Роберт медлил, словно что-то обдумывая. Потом взял ее за локоть и только сказал:
– Идем. Прогуляемся немного.
Они шли по зачарованным переулкам, будто одни в целом свете. Сворачивали то направо, то налево, не замечая, что делают круг и выходят все время на то же место. Шли медленно, Анна старалась идти с ним в ногу, и юбка нет-нет натягивалась у нее на колене. Слово за слово торопливый, сбивчивый разговор первых минут успокоился.
Само собой, она тоже подумала, что он находится среди зрителей, которые пришли смотреть на детей. Кому охота пропустить такое зрелище? И как раз теперь она не могла отделаться от впечатления, будто мимо во плоти проходили и нерожденные… Нет, она не плачет. Только ведь она не могла знать, где он стоит, вот и шла по улице до самых Старых Ворот, а надежда таяла с каждой минутой. Она вообще предпочитает избегать это место… Какое место? Ну, то, где с незапамятных времен сидят летописцы, эти духовные пастыри, от которых ничего не скроешь… Да нет, у нее по-прежнему есть секреты. В том числе и от него. На то она и женщина!
Ее смех звучал в его ушах смутным соблазном. Он крепче стиснул ее локоть. По правде, она могла бы и не упоминать о Старых Воротах, Роберт все равно умолчал бы о своей причастности к Архиву. Слишком отчетливо он помнил, как странно сообщение об этом подействовало на Кателя. Но разве Анна не видела, что он вышел к ней из Ворот, а могла бы заметить его еще раньше, в окне?
– Я как раз оттуда, – сказал он.
– А не снизу? – спросила она без всякого подвоха, потому что знала про выход из катакомб, который выводил на улицу как раз под аркой Ворот.
– Увы, нет, – ответил он. – Я наблюдал за шествием детей из Архива, куда меня пригласили заранее.
– Ах да, – вздохнула она, – практические занятия не прекращаются никогда. Надо все время что-то делать, что-то устраивать, что-то заканчивать. – Она теребила пуговицы своего жакета. – У тебя небось все рукописи и бумаги отобрали, они каждое написанное слово тащат к себе, оценивают – дескать, на благо человечеству! Смешно, но мне совестно от одной мысли, что там и мои мечты могли разобрать по косточкам.
– Что ты так горячишься, любимая! – Роберт остановился. А немного погодя спросил, была ли она среди женщин, что разыгрывали балетный спектакль в открытых подвалах.
– Меня часто занимают в этих пантомимах, – мягко отвечала Анна, хотя вопрос вызвал у нее досаду, – они входят в число регулярных уроков. Кому это интересно.
– Я здесь новичок, – уклончиво отозвался он.
– Пошли дальше! – сказала она, чуть ли не по-матерински ласково.
Они снова бок о бок шли по извилистым, полным теней переулкам, не обращая внимания на убожество окрестностей. Порой задевали друг друга бедром. И молчали.
Обоими завладело чувство единения, которое никогда еще не наполняло их таким восторгом. Избавленные от чужих глаз, они могли, не таясь, быть вместе. Раньше им удавалось встречаться лишь украдкой, чтобы погулять вдвоем где-нибудь далеко, на отдаленных полевых стежках, постоянно опасаясь вдруг столкнуться со знакомыми, которые могут донести об этом мужу Анны или жене Роберта.
– Кстати, я встретил здесь друга юности, – сказал Роберт, – о котором несколько лет ничего не слышал, Кателя. Я знаю, ты лично с ним не знакома, все это было намного раньше. Но я наверняка говорил тебе о нем. И в нашей старой квартире ты определенно видела его акварели, одна висела в комнате Элизабет.
– Ах да, Элизабет, – задумчиво обронила Анна. – Как давно все это было.
– В ту пору, – продолжал он, – ты, совсем еще девочка, училась в университете. Я прямо воочию вижу, как ты впервые пришла ко мне в институт, на семинар по восточным языкам, и я рассказывал тебе про ассирийскую цилиндрическую печать, на которой был изображен скачущий единорог.
– Ты и это помнишь! – сказала она, глядя в пространство перед собой.
– Как давно мы с тобой знакомы, Анна!
– Очень давно, Роб!
– С перерывами, – заметил он, – со странными разрывами. Когда ты вдруг вышла замуж… нет, не стоит углубляться в прошлое.
– Не стоит? – спросила она.
Они шли меж холодных развалин, по безлюдным, вымершим улицам.
– Ты опять со мной, – сказал Роберт. – Последний разрыв был хуже всего: когда ты уехала куда-то в горы и никто о тебе больше не слышал. Я не верил, что мы когда-нибудь вновь будем вместе, вот как сейчас. Катель, кстати, это предвидел, сказал, что все уладится, как только ты узнаешь, что я здесь.
– Роб, здесь уже нельзя завязать новые отношения, можно лишь допрясть нити до конца. Мы были предназначены друг другу, верно? И наша жизнь еще не исполнена.
Роберта настолько растрогало чистосердечное признание Анны, что, не в силах произнести ни слова, он лишь нежно погладил ее по руке. До чего же иным, до чего же естественным все вдруг стало меж ними. А ведь прежде в решающие мгновения она всегда втайне сопротивлялась и не позволяла их жизни исполниться, как говорила теперь!
– Теперь я по-настоящему свободна, – оживленно продолжила она, – и ты тоже.
Роберт решил, что ощущение Анны вызвано окончательным разводом с мужем, а потому сказал:
– Стало быть, этот процесс закончен?
– Глупыш, – вскользь обронила она, – ты же прекрасно знаешь, что закончен. Зачем притворяешься?
– Позволь, – сказал он, – отец сообщил мне, что ваш развод рассматривается здесь в новой инстанции.
– Твой отец? Как же так?
– Вчера, когда ты ушла, я повстречал его. Внизу, в Трапезной.
– Значит, он до сих пор здесь? Хотя почему бы и нет. Ах, вот ты о чем, Роб! – Голос ее звучал неуверенно. – Я об этом мало что знаю. Забудь.
Стоя посреди улицы, они скользили взглядом по ее унылым развалинам, вверх по пустым фасадам, за которыми дотла сгорела гостеприимная жизнь, мысленно видели комнату и сад, а далеко за их пределами недостижимые поля и земли, потому что все мосты уничтожены. Но боль, пронзившая обоих как порез на кончике пальца, у каждого была своя.
– Какая у тебя прохладная кожа, – сказал он. Поднес ее руку к губам и нежно поцеловал ладонь.
– Не здесь! – сердито бросила она, поспешно отдергивая руку.
– Чего ты боишься? – воскликнул Роберт. – Поблизости никого нет, да никто нас тут и не знает, верно?
– По-моему, кто-то все время наблюдает. – Анна опять нервно одернула рукав жакета, натянула его на запястье. – Я замерзла, Роб. Ты ведь останешься у меня?
– Весьма опрометчиво так долго стоять в тени стен. Пойдем на солнышко.
– Мне страшно! – прошептала Анна. Но тотчас взяла себя в руки. – Извини, Роб! Просто я подумала о плохом. Тебе это пока незнакомо. Здесь люди придают большое значение приметам.
Широкими шагами Анна решительно направилась к площади, залитой ярким солнцем, а дойдя до середины, попыталась на ходу украдкой оглянуться.
– Смотри! – взволнованно сказала она и задержалась неподалеку от фонтана, так что немного обогнавший ее Роберт обернулся. – Смотри, наши тени сливаются! – Голос ее звучал освобожденно, уже не так сдавленно.
– И здесь мы встретились в первый раз, – сказал он, совершенно счастливый.
Она вытянула губы трубочкой и приложила к ним палец. А Роберт, наклонясь вбок и тем укоротив свою тень, ловкими движениями плеч и рук заставил ее плясать на земле. Анна не шевелилась, но зрелище, похоже, доставляло ей удовольствие.
– Твоя тень, – присмотревшись, сказал он, – вроде бы светлее моей. Странно! Никогда такого не видел!
– Ты ошибаешься! – воскликнула она.
– Чуть-чуть светлее, – упрямо повторил он, – ошибиться невозможно. Если я, к примеру, буду держать руки вот так, чтобы их тень упала на твою, это место сразу становится заметно темнее. Неужели не видишь? Сейчас примерно там, где твое сердце, а теперь…
Он осторожно опустил ладони наискось вниз, так что их более густая темнота отчетливо скользнула по лону ее тени.