Украина. Двойка по истории

Владимир Антонович в статье «Моя исповедь» в 1861 г., называя народ южнорусского края русским, писал: «Польские публицисты хотят доказать, что край между Карпатами и Днепром – есть край польский, навязать народу то, в чем он не нуждается, или то, чего он не хочет». [40]

Известный русский философ и писатель, участник белого движения Иван Солоневич (1891—1953) так писал о бывших землях Речи Посполитой: «Край – сравнительно недавно присоединенный к империи и населенный русским мужиком. Кроме мужика русского там не было ничего… дворянство очень легко продало и веру своих отцов, и язык своего народа, и интересы России…».

Ни Тарас Шевченко, ни Иван Котляревский в своих произведениях никогда не употребляли слов «украинец» или «украинский язык». Шевченко свой дневник писал на русском языке, т.е. он и думал на нём, свою родину называя Малороссией.

До 1922 г. не было и государства Украина. Даже о древнем периоде Киевской Руси и знаменитом пути «из варяг в греки» в малороссийском фольклоре нет ни одного сказания. В малороссийском народном эпосе содержатся лишь думы о похождениях легендарных предводителей казаков. Исследователь русского фольклора, член-корреспондент Императорской Академии наук А. Д. Галахов (1807—1892) в работе «История русской словесности» указывает, что былин о Киевской Руси в Малороссии не обнаружено ни одной, а в северных русских регионах собрано более 400. Вообще термин «Киевская Русь» начал применяться к Руси со столицей в Киеве в трудах русского историка Николая Михайловича Карамзина (1766—1826) в начале XIX в., т.е. сравнительно недавно. Тем более в VIII – IX вв. не могло быть никакой Украины. Это была Русь, о которой во времена князя Игоря, княгини Ольги и князя Святослава узнали греки и начали упоминать византийские писатели и хронисты. В действительности, как теперь постепенно высказываются учёные, Русь и русский народ существовали значительно раньше появления в 862 г. у ильменских словен варягов Рюрика, с которого летописный Нестор считает начало Руси, а также завоевания полян князем Олегом в 882 г. и основания в небольшом полянском городке Киеве новой столицы своего государства, названного Карамзиным Киевской Русью. [15]

В результате татаро-монгольского нашествия пришедшие в упадок и запустение южные и западные княжества Руси оказались захваченными Великим княжеством Литовским, основу населения которого составляли древние русичи, русины. Затем литовские князья во второй половине XIV в. воевали с Польским королевством за галицко-волынское наследство. После раздела в конце XIV в. древнерусского Галицко-Волынского княжества между Польским королевством и Великим княжеством Литовским Юго-Западная Русь никакого самостоятельного политического развития никогда не имела, всегда будучи в составе Литвы, Польши или Австрии. На землях Руси никогда в течение всей тысячелетней истории её жители добровольно не отказывались от своего древнего самоназвания русские и не называли себя другим именем. Даже на землях юго-западных древних русских княжеств, надолго попавших под польское господство, люди продолжали именовать себя русскими и, несмотря на национальный и религиозный гнёт, помнили свои русские корни, сохраняли свой язык и чтили своих предков.

После того, как в конце XVI века русские земли в составе Великого княжества Литовского стали юго-восточной окраинной частью единого государства Речи Посполитой, поляки начали называть эти территории «украйнами», а их жителей «украИнниками» или «укрАинцами» от польского слова «kraj» (край земли, окраина). Православные подданные Речи Посполитой, насмотря на национальное и религиозное давление поляков, никогда не забывали о том, что они православные русские и говорили на русском языке. Польский правящий класс понимал опасность этнического единства и одной православной веры русских жителей польских окраин с Русским государством, и объясняющееся этим естественное желание русских, проживающих в Польше, к воссоединению с Русским царством. Польские власти противопоставили этому усиленное ополячивание русского населения, в первую очередь его национальной элиты (русской шляхты), насаждение католической веры вместо традиционного русского православия, а затем, уже в XIX в., эту политику продолжали усилия польских политических эмигрантов и учёных доказать, что в Польше не было русских, а была особая «укрАинская» народность, которую поляки трактовали как часть польской нации. Так постепенно возникло название этой территории в составе Польши как «Украйна», наравне с другими историческими географическими названиями (Волынь, Подолия, Брацлавщина).

В современной украинской научной литературе и в школьных учебниках утверждается, что название «Украина» происходит от украинского слова «страна» (укр. «край», «краiна»), то есть просто земля, заселённая народом, что наравне с другими многочисленными примерами фальсификации и манипулирования историческими фактами, является намеренным мифотворчеством и сознательным искажением истории. «Украинствующие» деятели в попытках доказать давнее существование Украины, ссылаются на якобы первое её летописное упоминание в Ипатьевской летописи, где описывается смерть в 1187 г. переяславского князя Владимира Глебовича во время похода на половцев и скорбь по нему переяславцев: «всякими добродЂтельми наполнен – о нем же оукрайна много постона», т.е. сожалела. Украинствующие ученые видят здесь слово «Украина», и как двоечник подгоняет нужный ответ, отбрасывают ненужное «о», вводя заглавную «У» вместо прописной, заменяя «й» на «и», меняя ударение и смысл слова как «вся страна». Но в те времена это была просто Русь, Украину ещё не изобрели. И смысловое значение слова была именно «окраина», тем более, что Переяславское княжество, крайнее к «Дикому Полю» было отгорожено от него полосой укреплений, так называемой Посульской оборонительной линией. Да и в этой же летописи в рассказе о князе Ростиславе Берладнике говорится, что он направлялся «ко оукрайне Галичькой», что обозначало граничащую с незаселенными территориями полосу вдоль Днестра. В других русских летописях встечаются «псковские оукрайны», «рязанские оукрайны» и даже «даурские оукрайны во сибирской стороне» из народной песни.

О происхождении названия Украйна в смысле пограничье, а не земля или страна (как доказывают современные «свидомые» деятели), ясно написано в эмигрантском издании ЕНЦИКЛОПЕДІЇ УКРАЇНОЗНАВСТВА (Мюнхен-Нью-Йорк, 1949), которое невозможно обвинить в антиукраинской направленности: «В конце XV в. и в начале XVI в. широко использовали слово „Украйна“ в значении пограничье». Львовский националист Е. Наконечный также вынужден подтвердить этимологию названия страны «Украина» от границы земли.

Российский историк, д.и. н. Алексей Ильич Миллер пишет: «После казацкого восстания 1648 г. против польского владычества и Переяславской рады 1654 г., когда казацкое воинство гетмана Богдана Хмельницкого присягнуло русскому царю Алексею Михайловичу, вошло в состав Русского государства и стало официально называться Войском Запорожским Его Царского Величества, занимаемую им территорию неофициально стали называть Гетманщиной, Южной или Малой Русью, что позже трансформировалось в полуофициальные названия „Малороссия“ и „Украйна“, которые с появлением украинофильства в XIX в. стали использоваться и как названия всей территории Юго-Западной Руси в составе Российской империи, в то время имея не этническое, а лишь географическое значение. Ни Хмельницкому, ни другим гетманам Войска Запорожского не приходило в голову ходатайствовать перед царем о создании краевого правительства или какой-нибудь местной автономной административной власти». [33]

Профессор истории Киево-Могилянской академии Наталия Николаевна Яковенко вопросу названия украинской территории посвятила в 2009 г. целую статью «Выбор времени – выбор пути. Название украинской территории», где подробно исследовала когда, как и почему называли свою землю жители Древней Руси, Великого княжества Литовского и Речи Посполитой. Далее практически сохранена часть текста работы Н. Яковенко. Она пишет, что говоря о названии своей территории, где проживает народ, называют священное имя отечества, полученное в наследство от предков.

«Первым наименованием всей огромной территории Восточной Европы, населенной жителями Руси, как земли русов (или «росов» в греческом звучании), было византийское название «Росия» (Rosia), употреблённое в произведении императора Константина VII Порфироносного «О церемониях». В Бертинских анналах этот народ назван «народом Рос», а епископ Кремоны Луидпранд, ссылаясь на греков, называет византийских наёмников «русии» (Rusios). В древнерусских письменных источниках страна называлась Русской землей или Русью, а народ русинами или русичами. И так было до ХVI в. для определения русских земель в составе Литвы и Польши. В северо-восточных русских княжествах к этому времени и даже в ХV в. уже начало применяться греческое название Росия (Rosia) При этом в византийских и римских документах той поры иногда страна называлась «Russia», а её жители рутены (Rutheni), тем более, что ещё Плиний описывал кельтское племя рутенов. Так в европейских источниках слились два фонетически похожие названия народа русины-рутены и даже страну иногда называли Ruthenia. Это сдвоенное название народа, отдавая дань широко употребляемой латыни, стало применяться и в польско-литовской официальной документации, хотя, выводя на бумаге Ruthenia, канцелярист про себя думал «Русь». Сохранившиеся книги канцелярии великих князей литовских называют приграничные со Степью окраины «украйнами», а местных жителей, в том числе и литовскую или польскую служилую шляхту «украИнниками» или «людьми укрАинными».

Постепенно термин «Украйна» как пограничье стал использоваться и для обозначения всех русских земель в составе Речи Посполитой. Наталия Яковенко, исследовав распространение названия «Украйна» в документах польской администрации XVII в. в русских воеводствах, приводит характерную цитату из документа того времени: «Украйна – это польский край, который состоит из трёх воеводств, Киевского, Брацлавского и Черниговского, и лежит с восхода солнца у московской границы, потом у татарской, далее на юг у волошской. И поэтому этот край называется Украйной, потому что имеет своё расположение около чужих границ». Главное здесь – ударение не на И, как принято теперь, а на А – УкрАйна, и тогда становится более чётким смысл слова – это пограничье.

Между тем в Польше гонористая шляхта считала, что её «голубая кровь» значительно благороднее крови простолюдинов и холопов, чему способствовала широкая известность среди поляков так называемой «сарматской этногенетической легенды», которая трактовала происхождение простого народа от Хама, а панов и шляхты от Яфета, потомки которого «воинственные сарматы» дали начало «шляхетскому народу». Орест Субтельный пишет: «Тaк возникaло и утверждaлось предстaвление поляков об их православных согражданах кaк о людях второго сортa, зaведомо уступaющих кaтоликaм кaк в культурном, тaк и в морaльном смысле. Для будущих польско-укрaинских отношений подобные взгляды были основой национально-религиозной вражды». [32]

А русинскую знать польская щляхта рассматривала как потомков «сарматского племени роксоланов», младших братьев польских «сарматов». Отсюда пошло иногда использовавшееся альтернативное название Руси «Роксолания», в основном применимое к землям бывшей Киевской Руси. С образованием Речи Посполитой шляхта стала по происхождению делиться на «польскую», «русскую» и «литовскую». В Польше активно культивировалась модель «русской шляхетской нации», как братской полякам, русины трактовались как часть польской нации. В противовес этому в Галичине распространяется антилатинская версия «греческих истоков» Руси, а после визитов Московских патриархов во Львов в 1580 гг., разбудивших дремавшее чувство духовного родства с «материнской церковью», в Львовской, Острожской и Луцкой братских школах, а особенно после посещения в 1586 г. Львовского братства антиохским патриархом Иоахимом I, встречается наименование русинов «русским народом».

После 1654 г. на территории Гетманщины, перешедшей под протекторат московского царя, всё большее распространение получает название Россия на греческий манер. Но на территориях, оставшихся в Речи Посполитой, этот термин употребляется реже. Так члены Львовского православного братства в прошении к русскому царю в 1649 г., перечисляя свои беды, помещают «свой народ» не в «России», а на «всём пространстве Руси».

Примерно в это время начали использовать греческое наименование прежних галицкой и киевской метрополий Константинопольской церкви как «Малой России». Самым ранним использованием этого термина считается булла 1347 г. императора Иоанна VI Кантакузина про ликвидацию Галицкой метрополии. Ещё раньше этот же термин был применён в 1339 г. на латинском языке в титуле галицко-волынского князя Болеслава Юрия: «князь всей Малой Руси (Russie Mynoris)». После распада Киевской метрополии на московскую и польско-литовскую и признания Константинополем Московского патриархата в «Великой России», вся остальная территория бывшей православной Руси стала называться «Малой Россией». В письме Львовского братства к царю Федору Иоанновичу в 1592 г. с просьбой о материальной поддержке встречаются вместе оба этих названия: «Великая и Малая Россия». В 1620 г. ерусалимский патриарх Теофан посвятил несколько киевских епископов «на престолы Малой России». В 1678 г. иерусалимский патрирх Досифей обращается с пастырьским посланием к православным «Малой России, Полонии и Литвании».

Новое дыхание в термин «Малая Россия» вдохнуло восстание 1648 г. Богдана Хмельницкого одновременно с лозунгом защиты «святой греческой веры» и в связи с резким увеличением интенсивности связей с «единоверной православной Московией», когда Гетманат стали чаще называть «Малой Россией», придавая внутренний смысл объединению Великой и Малой России. Это стало официальным наименованием с включением в титулатуру московского царя, которая стала звучать как «Великой, Белой и Малой Руси». А в 1662 г. в Москве создаётся специальное административное учреждение «Малороссийский приказ». Кровавые события Руины показали, что под Малой Россией казаки стали понимать не только киевскую метрополию, но и все русские территории Речи Посполитой («куда простирается русский язык и вера»), которые не могут принадлежать ляхам, поскольку они «овладели преступно землями, которые когда-то были освящены не польским королём, а равноапостольным церём Володимиром».

Невзгоды, страдания и тяготы гражданской войны XVII в. (Руины) постепенно превращают Малую Русь для казаков в «нашу оплаканную мать-отчизну» и начинает проявляться «малороссийский патриотизм» и «малороссийская идентичность». Название «УкрАйна», много раз использованное в прошлом в устной речи, в прозе и в стихах, памятное по происхождению из польского языка (от польского kraj, край земли), во времена Речи Посполитой и после восстания Богдана Хмельницкого имело хождение в частном общении и изредка в исторических документах как географическое понятие для территории Гетманщины, подобно Подолии, Переяславщине, Холмщине и т. д.

Нет никакой необходимости оспаривать, что со временем название распространилось на все земли современной Украины, но исходный его смысл всегда был пограничье. Это подтверждает канадский националист Орест Субтельный, который писал в начале своей книги «Украина. История». (Торонто. 1988): «Слово „Украина“ чаще всего истолковывается как „порубежная земля“, „пограничье“. Такое название страны весьма точно отражает ее местоположение». [32]

Ещё в начале XIX в. при Александре I, когда на Правобережье Днепра сохранилось после третьего раздела Польши безраздельное господство польских магнатов, а служилая польская шляхта преобладала в системе государственных учреждений и школьном образовании, там началось внедрение названия «Украина». Составив большинство преподавателей и студентов в польском университете в Вильно и в открывшемся в 1805 г. Харьковском университете, поляки занимали лидирующее положение в интеллектуальной жизни Малороссии и широко пропагандировали малороссийское наречие в качестве отдельного языка от русского, поощряя нарождающихся украинофилов и сепаратистские настроения. [50]

Для малороссийских земель название Украина окончательно установилось в конце XIX – начале XX века. Но начало этому было положено раньше, что свидетельствовало о зарождении под влиянием польской пропаганды «национальной озабоченности» интеллектуальной элиты сообщества, которому до этого вполне хватало понятия Русь, как территории, где проживали русины в составе польско-литовского государства. Характерной чертой при различных названиях этой территории (в официальных документах, частных письмах или географических описаниях) было многоязычие, изменчивость и податливость на влияние извне, склонность к синтезу разных традиций, связанное с многовековыми контактами с неспокойными и сменяющимися кочевыми народами Дикой Степи.

Некоторые иностранные источники иногда называли Московское княжество (а не всю Северо-восточную Русь) Московией, а Юго-западную Русь Киовией, пытаясь избежать официального названия Московской Руси. Чтобы убедиться в том, что это было намеренное переименование, носившее скорее политический смысл, достаточно обратиться к древнерусским летописям. Например, в Никоновской летописи рассказывается о поездке великого князя Василия Дмитриевича в 1364 году в Орду, в результате которой хан Тохтамыш пожаловал князю владение несколькими русскими городами в Северо-Восточной Руси «и отпусти его на Русь» (заметьте, не в Московию).

Н. Костомаров в «Правде полякам о Руси» о названии «Московия», пишет: «Никакие хроники того времени не упоминают о московитянах и не могли упоминать о том, чего на свете не было. Если что в те времена было совершенно неизвестно (completement inconnu), так это имя московитян… Когда Мамай собирался идти на Димитрия, он, по известию летописца, говорил: пойдем на русского князя и на русскую землю, а не на московского князя и не на московскую землю… Слово московитяне было совершенно неизвестно у нас; несколько сходное с ним было название Москвичи, но оно означало жителей города Москвы – и в самом обширном смысле – ее земли, ее пригороды, но никогда не имя великорусского народа. Никто бы не назвал суздальцев, владимирцев, нижегородцев – москвичами, но все равно звались русскими». [19]

Употребляя термины «Московия» и «московиты», западноевропейские географы и историки XVI и XVII веков довольно часто оговаривались, что московитов следует отождествлять с русскими: «Московия получила свое наименование по названию реки и расположенной на ней столице, являясь частью Русии», – писал Цезарь Бароний. В своём ставшем популярным университетском учебнике немецкий географ Георг Хорн подчёркивал: «московиты суть русские, лишь именуемые так по названию столицы их государства». В начале XVII века французский наёмник Жак Маржере (служивший в русской армии капитаном отряда наёмных солдат, а затем переметнувшийся к Лжедмитрию I) в своей книге «Состояние Российской державы и Великого княжества Московского», считающейся ценным историческим источником о быте русского народа, о природе и населении России конца XVI – начала XVII в., писал: «Ошибочно называть их московитами, а не русскими, как делаем не только мы, живущие в отдалении, но и более близкие их соседи. Сами они, когда их спрашивают, какой они нации, отвечают: Russac, то есть русские, а если их спрашивают, откуда, они отвечают: iz Moscova – из Москвы, Вологды, Рязани или других городов».

Название «Московия» с подачи поляков вошло в европейский оборот в связи с польскими претензиями на принадлежность Польше всех западнорусских земель и пропагандой концепции, что русины Речи Посполитой и русские в Московском царстве это разные народы и Россия не имеет отношения к культурному наследию Древней Руси, т.е. не имеет права претендовать на объединение русских земель. В 1900 году в Галиции австро-венгерский дипломат и активный участник «украинского движения», затем представитель Украинской Центральной Рады ЗУНР в США, Лонгин Цегельский опубликовал пропагандистскую брошюру «Русь-Украина и Московщина-Россия», в которой обосновывал единоличные права Украины на наследие Киевской Руси. В 1921 году была издана (в 1936 году переиздана) книга украинского эмигранта в Чехословакии Сергея Шелухина о названиях Украины, где он, частично повторяя Духинского, доказывал, что «Московия» всегда так называлась и «украла» своё название «Русь, Россия» у Украины. Подобные же доводы использовал и канадский эмигрант, украинский националист Павел Штепа, в середине ХХ в. издавший книги «Украинец и москвин. Две противоположности» (1959) и «Московство» (1968). [30]

Подмена официального названия «Россия» словом «Московия» изредка применялось западными политиками в ХХ в. Кумир современных украинских националистов Адольф Гитлер (его портреты неизменно присутствуют в факельных шествиях бандеровцев по улицам Киева и других городов, а фашистское приветствие вздёрнутой вверх рукой часто используется членами ОУН) неоднократно говорил о том, что такие слова, как «русское» и «Россия» следует запретить, заменив на «московское» и «Московия», а в планах нацистского руководства было создание Рейхскомиссариата Московия. Не отстают от националистов-писак и гитлеровцев современные американские лизоблюды – невменяемые политики и деятели киевской хунты. В феврале 2016 г. в Верховную Раду был внесён законопроект о том, чтобы на Украине Россию официально называли Московией. Цирк продолжается!

Происхождение названия «Украина», ставшее общепринятым с блудливой руки М. Грушевского, «украинствующие» деятели связывают с упоминанием его древним летописцем в Ипатьевской летописи под 1187 г. Это неверная обывательская поверхностная трактовка людей, да и у Грушевского об этом написано достаточно ясно. Те, кто приводят этот довод, не знают существа вопроса, сами в этом не разбирались, а просто повторяют услышанное где-то. На самом деле профессор истории Наталия Яковенко подтверждает, что в слове «оукрайна» отчетливо видно тождество со словом «окраина». В то же время, рассматривая другие возможные интерпретации этимологии слова от «страна, земля», даже с привлечением аутентичных текстов Евангелия на греческом, латинском, чешском и церковнославянском языках, она приходит к заключению, что этимологически его содержание в официальных политико-географических документах по смыслу совпадает с понятием «окраина». Это и понятно: как с точки зрения русских летописцев, описывавших окраинные территории, так и из польской столицы земля будущей Украины воспринималась именно как окраина, далёкое пограничье с Диким Полем.

С первой половины XIX в. ещё до работ Грушевского начинается широкое использование украинофилами названия Украина в этническом смысле для территории, заселенной русским народом, ещё в массе своей не понимающим, почему городские паны называют их украинцами и заставляют учить язык, которым они разговаривают с рождения, а разные учёные господа пытаются научиться разговаривать так же, как селяне «лаются в шинках», да ещё и записывают их ругань.

Директор Канадского института украинских исследований, современный канадско-украинский историк, вывезенный ребёнком в Германию родителями-бандеровцами, Зенон Когут (род.1944), исследователь истории Гетманщины XVIII в., в своей работе с характерным названием «Создание Украины: Исследования политической культуры, исторического повествования и идентичности (малорусское дворянство в начале XIX в.)», описывая тенденции малороссийского населения, отмечает его по преимуществу ассимиляционные настроения (ориентированные на слияние с русским обществом) и в гораздо меньшей степени традиционалистские настроения (чтобы сохранить унаследованные от Польши привилегии). В XVIII и начале XIX в. малорусское дворянство и духовенство не просто в подавляющем большинстве своём верно служило царям, но и внесло значительный вклад в формирование того, что сегодня известно под именем русской культуры, от которой сейчас как от чумы открещиваются их потомки, предавшие своих предков.

После объединения Великого княжества Литовского с Польским королевством по Люблинской унии 1569 г. и создания Речи Посполитой, часть русских земель была напрямую включена в состав Польши, которая до этого владела землями Галицко-Волынского княжества. В результате Руины и русско-польской войны Левобережная часть Малороссии отошла к Русскому государству. Правобережье Днепра вошло в состав Российской империи после разделов Польши в конце XVI в., а в Галиции и Западной Волыни воцарилась власть Австро-Венгерской империи Габсбургов. По результатам Первой мировой войны Западная Украина вновь оказалась в составе Польши. Таким образом дольше всего под владычеством Польши оставалась Галиция. В начале XIX в. большинство населения Галиции, называвшее себя русинами (синоним «русичи»), было коренным народом, проживавшим на этой территории во времена Киевской и Галицкой Руси, которые считали себя этническими русскими, а свой язык – русским, в результате развития в отрыве от основного массива русского народа вобравшим в свой лексический состав церковнославянские, польские, венгерские, немецкие, румынские и др. элементы. Этот природный естественный язык русинов нарождающиеся «украинцы» стали называть «язычием», а сами стали изобретать новый искусственный «украинский язык», кто во что горазд (кулишовка, драгомановка, желеховка и др.), насыщая его полонизмами для большего отличия от русского. Галицко-русский общественный деятель, историк О. А. Мончаловский (1858—1906) в работе «О названиях „Украина“, „украинский“» приводит высказывание известного польского учёного, профессора Берлинского университета, доктора Александра Брюкнера (Bruckner) в львовской газете «Slowo polskie» в октябре 1902 г.: «Сильнее всего отразилось влияние польского языка на малорусский язык. Я употребил термин „малорусский“, так как это единственный термин исторический, освященный веками и историей, от которого, однако, наши русины (галицкие „украинцы“) совершенно отказались». А добровольный отказ от своего имени – это не кража, как лживо доказывает Е. Наконечный.

В первой половине XIX в. под влиянием идей французской революции и европейского романтизма в российском просвещённом обществе возник интерес к национальной проблематике и к изучению народных истоков культуры, подхваченный любителями этнографии Малороссии и в основном связанный с романтикой украинского казачества. Это движение получило название украинофильства. В среде польской и сильно полонизированной местной шляхты в землях Правобережной Малороссии, вошедших в состав России после разделов Польши, романтизм становится модным течением, а также завладевает умами представителей части либеральной российской интеллигенции.

Большую часть XIX в. русская «украинствующая» интеллигенция представляла собой крохотную часть образованного общества, часто разделённую непримиримыми интеллектуальными спорами, либерально настроенную, оторванную от масс и всецело поглощенную деятельностью, никому, кроме неё самой, не интересной. Большинство украинофилов признавали свои занятия чем-то вроде хобби, безобидным и весьма романтичным, обусловленным местным патриотизмом, ностальгическим пристрастием к неповторимому исчезающему миру. В этой узкой высокообразованной среде весьма немногие проявляли интерес к социальным и политическим аспектам.

Малороссийское самобытное народное искусство, в основном казачество и его фольклор становятся объектом живого интереса и своего рода модой среди поэтов, писателей и этнографов. Многие из них даже не были малороссами по происхождению. Например, первый сборник «Опыт собрания старинных малороссийских песней» издал в 1819 г. в Петербурге грузинский князь Н. А. Цертелев (русифицированное из грузинского Церетели). В России середины XIX в. украинская тематика вызывала интерес и симпатию. Но это была симпатия и заинтересованность по отношению к одной из частей русской земли и русского народа. В истории и характерах Южной Руси искали романтических деталей и красок. Поэтому восторженно были приняты образованными российскими кругами окрашенные малорусскими мотивами «Вечера на хуторе близ Диканьки» (1831—1832) и «Тарас Бульба» (1835—1842) Н. В. Гоголя. Представители украинофильского движения стремились ближе познакомиться с произведениями устного народного творчества овеянного романтикой казачества, узнать жизнь, народный язык и фольклор малороссийского народа, который всё чаще стали называть укрАинским по географическому названию «Украйна» территории бывшей Гетманщины. Но российские украинофилы практически варились в своей интеллигентской среде, а хождение в сельские шинки переодетых в шаровары, вышиванки или кожухи студентов не могло оказать никакого влияния на пробуждение «свидомого самосознания» у малороссийских крестьян, воспринимавших это как забаву городских господ, которых отделяли от народа глубокие социальные различия.

Разнообразные кружки украинофилов со временем стали пытаться создать особый алфавит и грамматические правила для народного малороссийского говора, который являлся южным наречием русского языка с примесью специфических малороссийских слов, зачастую позаимствованных из польского языка за время многовекового польского господства в Юго-Западной Руси. С появлением в среде радикальных украинофилов сепаратистских настроений, для доказательства отдельности и самобытности малороссов и вновь создаваемого украинского языка, его создатели пытались как можно дальше отдалить его от русского литературного языка путём использования местной малороссийской лексики и изобретения новых слов. По принципу – пусть коряво и некрасиво, зато не по-русски.

Наиболее известная группа первых украинофилов-романтиков в 1820—1830-х годах появилась при Харьковском университете. М. Грушевский позже об этих дилетантах-любителях скажет, что «рядом с настоящею великорусскою культурою, к которой серьезно относилось не только правительство, но и местное общество, это украинское течение выглядит мелким провинциализмом, забавою или капризом этнографов и антиквариев». Но в среду студентов и преподавателей университета стали постенно проникать и радикальные настроения, вызванные общим подъёмом революционного и народнического движения в России. Тут делал первые шаги в украинофильском движении Николай Костомаров.

В ноябре 1830 г. тайное общество молодых польских офицеров, вдохновленное национальными революциями, разразившимися во Франции и Бельгии, подняло антиимперское восстание в Варшаве. Однако после первого успеха все силы восставших ушли на внутренние конфликты. Руководители восстания надеялись вдохнуть свежие силы в своё выступление в расчёте на поддержку Правобережного населения, где польское дворянство сохранило с времён присоединения к России своё привилегированное положение помещиков и магнатов, а служилая шляхта занимала большинство должностей в системе просвещения и других государственных учреждениях. В то время в усадьбах польских помещиков и земельных магнатов возник повышенный (в основном показной) интерес к малороссийскому народному творчеству, появилась мода на украинскую, а точнее, казацкую романтику, с ностальгией по «старым добрым» временам владычества Речи Посполитой вместе с идеализацией прошлых польско-русинских отношений. Именно в этой среде стали появляться политические нотки, подхваченные и развитые в польской эмигрантской диаспоре за границей, считавших украинскую тему важной для включения Малороссии в сферу «польского мира» и видевших в ней инструмент для пропаганды своих идей об объединении польских и малороссийских земель в новую «Великую Польшу». И со второй половины ХIХ в. населению Малороссии начинают навязывать название «укрАинцев».

Участвовавший в восстании пятитысячный отряд польских шляхтичей, не получив ожидаемой поддержки у населения, был разгромлен российской армией и отступил в австрийскую Галичину. Тогда и появился знаменитый лозунг, обращённый польскими повстанцами к русскому крестьянству, страдавшему под гнётом самодержавия: «За нашу и вашу свободу!». Планы последующего закабаления малороссов в возрождённой Польше, естественно, от своих «холопов» паны скрывали.

Но малороссийские крестьяне своих польских панов-католиков ненавидели гораздо сильнее, чем православного российского царя. Они иногда и сами своими силами расправлялись с восставшей шляхтой. Даже и в самой Польше многие крестьяне в 1830—1831 гг. отказались поддержать бунтовщиков, тем самым наглядно продемонстрировав, что социальные нужды остаются гораздо ближе и понятнее, чем идеи шляхты о восстановлении польского национального государства.

Участвовавшая в восстании польская шляхта составила в австрийском Львове ядро наиболее радикальных русофобских украинофилов, а некоторые эмигрировали на Запад.

Наиболее радикальные представители польской эмиграции после поражения восстания 1830 г. пытались привлечь украинофилов как своих потенциальных союзников для борьбы против царизма. Идеологи польского украинофильства эмигранты В. Терлецкий, М. Чайковский, Т. Чацкий, Ф. Духинский противопоставляли бывшие малороссийские «Украйны» Речи Посполитой Русскому государству и утверждали, что украинцы это часть польской нации, а «москали» являются не славянами, а «туранцами».

Так в среде польских политэмигрантов, озабоченных поиском способа привлечения в свой лагерь население Малороссии, и родилась «украинская идея». При этом существенное значение имело то, что национальное самосознание щляхты было основано на представлении об исторической мессианской роли Польши, как носителя европейской цивилизации и форпоста Запада, противостоящего «русским варварам» с Востока. Память о прошлом могуществе Речи Посполитой делает поляков беспокойными, черезчур высокомерными, горделивыми и неуживчивыми соседями, непомерные амбиции которых создают проблемы для государств Восточной Европы, а сейчас и для всего Евросоюза. Польские шляхтичи считали себя в расовом отношении и по уровню цивилизованности выше русских, к которым они издавна относились пренебрежительно. Такое положение не изменилось даже после раздела Польши и вхождения её большей части в состав Российской империи, когда эти амбиции и высокомерность поляки сохраняли на фоне их реального бессилия изменить существующие условия.

В первой половине XIX в. после подавленного царским самодержавием восстания 1830—1831 гг. из польской эмигрантской среды стали проникать в Россию идеи о возрождении Польши, в которых идеологами великопольского «ренесанса» развивались концепции о родственном полякам украинском народе, отдельном от русского, которому отводилась роль потенциального союзника в создании Великой Польши «от моря и до моря». Появилось целое направление польской общественно-исторической мысли, вообще отрицавшее славянское происхождение русского народа, якобы имеющего финно-тюркское происхождение. О появлении «украинской идеи» в работе «Украинское движение. Краткий исторический очерк, преимущественно по личным воспоминаниям», опубликованной 1925 г. в Берлине под псевдонимом Андрей Царинный, русский славист, вынужденный в 1919 г. эмигрировать в связи с угрозой ареста большевиками, специалист по истории Малороссии А. В. Стороженко (1857—1926) пишет: «В первой четверти XIX века появилась особая „украинская“ школа польских ученых и поэтов, давшая чрезвычайно талантливых представителей: К. Свидзинский, С. Гощинский, М. Гробовский, Э. Гуликовский, Б. Залесский и мн. другие продолжали развивать начала, заложенные гр. Я. Потоцким и Ф. Чацким, и подготовили тот идейный фундамент, на котором создалось здание современного нам украинства. Всеми своими корнями украинская идеология вросла в польскую почву». [47]

О влиянии идеологов польского украинофильства XIX в. видный канадский деятель украинского национализма И. Лысяк-Рудницкий (1919—1984),), воспитанный в Галиции в националистической семье, бежавшей в 1940 г. в Берлин, об идеологах польского украинофильства XIX в. писал: «Поляки-украинофилы и украинцы польского происхождения внесли существенный вклад в создание новой Украины… Их влияние помогло украинскому возрождению преодолеть уровень аполитичного культурного регионализма и усилило его антироссийскую боевитость». Что эти деятели усилили «антироссийскую боевитость» украинофильства, – это абсолютно точно.

Украинцев как народ выдумал польский этнограф и писатель граф Ян Потоцкий (1761—1815). Именно ему, российскому тайному советнику, близкому к министру иностранных дел Российской империи польскому князю Адаму Чарторыйскому, принадлежит «честь» изобретения термина «укрАинец». В своем сочинении «Историко-географические фрагменты о Скифии, Сарматии и славянах», изданном в Париже на французском языке в 1795 г., Потоцкий сформулировал придуманную им теорию о том, что укрАинцы, населявшие малопольскую Украйну, являются народом, отдельным от русского и имеющим совершенно самостоятельное происхождение, как часть польского народа. Гипотеза Потоцкого базировалась на популярной в то время в Польше сарматской теории происхождения поляков, по которой поляки были прямыми наследниками легендарного племени сарматов, одним из ответвлений которого, по мнению Потоцкого, были украинцы. Что исторически эти идеи не подтверждались фактами и не были результатом научных исследований, Потоцкого беспокоило гораздо меньше, чем оригинальность собственной придумки. Но эти фантазии известного польского писателя легли на благодатную почву радикальной польской интеллигенции, испытывавшей ностальгию по былому польскому величию, и страдавшей от присущего полякам гипертрофированного чувства своего превосходства, известного как польский шляхетский гонор. В этот период создания польских исторических мифов и распространения среди поляков «украинской идеи» появилась значительная плеяда польских общественных деятелей, вообще отрицавших славянское происхождение русского народа, якобы имеющего финно-тюркское происхождение. Они составили целое направление польской общественно-исторической мысли.

Творчески развил околонаучные фантизии Потоцкого другой польский деятель – публицист, историк, библиофил Тадеуш Чацкий (1765—1813). Тадеуш Чацкий был в своё время куратором учебных заведений Киевской, Волынской и Подольской губерний, проводя курс на дальнейшее ополячивание русского населения. В 1801 г. он написал псевдонаучную работу «О названии „Украина“ и зарождении казачества» (польск. «О nazwisku Ukrainy i poczatki kozakоw»), в которой без всяких на то оснований утверждал, что украинский народ вообще не имеет ничего общего со славянством, а его предками были кочевники из выдуманной им орды укров, пришедшей на территорию современной Украины из-за Волги в VII веке. И эта придуманная им, чтобы перещеголять Потоцкого теория, в современной Украине имеет хождение наравне с другими националистическими постулатами, противореча, например, двум другим основным украинским историческим мифам: что украинскому народу 140 тысяч лет и украинцы постоянно проживали в среднем течении Днепра (называя себя почему-то русскими).

Последователи Чацкого выводили от этих мифических укров малороссийское казачество, как зародыш украинского народа, ставя, образно говоря, «телегу впереди лошади» и игнорируя возникновение казаческого сословия из среды малороссийского народа со значительной примесью любителей «вольной жизни» и авантюристов разных национальностей. Этот характер казачества ясно понимал Вольтер (Франсуа?-Мари? Аруэ?), который в «Истории Карла XII» описал запорожских казаков как «самого странного народа на свете. Это шайка русских, поляков и татар, исповедывающих нечто вроде христианства и занимающихся разбойничеством; они похожи на флибустьеров. Они выбирают себе начальника, часто свергают и даже убивают его… Летом они всегда в походе, а зимой спят в обширных сараях, в которых помещается четыреста-пятьсот человек».

В этом и состоял вовсе не научный, а хорошо продуманный политический характер деятельности этих польских «просветителей», мечтавших вновь завладеть обширным малороссийским краем руками тех же малороссов и озабоченных идеей привлечения их в свой лагерь, о чём откровенно писали многие исследователи этого вопроса.

При русском императорском дворе в то время нашли благоволение царского правительства многие проходимцы из числа поляков. Император Александр Павлович был убеждённым полонофилом, а царский двор и государственные учреждения были заполнены польскими шляхтичами, которые за показным русофильством скрывали стремление при первом же удобном случае предать Россию во имя польской идеи. При Александре I в 1804—1806 гг. министром иностранных дел был откровенный русофоб князь Адам Ежи Чарторыйский (1770—1861), которого польские националисты прочили в короли освободившейся от российской зависимости, возрождённой Польши. И Адам Чарторыйский во время польского восстания 1830—1831 гг. возглавил правительство мятежников, а после его подавления эмигрировал во Францию.

Интерес к Малороссии польских идеологов, особенно из числа эмигрантов, после поражения восстания 1830—1831 гг. прежде всего был связан с продолжением поиска потенциальных союзников для борьбы с Российской империей. Идеализируя прошлые польско-русинские отношения во времена Речи Посполитой, они будущее Руси (имея ввиду Малороссию) видели в восстановлении Речи Посполитой в её прежних границах, исходя из давних польских притязаний на принадлежность Польше всей Малороссии.

Польская шляхта, занимавшая со времён раздела Польши на Правобережье доминирующее положение, не оставляла попыток оторвать от России малорусский народ, посеять зёрна сепаратизма в среде малороссийской интеллигенции. Она распространяла идеи польских политэмигрантов о том, что русины – это народ, родственный полякам и порабощённый русскими. Этому в не малой степени способствовала греко-католическая церковь и перешедшие из православия в униатство русины. Они перестали считать себя русскими и старались выглядеть хоть второго сорта, но поляками.