Папа

– Эу, фьить! Мелкий! Пошли мамку встречать!

Валерка стянул футболку обратно на грудь – в этот раз он был «водой» и, помахав приятелям, побежал к Гендосу. От того не укрылось, что остальные дети застыли и внимательно – как-то даже неприятно внимательно – рассматривают чужака.

– Застегнись! Простудишься – мне Надюха все мозги выест. Пошли, у магазина встретим. Знаешь же, где мамка работает?

Валерка кивнул и, взяв Гендоса за руку, потащил через площадку. Дети не спешили возвращаться к игре, а пристально глядели вслед, почти ощупывали глазами; на секунду Гендосу почудилось, будто и правда липкие и влажные глазные яблоки елозят по коже. Ребятня тоже была вся под стать Валерке: тощие, бледные, тонкокостные, будто собранные по принципу «палка-палка-огуречик», но без огурца. Серые радужки пялились жадно.

Чуть отойдя, Гендос спросил Валерку:

– Чего это они?

Тот пожал плечами.

Надьку дождались у магазина; Гендос в неожиданном душевном порыве на остатки стремительно тающего довольствия купил несколько чахленьких гвоздик у бабки с ведрами. Новоиспеченная супруга вышла – красивая, напомаженная, Гендос аж залюбовался. Чмокнула сперва его, потом Валерку.

– Передаю из рук в руки, а сам это… сдаваться. С повинной, так сказать.

В отделении Гендос долго сидел на скамейке напротив стенда «Разыскиваются». Стенд сиротливо пустовал. На проходной скрипела карандашом по кроссворду мордатая дежурная. В покрытом свежепостеленном линолеумом коридоре царила странная, почти мертвая тишина: не бузили профурсетки в обезьяннике, не шуршали рапортами менты. Гендос не выдержал, спросил дежурную:

– А что, все уехали куда, или у вас тут всегда так?

Та зыркнула исподлобья, не ответила. Наконец, с побуревшей изнутри от частых чаепитий кружкой в проход выглянула дебелая – как несгораемый шкаф – майорша с ярко накрашенными губами. Отхлебнула чаю, прочла из открытой папки:

– Арзамасов Геннадий? За-а-а мной.

Поманила в кабинет пальцем с длиннющим наращённым ногтем.

«Такими только яйца выкручивать» – обреченно подумал Гендос.

Усевшись, майорша принялась листать папку, не забывая шумно прихлебывать из чашки; в рот ей попала чаинка, и та, недолго думая, сплюнула прямо в дело Гендоса. Тот смиренно сидел и ждал, пока обратятся. Наконец, страницы в папке кончились, и майорша подняла глаза на поднадзорного; взгляд – на мусорное ведро добрее смотрят.

– Что, Арзамасов, будем знакомиться? Я – Алла Константиновна, твой надзирающий по условно-досрочному.

– А я…

– А ты – вонючий педофил, – перебила его майорша, – которого нужно было еще на зоне кастрировать, чтоб покладистей был. И на твою характеристику положительную…

Последовал ещё один плевок в папку; по бумаге расползлось коричневое пятно.

– Так что слушай сюда. Следить я за тобой буду внимательно и пристрастно. Надьку обидишь – пеняй на себя. К дитёнку её лучше вообще не приближайся, понял?

– Да за кого ты… вы меня держите? Вы дело читали? Ей до шестнадцати месяц оставался!

– Плевала я на твое дело! Тьфу! – на бумаге расплылся ещё один коричневый от чая плевок. – Вы для меня все на одно лицо. Накуролесил в своем Волжском, теперь сюда приехал? Смотри, Арзамасов, ты мне за решеткой больше нравишься, так что дурить не рекомендую. Держи-ка вот номер, запиши в телефон. Если на звонок с этого номера не ответишь – перезванивать не буду, вышлю наряд, понял?

– Понял. Только мобилы у меня нету.

– А что? Не отработал ещё? На-ка – для таких долбоящеров специально держу.

На стол шлепнулась дешевая кнопочная звонилка – явно сменившая не одного хозяина.

– Зарядку на базаре подберешь. Это не подарок. До копейки вернёшь. Кстати! Как у нас с работой?

– Не искал пока.

Так Гендоса даже следак не прессовал – нормальный мужик попался, с пониманием; после суда даже шепнул, поглядев на потерпевшую, мол, «такой я бы и сам засадил». А у этой то ли ПМС, то ли недотрах хронический. А колечко-то на пальце имеется!

«Поглядеть бы на бедолагу, что с эдакой мегерой ложе делит!»

– А чего тянем? Или ты Надьке на шею намылился? Давай на комбинат. Хошь – в литейный, хошь – сразу в шахту, я устрою.

– Да я как-то сам наверное.

– Эт чой-то? Или правильные пацаны с кайлом не вкалывают? Нормальная мужская работа. Там еще и молоко за вредность дают.

– Я сам поищу, – упрямо боднул воздух Гендос. При слове «вредность» вспомнились болезненного вида детишки во дворе.

– Поищи-поищи. Через неделю позвоню – проверю. Свободен.