра в адрес итальянского народа, переданной по радио 17 июля, когда союзнические войска с боями продвигались по Сицилии к Мессинскому проливу. Особое значение придавалось необходимости избавиться от Муссолини и отделиться от Гитлера и нацистской Германии. Никаких определенных требований относительно безоговорочной капитуляции выдвинуто не было.

25 июля, через неделю после того, как народу Италии был представлен широкий обзор союзнических намерений, группой офицеров итальянской армии, приближенной к трону, был смещен с должности Муссолини и уничтожен фашистский Большой совет. Главой нового итальянского правительства король назначил генерала Пьетро Бадольо, который когда-то, стоя во главе итальянских вооруженных сил и будучи товарищем Муссолини по оружию, с большой жестокостью завоевал Эфиопию. Тогда его обвинили в неудачной итальянской кампании на Балканах в 1940 году и отлучили от режима. По желанию короля Бадольо сформировал кабинет министров из гражданских лиц, вне зависимости от их партийной принадлежности.

Итальянцы радовались в ожидании мира и быстро приближающихся будущих политических перемен. Но король был против каких-либо действий, которые могли привести к войне с немцами. Новое правительство провозгласило: „Война продолжается. И несмотря на страшные разрушения в захваченных областях и городах, Италия держит данное слово…“ Через день после вступления в должность Бадольо уведомил Гитлера, что собирается поддержать альянс и продолжить войну. В немецкий штаб была направлена итальянская делегация. Возможно, ее цель заключалась в том, чтобы убедить Гитлера, что война проиграна и следует объединить усилия, с тем чтобы договориться о компромиссном мире. Вместо этого Гитлер предложил провести встречу министров иностранных дел и начальников штабов. Он был уверен, что Бадольо пытается обмануть его; с точки зрения фюрера, „история не знала большей наглости. И этот человек воображает, что я поверю ему?“. Гитлер полагал, что Бадольо уже пытался выступить в роли миротворца и потерпел поражение. Но это было не так. В тот момент Бадольо еще надеялся, что Германия позволит ему выйти из войны, что Гитлер даст Италии оставить членство в Оси или сам присоединится к ней в поисках мира. Бадольо боялся насильственного отделения от Оси. Однако 31 июля было принято решение о заключении перемирия с западными державами. После этого сам собой отпал вопрос, связанный с трудностями поиска безопасного метода в налаживании контактов с союзниками. Гитлер уже принимал меры, чтобы союзники не смогли получить контроль над Северной Италией, а Бадольо не смог заключить перемирие с ними. На протяжении двух недель после смещения с поста Муссолини Гитлер отдавал приказы, устанавливающие контроль над маршрутами в Италию. Он перебросил восемь дивизий через границу в Северную Италию, сосредоточил вооруженные силы вблизи Рима, чтобы взять на себя командование этой столицей, и, поскольку итальянское сопротивление на Сицилии потерпело неудачу, переправил войска с острова в Италию. Вот так, шаг за шагом, немцы претворяли в жизнь комплексный план по установлению контроля над большей частью территории в случае перехода Италии на сторону противника, делая вид, что принимают на веру слова итальянского правительства о том, что все останется неизменным.

Американские и британские власти могли весьма приблизительно представить себе, что происходило в Италии на протяжении этих двух недель. Поскольку вооруженные силы Америки и Британии исхитрились пройти через Сицилию к Мессинскому заливу, они попытались подготовить условия перемирия, чтобы воспользоваться ими по первому требованию.

Все попытки решить разногласия в отношении условий капитуляции не привели ни к какому результату. Британские проекты. представленные на рассмотрение начальникам Объединенного штаба, подверглись критике со стороны американцев, особенно по той причине, что не включали условия безоговорочной капитуляции и признавали королевское правительство Италии.

Новость о свержении Муссолини вызвала ликование у Рузвельта, и он тут же отправил послание Черчиллю, в котором выразил надежду на выработку „по возможности наиболее близких условий для безоговорочной капитуляции“. Президент считал, что к итальянцам следует отнестись снисходительно; он стремился получить от них всю возможную военную помощь, „…воспользоваться территорией, средствами сообщения и летными полями Италии в борьбе против немцев на севере и на Балканском полуострове“.

Черчилль признал эти предложения великолепными, о чем и сообщил в ответном послании Рузвельту. Он подробно остановился на военных целях в надежде, что они будут достигнуты благодаря перемирию. Следует потребовать от итальянского правительства. чтобы было прекращено всякое сопротивление союзникам; совершить перестановку или, по крайней мере, упразднить итальянский флот; попытаться принудить к сдаче немецкие войска в Италии, в особенности южнее Рима; отвести все итальянские части с Балкан.

Черчилль хотел добиться абсолютной согласованности с королем и правительством Бадольо для того, чтобы понять возможности союзников. Его позиция, с учетом продолжающихся перестановок в итальянском правительстве ясно сформулирована в послании в адрес президента: „Я не думаю, что нам следует как-то особенно вести себя по отношению к любому нефашистскому правительству, даже если это не то, что бы нам хотелось. Муссолини ушел, и я буду иметь дело с любым нефашистским правительством, которое сможет выполнять взятые на себя обязательства“.

Выступая 27-го числа в палате общин, на следующий день после того, как Бадольо занял свой пост, Черчилль утверждал, что „с точки зрения сохранения власти Америки и Британии не следует оставлять Италию в таком свободном, меняющемся, формирующемся состоянии. Будет серьезной ошибкой действовать таким образом, чтобы полностью разрушить структуру и самобытность Итальянского государства“.

В тот же день Бадольо предпринял попытку порвать всякие отношения с фашизмом, объявив о роспуске фашистской партии и прекращении любой политической активности вплоть до окончания войны.

Рузвельт поддерживал занимаемую Черчиллем позицию терпимого, снисходительного отношения к Италии. Когда информационное агентство, транслирующее передачи на Европу, высказало мнение, что „сущность фашистского режима в Италии не изменилась“, и процитировало высказывание журналиста о „слабоумном маленьком короле“, президент обвинил их в пропагандистской деятельности. При первом же удобном случае, 27 июля, Рузвельт снял с себя ответственность за эту радиовещательную программу. Несмотря на определенное волнение, Рузвельт вновь исходя из политических соображений предоставил свободу действий группе людей, не верящих в военный успех и выдвигающих требования политического порядка. У него были сомнения в отношении некоторых из бывших горячих сторонников. Он опасался подорвать веру в искренность своих намерений наиболее активных антифашистских элементов в Европе и в Советском Союзе. Обо всем этом он попытался как можно убедительнее рассказать в выступлении по радио 28 июля. В своем выступлении Рузвельт, тщательно подбирая слова, подтвердил следующее.

1. „Наше условие в отношении Италии то же, что и для Германии и Японии, – безоговорочная капитуляция“.

2. „Мы избегаем иметь дело с любыми проявлениями фашизма. Мы не допустим, чтобы остался хоть какой-то след фашизма“.

Не просто сочетать эти твердые обещания с небрежным тоном, каким он прокомментировал Черчиллю свои выступления по радио и на пресс-конференциях.

„У нас есть некоторые любители поспорить, которые готовы устроить шумиху по любому поводу – готовы ли мы будем признать Савойскую династию или правительство Бадольо; это те же, кто поднял шум вокруг Северной Африки. Сегодня я объяснил прессе, что мы собираемся вести переговоры с любым человеком или людьми в Италии, способными обеспечить разоружение и принять меры против беспорядков. Кроме того, я полагаю, что после заключения перемирия мы с вами сможем что-то решить относительно самоопределения Италии“.

У Черчилля не было никаких предчувствий, и он не боялся подвергнуться критике. Этот воин-консерватор в ответном послании от 31 июля заявил, что нисколько не боится признать короля и Бадольо. заранее определив, что они смогут делать исходя из требований. предъявляемых военными целями союзников. Они, добавил премьер-министр, безусловно, воспрепятствуют хаосу, большевизму и гражданскому миру, а поэтому пока он будет энергично возражать против любых заявлений относительно самоопределения.

Но в этот момент переписка между Вашингтоном и Лондоном в отношении решения политических вопросов во время и после капитуляции Италии была прервана инициативами, предпринятыми штабом Эйзенхауэра в Алжире.