История мировой цивилизации

Глава XXXV. Жизнь простого народа во времена Римской империи

Прежде чем начинать рассказ о создании Римской империи, ее расцвете и безопасности, начиная с Августа Цезаря, и затем упадка, не мешало бы обратить внимание на жизнь масс на всем протяжении великого государства. В нашем описании мы уже дошли до событий, произошедших за 2000 лет до нашего времени, когда жизнь цивилизованных людей, как в римских владениях, так и во владениях династии Хань, начинала все более походить на жизнь их цивилизованных преемников наших дней.

В западном мире к этому времени металлические деньги были во всеобщем употреблении. Помимо жрецов было много людей с самостоятельными средствами, которые не были ни должностными лицами, ни жрецами; люди путешествовали гораздо больше и легче, чем прежде; существовали уже большие дороги и постоялые дворы. По сравнению с прошлым, с периодом, предшествующим 500 году до P. X., жизнь стала гораздо свободнее. До этого времени цивилизованные люди были прикреплены к известной области и стране, были связаны традициями, имели весьма ограниченный умственный кругозор. Только кочевники путешествовали и торговали.

Но ни римский мир, ни мир династии Хань не представлял картины однообразной цивилизации во всех своих частях. Существовало много местных различий, больших контрастов и неравенства культуры между разными областями, точно так же, как они и ныне существуют под властью Англии в Индии. На этом громадном пространстве всюду были вкраплены римские гарнизоны, и среди них господствующим языком был латинский, и поклонялись они римским богам. Но там, где города и столицы существовали до прихода римлян, они продолжали свое прежнее существование. Они были подчинены, но в них сохранялась известная доля самоуправления и, временно по крайней мере, они по-своему продолжали поклоняться своим богам. Латинский язык никогда не был господствующим ни в Греции, ни в Малой Азии, ни в Египте, ни вообще на находящемся под эллинским владением востоке. Там непобедимо властвовал грек Савл Тарсанин, который сделался апостолом Павлом, был евреем и римским гражданином, но говорил и писал по-гречески, а не по-еврейски. Даже при дворе парфянской династии, свергнувшей греческих селевкидов в Персии и стоявшей совершенно вне границ Римской империи, греческий язык был языком модным. В некоторых областях Испании и Северной Африки язык Карфагена сохранялся в продолжение некоторого времени, несмотря на разрушение Карфагена. Такой город, как Севилья, процветавший тогда, когда имя Рима было еще неизвестно, сохранил свою семитическую богиню и свой семитический язык в течение поколений, несмотря на существование колонии римских ветеранов в Италике на расстоянии нескольких миль от него. Родным языком Септимия Севера (царствовавшего с 193 до 211 г. по P. X.) был карфагенский. Впоследствии он изучил латинский язык, как изучают языки иностранные; и рассказывают, что сестра его никогда не научилась говорить по-латыни и управляла своим римским хозяйством, говоря на пуническом языке.

В таких странах, как Галлия и Британия, и в провинциях, как Дания (находившаяся, приблизительно, там, где ныне находится Румыния) и Паннония (часть Венгрии к югу от Дуная), где до прихода римлян не существовало больших городов, храмов и культур, Римская империя сама способствовала «латинизации». Тут она давала стране цивилизацию. Рим создавал столицы и города, и там латинский язык с самого начала становился языком господствующим, там поклонялись римским богам и следовали римским обычаям и модам. Румынский, итальянский, французский и испанский языки, все эти разновидности латинского языка, сохранились, чтобы напомнить нам о том, как широко были распространены латинский язык и обычаи. Северо-Запад Африки также в значительной степени стал употреблять латинский язык. Египет, Греция и остальные государства к западу никогда не были латинизированны. Они и по духу и по культуре остались египетскими и греческими. И даже в самом Риме, среди образованных людей, а греческая литература и знание совершенно справедливо предпочитались латинским.

В этой разнородной империи способы производства и ведение дел также были очень разнообразны.

Земледелие, большей частью, продолжало быть главным занятием оседлого населения. Мы уже рассказывали о том, как в Италии фермы отважных свободных земледельцев, составляющих лучший элемент в первый период Римской республики, после Пунических войн вытеснены имениями, обработанными рабами. Греческий мир был знаком с различными способами обработки земли, начиная с армадской системы, согласно которой каждый свободный гражданин собственноручно обрабатывал свою землю, и кончая спартанской, в которой работать считалось делом позорным и где земледельческие работы производились особым классом рабов – илотами. Но в описываемую эпоху этого уже не было, и почти во всем цивилизованном мире распространялась система крупных имений, обрабатываемых трудом рабов. Земледельческие работы выполнялись пленниками, говорившими на многих различных языках, так что они не могли понимать друг друга, или же это были прирожденные рабы. Между ними не было солидарности, чтобы противостоять угнетению, не было освященных обычаем прав; у них не было образования; читать и писать они не умели. Хотя они составляли большинство деревенского населения, им никогда не удавалось произвести удачное восстание. Восстание Спартака в I веке до P. X. было восстанием специально обученных для гладиаторской борьбы рабов, земледельческие работники Италии в последние дни республики и в начале империи переносили страшные истязания. Ночью их приковывали, чтобы они не могли бежать, или им брили половину головы, тоже чтобы затруднить побег. У них не было собственных жен; хозяева их оскорбляли, калечили, убивали. Хозяин имел право продать раба для борьбы с дикими зверями на арене. Если раб убивал своего хозяина, все рабы того дома, а не только виновник, предавались распятию. В некоторых областях Греции, в особенности в Афинах, судьба раба никогда не была столь ужасна, но все же она всегда была отвратительна. Для этой части населения варвары, которые вскоре после этого прорвали заградительные цепи легионов, явились не врагами, а спасителями.

Система рабства проникла во все виды промышленности и во все работы, которые могли производиться артелями. Работы в рудниках, добывание металлов, работы на галерах, сооружение дорог и больших зданий большею частью совершались с помощью рабов. Почти все домашние работы также производились рабами. Существовали небогатые свободные жители или вольноотпущенные в городах и деревнях, которые работали для себя или за жалование. Это были ремесленники, надсмотрщики и т. п. работники, принадлежавшие к новому классу платных тружеников, вступавших в конкуренцию с трудом рабов; но нам неизвестно, какой процент общего населения они составляли. Вероятно, число их сильно колебалось в различное время и в различных местностях. Существовало также много разновидностей рабства, начиная от раба, прикованного ночью и кнутом погоняемого на ферму или в каменоломню, и кончая рабом, которому хозяин считал выгодным для себя предоставить самостоятельно обрабатывать собственный кусок земли или также самостоятельно трудиться над своим ремеслом, позволял ему иметь жену, как свободному человеку, требуя лишь уплаты достаточного откупа.

Были и вооруженные рабы. В период начала Пунических войн, в 264 году до P. X., в Риме был возобновлен этрусский обычай заставлять рабов сражаться друг против друга. Это сделалось модным спортом, и вскоре каждый знатный богач Рима содержал целую свиту гладиаторов, которые иногда сражались на арене, но настоящей обязанностью которых было состоять при нем в качестве воинственных телохранителей. Были и ученые рабы. Победы последнего периода республики были одержаны над высокообразованными странами; то были города Греции, Северной Африки и Малой Азии; они давали приток многих высокообразованных пленников. Воспитателем молодого аристократа-римлянина, большею частью, бывал раб. Богачи держали греческих рабов в качестве библиотекарей, секретарей и ученых. Они заводили себе собственных поэтов, как заводят ученую собачку. В этом мире рабства вырабатывались традиции современных литературных знаний и критики, которые неизбежно становились забитыми, мелочными и уделяющими слишком много места полемике. Существовали также предприимчивые люди, которые покупали многообещающих мальчиков-рабов, воспитывал их и потом продавали. Рабов подготовляли в переписчики, ювелиры и для других квалифицированных профессий.

За четыреста лет, протекших с первых дней побед во времена «Республики богатой знати» и вплоть до дней распадения, последовавших за великой чумой, произошло много глубоких перемен в судьбе рабов. Во II веке до P. X. военнопленные рабы были чрезвычайно многочисленны, нравы были грубы и жестоки; у рабов не было никаких прав, не существовало такого оскорбления, которому в те дни не подвергались бы они. Но уже в I веке по P. X. заметно значительное улучшение в отношении римской цивилизации к рабству. Во-первых, пленных стало значительно меньше, и рабы стали дороже. И рабовладельцы начали соображать, что выгода и удобства, которые они получали от своих рабов, увеличивались по мере возрастания чувства самоуважения среди этих несчастных. Возвышался также весь нравственный уровень общества, стало проявляться чувство справедливости. Жестокости был поставлен предел; хозяину не позволялось более продавать раба для борьбы со зверями; раб приобрел право собственности над своим, так называемым, «благоприобретенным скарбом»; рабам для поощрения платили жалование; допускалась известная форма брака между рабами. Многие виды земледельческих работ не могут быть производимы артелью или же требуют артельной работы только в определенные времена года. В странах, где существовали такие условия, раб скоро обращался в крепостного, платящего хозяину часть продуктов или работающего на него в известные периоды.

Когда мы начинаем уяснять себе, до какой степени эта великая Римская империя, с населением, говорившим по-латински и по-гречески в период первых двух столетий по P. X., была государством рабов, как незначительно было меньшинство, обладавшее честью и свободой, то сразу становится понятна причина ее разложения и упадка. Существовало очень мало того, что мы теперь называем «семейной жизнью»; было мало семейств, ведущих трезвую жизнь, жизнь активного мышления и изучения; школы, как высшие, так и низшие, были малочисленны и отдалены друг от друга. Нигде нельзя было найти свободную мысль и свободную волю. Большие дороги, развалины прекрасных зданий, сохранившихся до наших времен, традиции законности и власти, оставленные римлянами, перед которыми дивятся последующие поколения, не должны скрывать от нас, что все это внешнее великолепие было построено на обломках надломленной воли, ценой придавленного мышления и искалеченных и извращенных желаний. И даже меньшинство, господствовавшее над всем этим обширным, порабощенным и забитым миром, угнетенным насильственным трудом – даже это меньшинство в глубине души было неспокойно и несчастно. В этой атмосфере увядали искусство и литература, наука и философия ума. Было много переписывания и подражания, изобилие художественных ремесленников, много рабского педантизма среди раболепствующих ученых, но вся Римская империя, в течение четырех веков, не произвела ничего, что можно было бы сравнить с смелой, благородной умственной деятельностью сравнительно маленького города Афин в течение одного столетия его процветания. Афины пришли в упадок во время римского владычества. Пришла в упадок и наука Александрии. Казалось, те дни были днями упадка духа человечества.

Глава XXXVI. Религиозные движения во времена Римской империи

В первые два века по P. X. в душе человека латинской и греческой культуры чувствовалось разочарование и неудовлетворенность. Царили жестокость и принуждение; было много гордости и внешнего блеска и мало чести. Не было спокойствия, уверенности в прочности положения. Несчастных презирали, и они влачили жалкое существование; счастливые были не уверены в своем счастье и лихорадочно искали наслаждений. Во многих городах жизнь сосредоточивалась на кровавом увлечении ареной, где бились, подвергались истязаниям и умирали люди и животные. Таков был основной тон жизни. Беспокойство человека проявлялось в глубоком религиозном волнении.

С того дня, как первые полчища арийцев ворвались в страны старейшей культуры, прежние боги, жившие в храмах, и жреческие касты неизбежно должны были претерпеть значительные изменения или погибнуть. В продолжение сотен поколений смуглые народы земледельческих стран сосредоточивали свою жизнь и свое мышление вокруг храма. Над их умами властвовала мысль о долге и страх перед нарушением обычаев, мысль о жертвоприношениях и тайнах. Боги их кажутся современному мышлению чудовищными и бессмысленными, потому что мы сами принадлежим к арийскому миру. У древнейших народов эти божества обладали всею живостью и убедительностью существ, видимых в глубоком сне. В Шумерии или древнем Египте победа одного города-государства над другим означала перемену или переименование богов и богинь, но, в общем, оставляла нетронутыми форму и дух культа. Не происходило перемены и в его общем характере. Действующие лица сновидения менялись, но само сновидение продолжалось и оставалось тем же самым сном. И первые семитические завоеватели были достаточно родственны шумерийцам по духу, чтобы перенять от покоренной месопотамской культуры ее религию без каких-либо коренных перемен. Египет был далеко не безучастен к вопросам религий, чтобы в нем можно было произвести религиозный переворот. Как при Птолемеях, так и при Цезарях его храмы оставались чисто египетскими.

Пока войны происходили между народами одинаковых религиозных и общественных воззрений, было возможно путем различных перестановок и ассимиляции преодолевать столкновения между богами разных храмов и областей. Если оба бога были одинаковы по своему характеру, они сливались. Бог остается тем же самым, только под другим именем, – говорили жрецы и народ. Такое слияние богов называется теокразией, и века великих завоеваний за 1000 л. до P. X. были веками теокразии. На больших пространствах местные боги были заменены или, скорее, поглощены одним общим богом. Таким образом, когда наконец еврейские пророки и провозгласили в Вавилоне единого бога справедливости во всем мире, человеческий ум был к этому вполне подготовлен.

Но часто боги были слишком несходны для такой ассимиляции, и тогда их соединяли какими-нибудь правдоподобными отношениями. Богиня (а эгейские народы, до появления греков, были особенно склонны верить в богинь-матерей) становилась женой какого-нибудь бога, а бог-животное или бог-звезда очеловечивался, и животное, небесное светило, змий, Солнце делались украшением или символом бога. Или же бог покоренного государства становился злобным противником светлых богов. История теологии полна таких приспособлений и компромиссов между местными богами и стараний придать им разумные формы.

В то время, как Египет в своем развитии переходил от городов-государств к объединенному государству, такая теокразия была очень распространена. Главным богом был Осирис, жертвенный бог жатвы, земным воплощением которого был фараон. Осирис изображался постоянно умирающим и вновь воскресающим; он был не только посевом и жатвой, но также, по естественному развитию мысли, и путем к человеческому бессмертию. Одним из его символов был ширококрылый жук, который закапывает свои яйца для того, чтобы они снова вернулись к жизни; другим – лучезарное Солнце, которое заходит для того, чтобы снова взойти. Позднее он был олицетворен Аписом – священным быком. С ним была связана богиня Исида. Исида была в то же время и Хатхор – богиней-коровой, молодым месяцем, морской звездой. Осирис умирает, а Исида рождает сына Гора, который в то же время есть бог-ястреб и рассвет и который снова делается Осирисом. Исида изображается с ребенком Гором на руках, стоящая на молодом серпе месяца. Эти взаимоотношения логически бессвязны, но они были созданы человеческим умом задолго до того, как развилось устойчивое, систематическое мышление, и в них есть какая-то фантастическая связь сновидения. За этим тройным божеством шли другие, темные египетские боги, боги зла, – Анубис с собачьей головой, черная ночь и др., – соблазнители и враги, пожирающие бога и человека…

Всякая религиозная система с течением времени приспособляется к человеческой душе и, без сомнения, из этих нелегальных и даже нелепых символов египтяне умели создавать себе пути к истинному благочестию и утешению. В египетском мышлении стремление к бессмертию было очень сильно, и вся религиозная жизнь вращалась вокруг этого стремления. Египетская религия была религией бессмертия больше, чем какая-либо когда-нибудь существовавшая религия. Когда Египет пал под натиском чужеземных завоевателей и египетские боги потеряли свое политическое значение, это стремление к бессмертию еще усилилось.

После завоевания Египта греками новый город, Александрия, стал центром египетской религиозной жизни, да, пожалуй, даже и религиозной жизни всего эллинского мира. Птолемеем I был построен большой храм Серапеум, в котором поклонялись своего рода тройному божеству. Это были Серапис (переименованные Осирис и Апис), Исида и Гор. Их считали не отдельными богами, а лицами единого божества, и Серапис был в то же время и Зевсом у греков, и Юпитером у римлян, и богом Солнца у персов. Этот культ распространялся всюду, куда проникало эллинское влияние, даже в северной Индии и западном Китае. Идея бессмертия, бессмертия вознаграждающего и утешающего, с жадностью принималась миром, в котором жизнь обыкновенного человека была безнадежно тяжела. Серапис назывался «спасителем душ». «После смерти», читаем мы в песнопениях того времени, «мы остаемся на попечении его провидения». Много поклонников привлекала Исида. В своих храмах она изображалась небесной царицей с ребенком Гором на руках. Перед ней возжигались свечи, приносились жертвы, служили ей жрецы, давшие обет безбрачия.

Возникновение Римской империи открыло этому культу доступ в западноевропейский мир. Храмы Сераписа – Исиды, песни жрецов, надежды на бессмертие – все это сопутствовало римским знаменам в Шотландии и Голландии. Но у религии Сераписа – Исиды было много соперников. Из них важнейшим была религия Митры. Это была религия персидского происхождения и сосредоточивалась вокруг каких-то ныне забытых таинственных легенд, в которых Митра приносил в жертву священного быка. В ней мы как будто различаем нечто более первобытное, чем сложная, мудреная вера Сераписа – Исиды. В ней мы переносимся к кровавым жертвам периода Солнцепоклонников. Изображаемый на памятниках Митры бык всегда истекает кровью из раны в боку, и из этой крови рождается новая жизнь. Вновь принимаемый в религию Митры должен был выкупаться в крови быка. При посвящении он становился под дощатый помост, на котором убивали быка, так что кровь стекала на него.

Обе эти религии, а также и многие другие сходные культы, распространявшиеся среди рабов и граждан при первых римских императорах, были религиями личными. Они стремились к личному спасению, к личному бессмертию. Более древние религии не были личными в этом смысле; они были общественными. По старому обычаю бог или богиня были прежде всего богами города или государства и затем уже богами отдельного человека. Жертвоприношения были общественными, а не частными церемониями. Они касались общих материальных нужд земной жизни. Греки первые, а за ними римляне, отделили религию от политики. Под влиянием египетских обычаев религия замкнулась в потустороннем мире.

Эти новые религии личного бессмертия отняли от старых государственных религий вдохновлявшее их чувство, их душу, но они не заменили их. Обыкновенно город при первых римских императорах имел несколько храмов самых разнообразных богов. В нем можно было бы найти храм Юпитера Капитолийского, великого римского бога, и в то же время обычно там был и храм царствующего Цезаря, ибо Цезари переняли от фараонов мысль о возможности стать богами. В этих храмах богопочитание было холодным, величественным, политическим служением; туда человек приходил принести жертву и сжечь щепотки фимиама, чтобы показать свою преданность. Но, обремененный своими личными невзгодами, он шел за советом и облегчением в храм Исиды, любимой небесной царицы. Существовали и местные особенные боги. Севилья, например, долго почитала старую карфагенскую Венеру. В какой-нибудь пещере или подземном храме, наверное, можно было найти алтарь Митры, посещаемый легионерами и рабами. А по всей вероятности где-нибудь была и синагога, в которой собирались евреи читать свою Библию и проповедовать свою веру в невидимого бога вселенной. С евреями иногда происходили столкновения на почве соблюдения политической стороны государственной религии. Они учили, что их бог был богом ревнивым, не терпящим идолопоклонства, и отказывались принимать участие в общественных жертвоприношениях Цезарю. Они даже отказывались отдавать честь римским знаменам, считая это идолопоклонством.

На востоке, еще задолго до Будды, существовали аскеты, т. е. люди обоего пола, отказавшиеся от мирских удовольствий, отвергавшие брак и собственность и искавшие духовной силы и избавления от житейских волнений и злоключений в воздержании, страдании и одиночестве. Сам Будда был противником преувеличенного аскетизма, но многие из его учеников следовали монашескому образу жизни с большой строгостью. Темные греческие культы проводили такую же дисциплину, доходя даже до самокалечения. В I веке до P. X. аскетизм появляется также и в еврейских общинах Иудеи и Александрии. Целые общины оставляли мир и предавались воздержанию и мистическому созерцанию. Такова, например, была секта ессеев. В продолжение всего I и II веков после P. X. существовало почти повсеместное движение, склонявшееся к отказу от жизни, всемирное искание «спасения» от зол того времени. Исчезло прежнее чувство установленного порядка, прежнее доверие к жрецу и к храму, к закону и обычаю. Среди царивших рабства, жестокости, страха, беспокойства, разорения, хвастливости, распущенности вспыхнула эта эпидемия самоотречения, эпидемия умственной неустойчивости, этого отчаянного искания покоя, даже ценою отречения от мира и добровольного страдания. Это чувство и наполняло Серапеум рыдающими и кающимися и влекло новообращенных к мраку и крови пещер Митры.

Глава XXXVII. Учение Иисуса Христа

В то время, как Цезарь Август, первый из императоров, царствовал в Риме, в Иудее родился Иисус, христианами называемый Христом. С его именем связано возникновение религии, которая стала государственной религией Римской империи.

Необходимо теперь же заметить, что в общем значительно удобнее отделять историю от богословия. Большая часть христианского мира верит, что Иисус был воплощением того бога вселенной, в которого впервые уверовали евреи. Историк, если он хочет оставаться таковым, не может ни принимать, ни отрицать этого объяснения. Осязаемо для нас Иисус появился в образе человека, и историк должен рассматривать его, как такового.

Он появился в Иудее в царствование Тиберия Цезаря. Он был пророком. Он проповедовал так же, как проповедовали предшествовавшие ему еврейские пророки. Он был лет 30-ти от роду, и мы находимся в полном неведении относительно его образа жизни до того, как он стал проповедовать.

Единственным непосредственным источником сведений об его жизни и учении являются четыре Евангелия. Все они одинаково дают изображение очень определенной личности. Приходится согласиться: «Да, этот человек действительно был. Все это не могло быть выдумано».

Но как личность Гаутамы Будды была искажена и затемнена неуклюжей фигурой с поджатыми ногами, золотым идолом позднейшего буддизма, так и энергичный, худощавый облик Иисуса значительно искажается нереальностью и условностью, которые навязываются ему ложным благочестием современного христианства. Иисус был нищим учителем, бродившим по пыльной, опаленной Солнцем Иудее, жившим случайными подаяниями. Между тем его всегда изображают чистым, причесанным, выхоленным, в безупречной чистоты одежде, прямо держащимся, с какою-то неподвижностью, как будто бы он скользил по воздуху. Уже одно это сделало его нереальным и мало вероятным для многих людей, не сумевших отделить сущность от всяческих прикрас и неразумных добавлений, сделанных невежественными верующими.

Если мы освободим имеющиеся сведения от этих затрудняющих подробностей, перед нами встает изображение личности в высшей степени человечной, искренней, страстной, способной к внезапному гневу, принесшей новое, простое, глубокое учение: учение о любящем боге-отце, об ожидаемом царствии божием. Ясно, что это был человек, говоря по-современному, выдающейся притягательной силы. Он привлекал к себе последователей и вселял в них любовь и мужество. В его присутствии слабые и больные получали утешение. Но, по всей вероятности, он был человек слабого сложения, что можно заключить из того, как скоро наступила его смерть на кресте. Существует предание, что, когда, по обычаю, его заставили нести крест на место казни, он лишился чувств. В продолжение трех лет он проповедовал по стране свое учение и, наконец, придя в Иерусалим, был обвинен в желании основать новое царство в Иудее. По этому обвинению его судили и распяли вместе с двумя разбойниками. Задолго до того, как умерли эти двое, его страдания окончились.

Несомненно, учение о царствии божием, которое было основой проповеди Иисуса, – одно из самых революционных учений, когда-либо волновавших или влиявших на человеческие умы. Поэтому нельзя удивляться, что мир того времени не сумел охватить полное его значение и в недоумении отпрянул даже от сознанных наполовину огромных требований, предъявленных им всем установившимся обычаям и учреждениям человечества. Ибо учение о царствии божием, как проповедовал его Иисус, было ни более ни менее, как смелое, не идущее на уступки, требование полного изменения и очищения нашей жизни, полного очищения изнутри и извне. Читатель должен обратиться к Евангелию за всем, что сохранилось от этого великого учения. Здесь нас интересует только столкновение его с установившимся тогда мировоззрением.

Евреи были убеждены, что бог, единый бог вселенной, был богом справедливости, но в то же время он был для них каким-то богом-дельцом, который вошел с их отцом Авраамом в сделку, сделку для них очень выгодную, по которой он обязался привести их в конце концов к владычеству над миром. С удивлением и гневом услыхали они, как Иисус сметал столь дорогое им чувство уверенности. Он учил, что бог не делен, учил, что нет избранного народа, нет любимцев в царствии божием. Бог – любящий отец всякой жизни, так же неспособный оказывать предпочтение, как и Солнце. Все люди – братья, все грешники и все любимые сыны отца. В притче о добром самарянине Иисус осудил ту естественную склонность, которой мы все покоряемся, – склонность возвеличивать свой народ и преуменьшать правоту других вероисповеданий и других рас. В притче о рабах праведных он осудил настойчивое желание евреев иметь особые права на бога. Со всеми, которых бог принимает в царство божие, учил Иисус, он поступает одинаково; в обращении его нет различия, потому что милость его безгранична. Кроме того, как учит нас притча о талантах и как подтверждает случай с лептой вдовы, он от всех требует всего, что они могут дать. В царствии божием нет ни преимуществ, ни уступок, ни извинений.

Но Иисус оскорбил не только страстный патриотизм иудейского племени. Евреи были народом, очень преданным семье, а он стремился смести все узкие ограниченные семейные привязанности в одном потоке любви к богу. Все царствие божие должно было стать семьей его последователей. Мы читаем: «Когда же он еще говорил к народу, матерь и братья его стояли вне дома, желая говорить с ним. И некто сказал ему: «Вот матерь твоя и братья твои стоят вне, желая говорить с тобою». Он же спросил в ответ говорившему: «Кто матерь моя, и кто братья мои?». И, указав рукою своею на учеников своих, сказал: «Вот матерь моя и братья мои. Ибо кто будет исполнять волю отца моего, тот мне брат, и сестра, и матерь». (Матф., XII, 46–50).

Но во имя бога-отца вселенной и братства всего человечества Иисус нанес удар не только патриотизму и узам семейной жизни; ясно, что учение его осуждало все разделения экономической системы, частную собственность и личные преимущества. Все люди принадлежали царству, царству же принадлежало и их имущество. Праведной жизнью для всех людей, единственной правильной жизнью, было служение воле божией всем имением своим и всем существом. Снова и снова возвращался он к осуждению частного имущества и частной жизни. «Когда выходил он в путь, подбежал некто и пал перед ним на колени и спросил его: «Учитель благий, что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?» Иисус сказал ему: «Что ты называешь меня благим? Никто не благ, как только один бог. Знаешь заповеди: не прелюбодействуй, не убий, не кради, не лжесвидетельствуй, не обижай, почитай отца своего и матерь свою» (Исх. 20, 12–17). Он же сказал ему в ответ: «Учитель, все это сохранил я от юности моей». Иисус, любовно взглянул на него и сказал: «Одного тебе недостает: пойди, все, что имеешь, продай и раздай нищим; и будешь иметь сокровища на небесах и приходи, последуй за мною, взяв крест». Он же, смутившись от сего слова, отошел с печалью, потому что у него было большое имение. И, посмотрев вокруг, Иисус говорит ученикам своим: «Как трудно имеющим богатство войти в царствие божие». Ученики ужаснулись от слов его, но Иисус, опять говорит им в ответ: «Дети, как трудно надеющимся на богатство войти в царствие божие. Легче верблюду пройти сквозь игольное ухо, нежели богатому войти в царствие божие» (Марк, X, 17–25).

Кроме того, в своем великом предсказании будущего царства, которое сделает все человечество единым в боге, Иисус не выносил расчетливой праведности формальной религии. Другая значительная часть его изречений направлена против мелочного исполнения правил благочестивой жизни: «Потом спрашивают его фарисеи и книжники: «Зачем ученики твои не поступают по преданию старцев, но неумытыми руками едят хлеб?». Он сказал им в ответ: «Хорошо пророчествовал о вас, лицемерах, Исаия, у которого написано: люди сии чтут меня устами, сердце же их далеко отстоит от меня, но тщетно чтут меня, поучая заповедям человеческим (Ис., 29–1). Ибо вы, оставив заповедь божию, держитесь предания человеческого: омовения кружек и чаш, и делаете многое другое сему подобное». И сказал им: «Хорошо ли, что вы отменяете заповедь божию, чтобы сохранить предание?» (Марк, VII, 5–9).

Иисус провозгласил не только нравственную и социальную революцию. Из многих указаний ясно, что учение его носило подлинный политический характер. Правда, он говорит, что царство его не от мира сего, что оно в сердцах людей, а не на престоле, но, конечно, где бы и в какой бы степени ни было осуществлено это царствие его в сердцах человеческих, – во внешнем мире, вследствие этого, также произошел бы переворот и он был бы обновлен.

Слепота и глухота слушателей Иисуса могла заставить их пропустить многое в учении его, но они не пропустили его намерение переделать мир. Весь дух враждебной ему оппозиции, все условия его суда и казни ясно указывают, что с точки зрения современников, да и в действительности, он предлагал изменить, переделать и раскрепостить человеческую жизнь.

Неудивительно, что вследствие всего им сказанного все богатые и состоятельные люди испытывали ужас перед странным явлением, чувствовали крушение всего их мира в его учении. Все их маленькие, частные уклонения от общественного служения он извлекал на свет общей религиозной жизни. Подобно грозному охотнику, выгонял он человечество из уютных берлог; в которых оно жило до тех пор. В светлом сиянии его царства не должно было существовать ни собственности, ни преимуществ, ни гордости, ни первенства, наконец, ни единого побуждения, ни единой награды, кроме любви. Удивительно ли, что люди были поражены и ослеплены, и возроптали на него. Даже ученики его роптали, если он не ослаблял для них своего света. Удивительно ли, что священники поняли, что между ними и этим человеком нет выбора, что или он, или священство должны погибнуть. Удивительно ли, что пораженные римские солдаты, встретившись лицом к лицу с чем-то витающим высоко над их пониманием и угрожающим всей их дисциплине, находили убежище в диком смехе, украсили Иисуса терновым венцом, облачили в пурпур и, насмехаясь, называли Цезарем. Ибо отнестись к этому серьезно значило начать новую странную и страшную жизнь, оставить привычки, сдерживать порывы и инстинкты и испытать невероятное счастье.

Глава XXXVIII. Развитие христианского вероучения

В четырех Евангелиях мы много узнаем о личности и учении Иисуса, но мало о догматах христианской церкви. Основоположения христианского вероучения даны в посланиях, т. е. в ряде творений ближайших последователей Иисуса.

Одним из главных творцов христианского вероучения был апостол Павел. Он никогда не видал Иисуса, никогда не слыхал его проповеди. Настоящее имя Павла было Савл, и он был сначала известен, как деятельный преследователь небольшой группы учеников, оставшихся после распятия. Потом он внезапно перешел в христианство и переменил свое имя на Павла. Он был человеком выдающейся умственной силы, глубоко и страстно интересовавшимся религиозными движениями своего времени. Он был хорошо знаком с юдаизмом и современными ему религиями Митры и религиями, господствовавшими в Александрии. Многие их мысли и выражения он перенес в христианство. Он мало что сделал в направлении расширения и развития непосредственного учения Иисуса, т. е. учения о царстве божием. Он учил, что Иисус был не только провозвещенным Христом и вождем иудеев, но также, что смерть его была жертвой во искупление человечества, как смерть обреченных в древних жертвоприношениях первобытных цивилизаций. Когда несколько религий процветают рядом, они всегда склонны заимствовать друг от друга обряды и другие внешние особенности. Например, буддизм в Китае имеет теперь почти те же храмы, обычаи и тех же жрецов, что и таоизм, следующий учению Лао-цзы. Тем не менее первоначальные учения буддизма и таоизма почти прямо противоположные. И на христианство не набрасывает тени или подозрения тот факт, что оно заимствовало не только внешние формы, как-то: требование, чтобы священики брились, жертвоприношение, алтари, свечи и иконы александрийской религии и религии Митры, но даже слова молитв и некоторые богословские мысли. Все эти религии процветали рядом с другими малоизвестными культами. Каждая из них имела последователей и, вероятно, между ними существовал постоянный переход новообращенных. Иногда та или иная религия пользовалась благосклонностью правительства, но христианство всегда возбуждало большие подозрения, чем его соперники, потому что, подобно евреям, последователи его отказывались почитать бога-цезаря. Это делало их религию революционной.

Ап. Павел приучил своих учеников к мысли, что Иисус, подобно Осирису, был богом, который умер для того, чтобы снова воскреснуть и даровать людям бессмертие, и вскоре разрастающаяся христианская община стала раздираться богословскими спорами об отношении бога Иисуса к богу-отцу человечества. Ариане учили, что Иисус был божествен по существу, но разделен от отца и подчинен ему. Савеллиане учили, что Иисус был лишь одним из образов бога и что бог был в одно и то же время и отцом и Иисусом, также как и человек может быть в одно и то же время и отцом и ремесленником. Тринитарии проповедовали более тонкое и сложное учение, что бог был один в трех лицах: отец, сын и святой дух. Некоторое время казалось, что ариане одержат верх над соперниками, а потом после споров, насилий и войн формула тринитариев была принята всем христианским миром. В наиболее полной форме мы находим ее в символе веры Афанасия Великого.

Здесь мы не станем обсуждать эти прения. Они не двигают истории, как ее двинуло личное учение Христа. Это последнее, видимо, действительно отмечает новую эру нравственной и духовной жизни нашей расы. Его идеи о боге-отце всего человечества и о братстве всех людей, его идея о священности каждого отдельного человека, как живого храма господня, оказали самое глубокое влияние на всю последующую общественную и политическую жизнь человечества. С появлением христианства и с распространением учения Иисуса в мире появляется новое уважение к человеку, как к таковому. Быть может, и верно то, что утверждают некоторые критики, что апостол Павел проповедовал рабам послушание, но также верно и то, что весь дух евангельского учения Иисуса был направлен против порабощения одного человека другим. А еще более противилось христианство такому унижению человеческого достоинства, каким являлись бои гладиаторов на арене.

В продолжение двух первых веков после P. X. христианство распространялось по всей Римской империи, собирало все возраставшее число последователей в новую общину, объединенную мыслью и волей. Отношение императоров колебалось между враждебностью и терпимостью. Во II и III веках были попытки подавить новую религию, и, наконец, в 303 г. и в следующие годы царствования императора Диоклетиана разразилось страшное преследование. Было конфисковано накопившееся довольно крупное церковное имущество, также были конфискованы и уничтожены все библии и религиозные книги. Христиане были объявлены вне закона, многие были казнены. Особенно важно было уничтожение книг. Оно доказывает, до какой степени власти сознавали силу писаного слова, сохраняющего новую веру. Эти «книжные религии», христианство и еврейство, были религиями, дающими образование. Продолжительное их существование в значительной степени зависело от умения народа читать и понимать их учение. В других религиях не было этого призыва к личному разумению. В продолжение наступивших в скором времени в Зап. Европе веков варварства и смут христианская церковь была главным орудием сохранения традиций науки. Преследования Диоклетиана оказались совершенно бессильными подавить развивающуюся христианскую общину. Во многих провинциях оно было безуспешно, потому что масса населения и многие должностные лица были христианами. В 317 г. одним из четырех совместно правивших императоров Галерием был издан эдикт о веротерпимости, а в 324 г. Константин Великий, друг христианства, крестившийся на смертном одре, сделался единым властелином римского мира. Он оставил всякие притязания на божественное происхождение императоров и поставил христианские символы на щитах и знаменах своего войска.

Через несколько лет христианство прочно укоренилось, как официальное вероисповедание империи; соперничавшие с ним религии исчезли или же были с необычайной быстротой поглощены им, и в 390 г. Феодосий Великий приказал уничтожить большую статую Юпитера – Сераписа в Александрии. С начала V века христианские храмы и священники остались единственными в империи.

Глава XXXIX. Разделение империи варварами на восточную и западную

В продолжение всего III века общественно разлагающаяся и нравственно распадающаяся Римская империя стояла лицом к лицу с варварами. Императоры этой эпохи были воинственными военными самодержцами, и столица империи переносилась с места на место, сообразно нуждам военной политики. То главный штаб императора был в Милане в сев. Италии, то в нынешней Сербии, в Смирне или Нише, то в Никомедии, в Малой Азии. Рим, расположенный в Средней Италии, был слишком далек от центра всех интересов, чтобы быть подходящим местопребыванием императора. Он клонился к упадку. В большей части империи все еще сохранялся мир, и люди могли существовать без оружия. Армия по-прежнему была единственным носителем силы; императоры, завися от своих легионов, делались все более и более самодержавными в отношении к остальной империи, а двор их становился все более и более похожим на дворы персидских и других восточных монархов. Диоклетиан возложил на себя царский венец и облачился в восточные одежды.

По всему протяжению границы, которая шла приблизительно по Рейну и Дунаю, империю начинали теснить враги. Франки и другие германские племена дошли уже до Рейна; на севере Венгрии находились вандалы, там где когда-то была Дакия, а теперь находится Румыния, находились вестготы. За ними в южной России были восточные готы или остготы, а еще дальше за ними по берегам Волги находились аланы. Но теперь монгольские народы стали пробивать себе путь к Европе. Гунны уже собирали дань с аланов и остготов и теснили их к западу.

В Азии римские границы отодвигались под натиском возбуждающейся Персии. Персии сассанидских царей суждено было стать в продолжение следующих трех веков сильной и, в общем, удачной соперницей Римской империи.

Бросив взгляд на карту Европы, читатель сразу заметит слабое место империи. Расстояние нижней части Дуная от Адриатического моря в областях современной Боснии и Сербии не больше нескольких сотен миль. В этом месте Дунай опять поворачивает под прямым углом. Римляне никогда не поддерживали живого морского сообщения, и это пространство земли в двести миль было их путем сообщения между западной частью империи, где говорили на латинском языке, и восточной, где господствовал греческий. На этот прямой угол, образуемый Дунаем, был всего сильнее натиск варваров. Когда они там прорвались, распад империи на две части стал неизбежным.