Познание смыслов. Избранные беседы

Я думаю, что ситуация такова: 150 лет назад идеализм никто не продавал, идеализм был ещё остаточным. Это была инертная задержка неких предыдущих матриц, которые не успели 150 лет назад ещё рассыпаться. Ведь было замечено, что обыватель всегда живёт в предыдущем столетии, а элита – в следующем. Скажем, в ХХ веке средний человек живёт в XIX веке, а его авангард уже в XXI, в постмодерне, а обыватель и низы – они ещё «в Дарвине», они ещё в теории эволюции, они ещё, так сказать, в борьбе с церковью, которая уже не интересует никого на уровне ХХ века, но для простых людей это всё ещё актуально.

Может, и неплохо, что так много обывателей? Скажем так, пусть стадо себе живёт и живёт, зато за его счёт люди смышлёные, быстро соображающие могут получить много благ от жизни…

Так это возврат к тому же самому – к колбасе и к аргументу тела. Вопрос в том, что, если мы имеем какие-то цели в жизни, они всегда автоматически уходят за рамки сугубо индивидуально человеческого, они являются «супраиндивидуальными». Реально невозможно иметь серьёзные цели, которые были бы ограничены рамками человеческого формата в телесно индивидуальном смысле. Есть такой убогий, калечный вариант: американская мечта – индивидуальный проект каждого американца. Когда он рождается, у него есть задача реализовать некий гештальт: домик, семья, которая выращивает детей, газонокосилка, определённый комьюнити вокруг него, и так далее. Но это исключительно инвалидная, уродливая вещь. Она была бы ничего, была бы просто как некий такой сон, было бы даже забавно, если бы это было замкнуто в такой инфернальной склейке ленты. Как в некоторых американских фильмах показывают, что это превращается уже в бесконечное кружение, как на том свете.

Вопрос в том, что человек смертен. А смертность сразу ставит вопрос о смысле всего остального. Она всему придаёт смысл и одновременно она лишает смысла все те детали, которые человек, погруженный в жизненный сон, воспринимает всерьёз. Например домик, газонокосилка, детки, пошедшие в школу.

Я называю это «минимальным человеческим пониманием». Я писателей делю на две группы. Те, которые его имеют, и те, которые не имеют. Не имеющие могут быть очень талантливые, но… Поясню, что хочу сказать.

Вот есть Толстой – он классический обладатель этого минимального человеческого понимания, которое он выразил в рассказе «Смерть Ивана Ильича». Иван Ильич обнаруживает, что он умирает, и он, раз за разом, с каждой минутой, понимает, что всё, что для него было ценностью, абсолютно бессмысленно. Он думает: ну вот у меня есть Аннинская лента, ну вот у меня «Станислав с мечами», ну вот я, допустим, тайный советник. Но всё оказывается чушью. Перед лицом смерти, которое всё перечёркивает и уничтожает, не работают ни «Станислав с мечами», ни «тайный советник», не личная благосклонность государя. Всё это упраздняется. У Льва Николаевича было это минимальное человеческое понимание, которое начинается с отмены всех привычных ценностей жизненного сна перед лицом смерти.

Парадокс, но у Достоевского не было этого минимального человеческого понимания, он избегал его иметь. Хотя у него Мышкин рассуждает по поводу казни, описывает переживание ведомого на казнь. Да и самому Достоевскому имитировали казнь. Ну казалось бы. Но у него вообще нет ни звука на уровне той же «Смерти Ивана Ильича», рассмотрения того, что всё это барахтанье в жизненном сне бессмысленно перед пропастью. Ради чего? У него этого нет, а у Толстого есть. Достоевский более талантлив, он более драматичный, более насыщенный, но у него нет этого минимального человеческого понимания.

Так вот, Америка стоит на полном отсутствии минимального человеческого понимания. У неё вообще нет идеи, что смерть отменяет весь этот бред, который называется жизнью.

То есть концепция заключается в том, что живёшь один раз, и постарайся от этой жизни больше всего забрать, – правильно я понимаю?

Я думаю, что концепция заключается в том, что ты реализуешь одно желание за другим. Они же говорят друг другу и всем остальным, что в этой свободной стране ты можешь сделать всё что хочешь, стать кем хочешь, реализовать любой план, ты можешь стать даже президентом США. И всё это вместе образует яркий фейерверк каких-то возможностей, в которых исключено то, что эта штука погаснет, что её можно обесточить. И потом, если посмотреть изнутри, то президент США ничем не отличается от чирлидерш – девочек, которые мотивируют команды, размахивая флажками. Всё основано на том, что люди находятся в глубоком сне и этот сон не должен прерываться. И потом ты мягко засыпаешь в доме для престарелых, больше не просыпаешься, к твоему камушку приходят родственники попрощаться.

Я когда-то в молодости прочитал концепцию смысла жизни Жана Поля Сартра, которая заключалась в следующем: смысл жизни в том, чтобы поинтереснее замаскировать полную бессмысленность своего существования. И меня, конечно, огорчила эта идея, я пытался как-то маскировать поинтереснее бессмысленность своего существования, ничего особенного не получилось. Что же делать?

Я почему остановился так подробно на американской бессмысленности? Потому что хотел сказать, что любое движение к смыслу выводит нас за рамки чисто человеческого пространства, чисто человеческого объёма, – то есть дом, семья, некий индивидуальный успех и так далее. Это всегда проект, связанный с перешагиванием через границы.

Почему, собственно говоря, даже в традиции революционных движений, исторического социализма всегда говорилось о «новом человеке»? Потому что нет смысла давать свободу, равенство и полноту материальных возможностей человеку, который имеет место быть сейчас. Мы имеем вокруг себя вот таких людей, которых мы видим, ну допустим, с точки зрения французских просветителей XVIII века, – и что? И мы говорим, что все права человека и гражданина – им, и мы будем добиваться, чтобы короля не было, а вместо этого все бы плясали карманьолу и все эти людишки были бы вместо короля. Даже для самых крутых якобинцев это довольно бессмысленно. Поэтому подразумевалось, что эти люди будут другими, что они действительно превратятся в неких сверхлюдей, в ангелов, в титанов, и им принадлежит уже и равенство, и братство, и свобода, и всё. Но это перешагивание. Если сказать, что всё должно принадлежать именно этим сирым, убогим, ничтожным и так далее, то я думаю, что от этого отмахнулись бы и Робеспьер, и Марат, – все бы отмахнулись.

У всех есть идея перешагивания через границы человеческого. И это правильно, потому что человек, в общем-то, – это туча, которая чревата молнией, что должна из неё сверкнуть, и эта молния есть нечто большее. Я, конечно, не хочу цитировать и повторять Ницше – «…я провозвестник молнии… но эта молния – сверхчеловек»[14 - Точная фраза из «Так говорил Заратустра»: «Я люблю всех тех, кто являются тяжелыми каплями, падающими одна за другой из темной тучи, нависшей над человеком: молния приближается, возвещают они и гибнут, как провозвестники. Смотрите, я провозвестник молнии и тяжелая капля из тучи; но эта молния называется сверхчеловек».], – нет. Сверхчеловек – это не религиозная концепция, это антирелигиозная концепция. Религию надо понимать шире. Религия – это не только поклонение Творцу. И даже более того – это гораздо более внутренняя вещь, для которой поклонение Творцу – это просто некий фон, некое оформление. Религия – это проект свершения, это действительно преодоление чудовищной тяжести, чудовищного закона тяготения.

Мы находимся все в гравитационном поле. Это то, что превращает энергию в вещество, то, что сгущает субстанцию. Сначала она огненная, лёгкая, свободная и бесконечная во всём протяжении, а потом она превращается в такую чёрную дыру на выходе. И вот это – Рок. Это движение от лёгкого и субтильного к густому, плотному и уже не выпускающему даже свет из своих черных объятий, – это Рок. Это то, что называется движением Времени, движением Рока. И, собственно говоря, в чём состоял пафос древнегреческих героев – Одиссея, Ахилла? В вызове Року. Они поднимались и бросали вызов Року. А это значит, что они бросали вызов гравитации, понятый метафизически и духовно. Это суть религии.

В чём сверкающий пафос монотеизма, ислама? В том, что этим героям дано обещание, что они будут правы. Древнегреческим героям никто не давал – Ахиллу и Одиссею никто не давал такого обещания.

А Прометея приковали к скале и долго клевали печень…

Прометей не герой, он титан. Во всяком случае, герой поднимался, зная, что он обречён. Он поднимался на баррикаду своей экзистенции, зная, что он проиграет. Потому что древнегреческий герой в своём замечательном шлеме с конской гривой, с коротким мечом, с голыми ногами, стоящий среди скал и морей, – он знал, что обречён, но он всё равно поднимался. И в конечном счёте именно этому герою приходит обещание: «Есть в этом мироздании, абсолютно несправедливом и абсолютно ошибочном, такая дыра, через которую ты можешь выйти к свету». Есть обещание. Это, собственно, суть Откровения пророков, – я имею в виду авраамических. Это суть нашего чистого монотеизма, который идёт от Авраама. Древние греки остались без этого, а у нас это есть. У нас это есть, если это правильно понять и правильно использовать.

Поэтому это всегда перешагивание через границу гравитации, понятой метафорически. Мы все погружены в это каждую секунду не только потому, что нас тянет к земле, но и потому, что мы не можем сделать что-либо, и «не можем» – это главное в нашей жизни. «Не можем» – это главное в нашей жизни. Поэтому борьба с «не можем» – это всегда религиозная борьба. А искусство возможного, политика, real politic как искусство возможного, – это рептильное искусство приспособления, это как раз антирелигиозный путь обывателя.

Ещё раз я хочу подчеркнуть, что прогресс – это, конечно, чудовищный, убийственный, античеловеческий процесс, в ходе которого человек как сейф, из которого берут деньги. Открывают когда нужно, берут пачку за пачкой, тратят. В конце концов рука просовывается в очередной раз – а там пусто на полке, человек уже полностью пуст. Нельзя сделать человека более задействованным и удорожить его время больше, чем сейчас в Париже или в Нью-Йорке у офисного планктона, который крутится как белка в колесе. Вот выше этого уже не прыгнешь. А нет ресурса превратить остаток человечества, этих бедных 3,5 млрд людей, которые живут на доллар в сутки, и подтянуть их к Парижу и Нью-Йорку. Таких денег нет. В СССР решили этот вопрос: 150 миллионов мужиков сделали «стахановцами», «гагановцами», героями и так далее. А сейчас 700-миллионную Африку сделать «героями труда» – нет таких денег.

Почему бессмысленно проектирование идеального общества?

03.02.2016

Комментарий Джемаля к постановке вопроса:

Главный и безусловный враг человека – это общество как таковое. Человек предстоит перед обществом: он, фигурально или буквально выражаясь, стоит на коленях, – общество же является ему в виде огромного храма с широко распахнутыми дверями и сиянием, исходящим изнутри. Там, внутри этого храма, нет жрецов. Точнее, всякий, кто вошёл, становится жрецом.

И в чём же цель проектирования? Неужели кто-то думает, что «идеальное общество» корректирует «искривление» человеческого фактора? Да нет, конечно. Идеальное общество просто отменяет человеческий фактор как глупую архаику.

Но на пути этой машины встаёт союз смертных, община верующих, заключивших завет с Авраамом и всеми, кто от него изошёл, чтобы свидетельствовать об Ином. Вот почему, согласно преданию церкви, Христос говорил: «Царство моё не от мира сего».

Ключ к пониманию того, что такое община, содержится в понятии братства. Это взрывное, сокрушающее понятие, которое вместе с тем амбивалентно. Есть братство, которым повязаны те, кто телесно прошёл одни и те же родовые пути. Такие братья объединены общим для них чревом матери. И, конечно, это физическое кровное братство кое-что может. Однако оно представляет собой антитезу подлинного братства, где братья не входят в мир через единое чрево, а уходят из этого мира через единую для них общую могилу. Союз смертных всегда помнит о том, что подлинное происхождение революционной знати проявляется не через вагину в начале, а через разверстую яму в конце.

Поговорим о социал-утопизме: почему это хорошо и почему это плохо. Почему так долго мечтают люди об «идеальном обществе»? Откуда это взялось, как вы думаете?

Вообще эта тема, наверное, стала актуальной после реализации советского проекта и особенно после его конца, потому что сразу возникли вопросы: а то ли это было? Не было ли это всё изначально заблуждением, не было ли это все играми воображения и так далее? Потому что советский проект уходит своими корнями в очень серьёзную традицию. Это традиция Мора, это традиция Кампанеллы, и люди одушевлялись – по крайней мере интеллигенты, которые шли в революцию, – этой тематикой. Достаточно только вспомнить Чернышевского с его фаланстерами[15 - Фаланстер – в учении утопического социализма Шарля Фурье дворец особого типа, являющийся центром жизни фаланги – самодостаточной коммуны из 1600–1800 человек, трудящихся вместе для взаимной выгоды. В романе Н. Г. Чернышевского «Что делать?» Вера Павловна видит фаланстер в четвёртом сне.]. И сколько вообще волн поднял этот проект.

А сегодня говорят: «А реально ли было это вообще построить? Был ли это социализм, не был социализм?» Но дело-то не в этом. Дело в другом: есть изначально какая-то чудовищная ошибка в том, что человек пытается решить какую-то свою глобальную проблему через моделирование общества, которое в конечном счёте становится чем более «идеальным», тем более для него страшным.

Но ведь мечта об идеальном обществе всегда существовала со времён разговоров об Эдемском рае, о Золотом веке человечества, где все будут счастливы, сыты, все друг друга будут любить, будет свобода, равенство, братство…

Золотой век – это не совсем общество, не совсем ассоциируется с обществом. Потому что здесь мы должны провести очень чёткую грань. Она может быть стёрта, может произойти слияние двух этих понятий – понятий «человечество» и «общество». Когда мы говорим о Золотом веке, об Эдемском рае, то мы говорим либо о человеке как Адаме – индивидуальном, предстоящем Творцу, природе, в гармонии, – либо, если говорится о Золотом веке, то есть уже о человечестве, то говорится именно о человечестве, а не об обществе. Общество появляется после Золотого века, оно как раз появляется как ответ на исчезновение Золотого века. Потому что идея общества – это защита человека от враждебной среды.

Что такое «общество»? Это компенсация того, что Золотой век ушёл. Был Золотой век – и человек не чувствовал, что есть дождь, жар, зной, голод, холод…

А был ли Золотой век вообще?

Будем исходить из того, что был. Потому что нам об этом говорят Гесиод («Труды и дни»), говорит традиция масонов, говорит индийская традиция о том, что с «Сатьи-юги» начинается человечество. Будем исходить из того, что как бы был, – если мы уж говорим об утопизме…

Золотой век – это не общество, это человечество, которое находится в абсолютной гармонии со средой. А общество – это компенсация, защита, это такая раковина, которая образуется вокруг человечества, потому что среда становится враждебной. Ну то, что она враждебная, это уже не миф, это уже не обращение к какому-то неведомому прошлому, которое то ли не было, то ли было, а мы свидетели того, что среда-то враждебна. И эта среда должна быть преодолена социумом. Социум – это такая устойчивая система, которая может выдержать испытание любой катастрофой. Например, если у племени где-то в лесах Амазонки возникают какие-то проблемы с карпом в данной речке, то племя вымирает. А если мы уже говорим об обществе, даже древнем обществе, древнеегипетском или минойской культуре, то там потоп и землетрясение, но всё равно это всё не стирается, всё равно цивилизация: общество находит ресурс, чтобы восстановиться. Это некая сверхчеловеческая сила.

Почему же тогда вы считаете бессмысленным проектировать идеальное общество? Ведь много раз к этому подбирались. И Французская революция, свержение Бурбонов, порубили голов немерено, – и всё это под мечты о том, что у нас возникнет «идеальное общество»…

Напомню, что перед тем Руссо писал о «добром дикаре»[16 - Согласно Жан-Жаку Руссо (1712–1778), примитивный человек – дикарь – был принципиально добрым и органичным существом.], то есть он готовил почву не тем, что он проектировал некую суперцивилизацию, а тем, что он проектировал уход от цивилизации, – от естественного человека.

Французские просветители много сделали на ниве идеализма…

У них акценты были прямо противоположны большевизму. Потому что большевизм был технократически ориентирован, а просветители французские были ориентированы, скажем так, «экологически». Это был «социал-экологизм» того времени: «добрый дикарь», свободный от язв социума.

Почему идеальное общество проектировать бесполезно? Не то чтобы бесполезно – смотря с какой точки зрения, кем вы хотите быть в этом обществе. Если вы хотите быть там вертухаем, то это самое то – для вас это идеальное общество.

В идеальном обществе будут вертухаи?

«Идеальное общество» – это вертухайская организация.

Не об этом же мечтают люди…

Вы просто возьмите любой текст – возьмите «Город солнца», те же «фаланстеры» Фурье, возьмите то, что описывает Достоевский («устроение по разуму», против которого возражает его «человек из подполья»), – это ГУЛАГ, это разные виды ГУЛАГа.

И я хочу сказать, что иначе быть не может, – в силу самой метафизической природы социума. Социум – враг человека. Я могу объяснить, почему это так.

То есть социум – враг человека. Если человек пытается создавать новый социум…

Чем более он идеален, тем более он враг. Вот в чём дело…

Но ведь можно выстроить социум, который бы устраивал всех людей? Представим себе, что всё человечество не хочет иметь границ, не хочет иметь никаких препон для своего существования, и всё человечество будет акционерами какой-то одной большой корпорации, которой будет принадлежать Земля. Представим себе такую капиталистическую идиллию.

Великолепно. Вопрос только в том: что будет с человеком как экзистенциальной единицей в этом реализованном идеальном проекте? Потому что у нас есть два компонента: у нас есть человек, который, как говорит Достоевский опять-таки, хочет жить по своему глупому разуму, «по своей глупой воле пожить»[17 - Ф. М. Достоевский. Записки из подполья.], и у нас есть идеальное общество, которое может предоставлять или не предоставлять какие-то свободы, возможности и так далее. Но их соединение – это очень тонкая и интересная вещь. Потому что сейчас, будем откровенны, реализована в глобальном обществе утопия в чистом семантическом смысле. Ведь «утопия» что означает? Утопия – это место, которого нет, то есть отсутствующее место. Что такое глобальное общество? Это общество, которого, по определению, нет нигде, потому что оно везде. Утопия уже реализована технически.