Марди и путешествие туда

Нас много, и каждый – герой.

Нас не заботит всё, что вокруг,

Наша цель – неизвестный фантом:

Нам нравится плыть, море – наш друг,

Мы плывём, не виляя хвостом.

Мы странно смотримся со стороны,

Но мы для спокойствия ходим со свитой:

Тень её падает на буруны,

И мы плывём под её защитой.

И если смотреть на плывущих угрей,

А также на летящих птиц,

Пройти мимо них надо нам поскорей,

Вдали мы не видим границ!

Мы как рыбы, мы как рыбы, мы весело плывём,

Мы не ищем друзей и врагов,

А с плавниками и без хвостов

Через моря мы идём.

Ну что скажешь теперь, моя прекрасная рыба? Что встревожило твои длинные шеренги и перемешало всё в сумятице чешуи и пены? Не бери в голову этого долговязого парня с копьём, что устроился на корме. Оружие далеко, весёлая рыба, и дай нам мгновенье-другое прислушаться к твоим дурным стихам. Но нет, нет! Их пение было закончено. Мрачная смерть в виде всадника следовала за ними.

Как же они изменили свою хвастливую мелодию! Как же они окружили сурово критикуемую лодку! Как же они пожалели, что они не оказались в ней, хвастуны! И как же все они забились в страхе!

А всё оттого, что здесь и там раздавался ужасающий звук стремительного движения под водой, означавший испуганную рыбу, учуявшую копьё нападающего в мелководьях на косяки всадника, пронзающего их своим оружием. Отступив и стряхнув её, кавалер пожирает добычу, затем нападает снова. Окружив в отчаянии лодку, бедные рыбы инстинктивно скопились у поверхности воды и взбирались друг на друга, как мужчины поднимаются на цыпочки в толпе. Они так цеплялись за нас из-за воображаемой безопасности в нашем присутствии. Зная это, мы сами почувствовали немалую тревогу, боясь, как бы всадник не пробил ударом копья нашу лодку, схожую с его добычей, преследуя рыбу, метавшуюся возле бедной «Серны». Свёрнутый жакет был приведён в полную готовность быть втиснутым в первое же проделанное отверстие, а в то время, как тысяча плавников явственно хлопала по нашим тонким доскам, мы ощущали достаточно сильную нервозность, как будто шагали по тонкому, потрескивающему льду.

Позже, к нашей немалой радости, враг уплыл; и снова наша делегация весело плыла под своим эскортом, в десять раз более радостная, чем когда-либо.

Глава XLIX

Йилла

В течение нескольких дней пути, пока наше судно скользит вперёд, окружённое глубинной саранчой, позвольте истории Йиллы течь дальше.

Говорить о её красоте – это не сказать ничего. Она была кристально чистым озером в волшебном лесу: полная света и оттенков, полная мимолётного появления; то тенью в глубине, то солнечным отражением во впадинах; но всё в ней сверкало, менялось и смешивалось воедино.

Но её дикая красота имела склонность к ещё более странному поведению. Когда она часто пристально и искренне смотрела в мои глаза, то создавалось ощущение, будто чистый дух всматривался глубоко в мою душу и видел там некую обратную суть. Я начинал поражаться и спрашивал её, что за чары таились во мне, которые она так внимательно изучала. Часто она просила меня повторять раз за разом некоторые слоги моего языка. Она напевала их для себя, делая паузы, время от времени, как будто стремясь обнаружить, в чём состоит их очарование.

Её акцент чем-то сильно отличался от акцента людей из каноэ. Чем-то располагающим к себе. Но чем – я не мог понять; но он позволял ей с готовностью произносить все слова, которым я научил её, как если б она вспоминала давно забытые звуки.

Если всё это наполняло меня удивлением, то насколько же это удивление увеличивалось и сбивало с толку, когда я рассматривал её внешность и её характерные черты.

После приложения различных усилий сопоставить их я предположил, что девица должна быть альбиносом (туллас), которые иногда встречаются среди жителей Тихого океана. Эти люди имеют чрезвычайно тонкую белую кожу цвета лепестков опавшей розы, как у створок раковины. Их волосы золотые. Но, в отличие от альбиносов других стран, их глаза неизменно синие, и они не имеют никакой нетерпимости к свету.

Как человеческий тип, туллас умирают рано. И, следовательно, туземцы верят, что они принадлежат к неким отдалённым сферам и только благодаря оплошности в божьем провидении происходит их появление на земле, откуда, при обнаружении данной оплошности, их торопливо забирают. И это происходит преимущественно на тех островах, где практикуются человеческие жертвоприношения, а туллас считаются самыми подходящими жертвами для алтаря, к перспективе которого их с самого рождения и готовят. Таковы были соображения, объединённые с другими, заставившие меня полагать, что жрец и считал Йиллу одним из этих существ. Столько мистических откровений, однако, содержало её прошлое, что часто я не знал, что и предположить. Но они явно показывали, что у неё не было даже самой отдалённой концепции её реального происхождения.

Но это самомнение о существовании, предшествующем существованию земному, возможно, отражалось в одном из тех божественных видений, проявившихся в лице дремлющего ребёнка. И, искажённые, и повторно отражённые, и постоянно повторяемые ей со многими дополнениями, эти грёзы должны были искренне принять в её сознании оттенок действительности, усиленные убеждённостью из-за мечтательной уединённости её жизни.

Но теперь позвольте её последующей и более вероятной истории быть изложенной так, как время от времени она её пересказывала.

Глава L

Йилла в долине Ардаира

В зелёной долине реки Ардаир, в далёком тихом уголке острова Амма, запертом среди старых серых утёсов, жила девочка Йилла.

Настолько узкой и настолько глубокой была эта речная долина, окружённая со всех сторон крутыми пологими склонами, настолько ярка и зелена была её растительность, настолько обманчивыми были тени, которые играли там, что сверху вся долина казалась скорее озером из прохладного, ароматного воздуха, нежели долиной реки: её леса и травы мерцали в тени, как морские рощи и мхи на дне спокойного моря.

Здесь никто не появлялся, кроме жреца Алимы, который время от времени отсутствовал по нескольку дней. Но когда-то неисчислимое множество людей, громко кричащих, стояло на краю соседних пропастей, и, пересекая эти тенистые дебри, они медленно отступали; их голоса стихали, когда они уходили через большие дальние рощи.

Иногда Йиллу заточали в храм Апо, и отряды мужчин, входящих в долину, окружали его, танцуя там до наступления вечера. В это время гроздья фруктов, гирлянды цветов и корзины с рыбой возлагались на алтарь, где стоял Алима, одетый в белую таппу, бормочущий что-то про себя, когда подношения укладывались у его ног.

Когда Алима заканчивал эти камлания, Йилла уходила дальше по речной долине, блуждая среди деревьев и отдыхая на берегах реки. И когда она прогуливалась, то глядела вниз на мрачные старые утёсы, покрытые ползущим мхом.

В низинной части долины её высокие склоны, уходя вверх, сближались и нависали над проёмом, почти смыкаясь над его серединой. И большая скала, отколовшаяся и упавшая с одного из них, застряв между стенами, оставалась там неподвижной. Воздушные деревья росли на её поверхности, птицы гнездились в её расселинах, и странные виноградные лозы проросли за её пределами, обвивая вершины деревьев, свиваясь в клубки и волны, как анаконды, греющиеся на свету. Ниже этой скалы находилась высокая стена из тяжёлых камней. Между их щелями проглядывались длинные и покрытые листвой галереи, уходящие вдаль, туда, где море катилось к солнцу. Раздавшись, эти щели дали выход водам ручья, который длинным каскадом лился по скошенным зелёным выступам у подножия стены в глубокий тёмный бассейн, чьи скалистые берега в бесконечных водоворотах имели облик гротескной группы гигантов, погружённых с головой и лениво плещущихся в бассейне.

В этом бассейне Йилла могла купаться. И однажды, появившись там, она услышала эхо голоса и громко отозвалась. Но единственным ответом был шелест веток, потому что кто-то невидимый сбежал вниз из долины. Вскоре после этого камень скатился внутрь долины, и жрец Алима появился перед нею; он сказал, что голос, услышанный ею, принадлежал ему. Но это было не так.