Воспоминания немецкого генерала. Танковые войска Германии во Второй мировой войне. 1939–1945

Летом 1939 года я был занят подготовкой крупномасштабных маневров моторизованных войск, которые планировались на осень. Они должны были проходить в Рудных Горах и Судетах. Вся проделанная работа оказалась напрасной.

Польская кампания

22 августа 1939 года я получил приказ отправиться в тренировочный лагерь Гросс-Борн и принять командование штабом недавно созданного XIX армейского корпуса, который позже переименовали в «Фортификационный штаб Померания». Этот штаб нес ответственность за создание вдоль германской границы защитной линии укреплений, которые смогли бы успешно противостоять любой вероятной агрессии со стороны Польши. В подчинении XIX армейского корпуса, помимо войск самого корпуса, находились 3-я бронетанковая дивизия и 2-я и 20-я мотопехотные дивизии. 3-я бронетанковая дивизия была усилена учебным бронетанковым батальоном, имевшим в распоряжении самые новые наши танки – «Т-Ш» и «T-IV». Среди частей, входящих в сам корпус, был и учебный разведывательный батальон из Дёбериц-Крампница. Эти демонстрационные подразделения из наших учебных школ были задействованы по моей просьбе, чтобы и они могли поучиться на практике. Это должно было сослужить им хорошую службу позже, по возвращении к своим прежним занятиям.

Лишь после совещания высшего командного состава с участием Гитлера в Оберзальцберге, где я не присутствовал, командующий 4-й армией генерал-полковник фон Клюге рассказал мне, в чем заключается моя задача. Я узнал, что мой XIX корпус является частью 4-й армии. Справа от меня, то есть к югу, размещался II корпус генерала Штрауса, а слева располагались пограничные войска под командованием генерала Каупиша; в случае начала военных действий последние предполагалось усилить 10-й бронетанковой дивизией, которая начиная с марта занимала Прагу и окрестности. За моим корпусом располагался армейский резерв, 23-я пехотная дивизия из Потсдама (см. приложение 2).

Моя задача состояла в том, чтобы форсировать реку Брда на участке, ограниченном справа Семпольно, а слева – Конитцем (Хойнице), и продвигаться как можно быстрее к Висле, чтобы рассечь и разгромить польские войска в так называемом польском коридоре. Корпус генерала Штрауса должен был аналогичным образом продвигаться к Висле справа от меня, а генерал Каупиш, слева от меня, должен был двигаться к Данцигу (Гданьск).

В польские силы в коридоре входило, по нашей оценке, три пехотные дивизии и Поморская кавалерийская бригада. Было у них и некоторое количество танков «Фиат-Ансальдо». Польская сторона границы была хорошо укреплена, работы по ее укреплению происходили у нас на глазах. На реке Брда ожидалась вторая линия защиты.

Наступление должно было произойти рано утром 26 августа.

Заключив секретное соглашение с русскими в течение этих дней, Гитлер получил гарантии безопасности на случай войны. Под влиянием Риббентропа крепли иллюзии по поводу реакции держав Запада – считалось маловероятным, что они объявят войну.

В любом случае теперь, задним числом, я могу уверенно заявлять, что в целом настроение армии было мрачным, и, если бы не договор с русскими, нельзя было бы предугадать, какой окажется реакция армии. Мы шли на войну без радости, и не было ни одного генерала, который не хотел бы мира. Старшие офицеры и много тысяч рядовых прошли через Первую мировую войну. Они знали, во что превратится война, если не ограничится просто кампанией против Польши, а были причины опасаться, что не ограничится, ведь после образования Богемского протектората Британия гарантировала Польше неприкосновенность. Каждый из нас думал о матерях и женах наших солдат и о тяжелых потерях, которые мы понесем, даже если победим в войне. Наши собственные дети тоже были в армии. Мой старший сын Хайнц Гюнтер был полковым адъютантом в 35-м бронетанковом полку, а младший, Курт, служил в звании второго лейтенанта в 3-м бронетанковом разведывательном батальоне 3-й бронетанковой дивизии – то есть в моем корпусе.

Моим последним пунктом пребывания перед войной был Добрин, недалеко от Прейсиш-Фридланда, где нас усердно баловали наши дорогие хозяева, фон Вилкенсы.

В ночь с 25 на 26 августа наступление было отменено в последний момент. Некоторые части уже начали продвигаться, и их пришлось возвращать; в общем, было понятно, что вовсю идут дипломатические маневры. Последний раз вспыхнула искорка надежды, что мир еще можно сохранить. Но никаких добрых вестей войска так и не дождались. 31 августа вновь была объявлена тревога, и на сей раз все оказалось серьезно. Дивизии выдвинулись на передовые позиции, с которых им предстояло следовать через границу. Расположение войск XIX армейского корпуса было таково: на фланге справа двигалась 3-я бронетанковая дивизия под командованием генерала барона Гейра фон Швеппенбурга, путь которой лежал меж двух рек – Семпольно и Каменкой – к Брде, которую следовало форсировать восточнее Пруща в окрестностях Хаммермюле, и далее – к Висле в направлении Шветца (Свеце); в центре – 2-я мотопехотная дивизия под командованием генерала Бадера, располагавшаяся к северу от Каменки между Грюнау и Фирхау; ее задачей было прорвать линию польской пограничной обороны и продвигаться к Тухелю (Тухоль); и на фланге слева размещалась 20-я мотопехотная дивизия под командованием генерала Викторина, располагавшаяся к западу от Конитца и имевшая задачу занять его, а затем продвигаться через Тухельскую пустошь – к Оше (Осе) и Грауденцу (Грудзёндз).

Основной удар планировалось нанести силами 3-й бронетанковой дивизии, которая была усилена войсками корпуса и за которой следовал армейский резерв (23-я пехотная дивизия).

1 сентября в 04.45 весь корпус одновременно пересек границу. В начале операции стоял густой туман, не оставлявший военно-воздушным силам возможности оказывать нам какую-либо поддержку. Я прошел с 3-й бронетанковой бригадой, в первых ее рядах, вплоть до северных окрестностей Цемпельбурга, где начались первые бои. К сожалению, офицеры тяжелой артиллерии 3-й бронетанковой дивизии посчитали, что ситуация требует от них открыть огонь, пусть даже и в туман, хотя и имели приказ не делать этого. Первый залп разорвался в 50 ярдах перед моей машиной, второй – в 50 ярдах позади нее. Я рассчитал, что следующий попадет прямо в мою машину, и отдал приказ своему водителю развернуться и мчаться прочь. Однако от волнения тот на полном ходу въехал прямо в воронку от снаряда. Передняя ось полугусеничной машины погнулась, и рулевое управление вышло из строя. Это означало, что моей поездке конец. Я отправился на командный пункт, добыл себе новое транспортное средство, а заодно высказал пару ласковых не в меру ретивым артиллеристам. Кстати, наверное, я стал первым командующим, сопровождавшим свои танки на поле боя в бронемашине.

В моих машинах имелась радиосвязь, так что я был в состоянии поддерживать постоянный контакт и со штабом своих частей, и с самими дивизиями. Первое серьезное сражение произошло к северу от Цемпельбурга в районе Большой Клони, где внезапно туман рассеялся и передние танки вдруг оказались лицом к лицу с польскими линиями укрепления. Польские противотанковые орудия нанесли много точных ударов. Один офицер, один курсант военного училища и восемь солдат были убиты.

Большая Клоня когда-то принадлежала моему прадеду, барону Хиллеру фон Гертрингену. Здесь же был похоронен и мой дедушка Гудериан, и здесь же родился мой отец. Я впервые увидел поместье, столь любимое когда-то моей семьей.

Успешно заменив машину, я вернулся в 3-ю бронетанковую дивизию, большая часть авангарда которой к тому времени достигла Брды. Основные силы дивизии растянулись между Прущем и Малой Клоней, планировался привал. Командир дивизии отсутствовал вследствие того, что был вызван к командующему группой армий генерал-полковнику фон Боку. Я попросил офицеров 6-го бронетанкового полка рассказать мне о ситуации на Брде, которую они видели собственными глазами. По мнению командира, форсировать реку в тот же день было невозможно, и он рад был исполнять долгожданные приказы относительно отдыха. Приказ по корпусу пересечь Брду в первый же день наступления, похоже, забыли. Я в ярости ушел, раздумывая над тем, какие меры предпринять, чтобы улучшить столь неудачную ситуацию. Ко мне подошел молодой лейтенант Феликс. Он был без мундира, рукава его рубашки были закатаны, а руки – черны от пороха.

– Господин генерал, – обратился ко мне он, – я только что прибыл с Брды. Силы неприятеля на том берегу невелики. Поляки пытались поджечь мост в Хаммермюле, но я помешал им сделать это, открыв огонь из танка. По мосту можно пересечь реку. Наступление остановилось только потому, что некому им руководить. Вам нужно быть там.

Я смотрел на молодого человека в изумлении. Он производил хорошее впечатление, в глазах его сияла уверенность. Не такой ли молодой лейтенант когда-то выдумал приписываемый Колумбу трюк с яйцом? Я последовал его совету и поехал посреди стоявших то тут, то там в беспорядке немецких и польских транспортных средств по узкой песчаной дороге, которая вела через лес к Хаммермюле, куда я прибыл между 16.00 и 17.00. Группа офицеров стояла ярдах в ста от реки, укрывшись за могучим дубом. Увидев меня, они закричали: «Господин генерал, здесь стреляют!» Там действительно стреляли – как орудия танков 6-го бронетанкового полка, так и винтовки солдат 3-го стрелкового. На том берегу неприятельские войска попрятались по траншеям. В первую очередь я прекратил эту дурацкую пальбу, в чем мне очень помог только что прибывший командир 3-й стрелковой бригады полковник Ангерн. Покончив с этим, я приказал добраться до вражеских позиций. Не задействованные доселе бойцы 3-го мотострелкового батальона переправились через реку в резиновых лодках в том месте, где неприятель не обстреливал переправу. Когда они пересекли успешно реку, я отдал приказ танкам переправиться по мосту. Защищавший водный рубеж отряд польских самокатчиков был взят в плен. Обошлось практически без потерь.

Все имеющиеся войска были немедленно брошены на создание предмостных укреплений. 3-му бронетанковому разведывательному батальону было приказано выдвигаться прямо через Тухельскую пустошь до берега Вислы в районе Шветца, с задачей определить местонахождение основных польских сил и резервных войск, если таковые имелись. Приблизительно в 18.00 форсирование Брды было завершено. За ночь 3-я бронетанковая дивизия добралась до своей конечной цели – Свикатова.

В сумерках я вернулся в свой штаб в Цане. Вся долгая дорога была пуста. Не было слышно ни выстрела. Поэтому я был тем более поражен, когда меня остановили в предместьях Цана люди моего собственного полка в стальных касках, занимавшиеся приведением в готовность противотанкового оружия. На мой вопрос, что происходит, мне был дан ответ, что польская конница продвигается к нам и будет здесь в любую минуту. Я успокоил их и занялся штабной работой.

В сообщениях 2-й мотопехотной дивизии утверждалось, что их наступление на польские проволочные заграждения оказалось неудачным. Все три полка пехоты были брошены на прорыв, и дивизия осталась без резервов. Я приказал левофланговому полку оставить свои позиции и переместиться ночью на правый фланг, чтобы на следующий день наступать вслед за 3-й бронетанковой дивизией и по дуге продвигаться в сторону Тухеля.

20-я мотострелковая дивизия с некоторыми затруднениями взяла Конитц, но дальше практически не продвинулась. Было приказано продолжить наступление на следующий день.

В течение ночи волнение первого дня боев не раз дало о себе знать. Вскоре после полуночи поступило сообщение от 2-й мотопехотной дивизии о том, что польская конница вынуждает их отступить. Я онемел на мгновение; когда же вновь обрел дар речи, то спросил командира дивизии, слышал ли он когда-либо, чтобы померанские гренадеры были разбиты вражеской конницей. Он ответил, что нет, и на этот раз заверил меня, что сможет удержать положение. Я отметил для себя, что все равно следует на следующее утро туда наведаться.

Когда я прибыл в расположение дивизии около пяти часов, она находилась все там же. Я встал во главе полка, который отозвали за ночь, и лично вел его до самой Каменки на север Большой Клони, где я расстался с ними, направившись в сторону Тухеля. Дальше наступление 2-й мотопехотной дивизии было успешным. Паника первого дня военных действий улеглась.

Третий бронетанковый разведывательный батальон добрался до Вислы за ночь. На ферме Поледно возле Шветца батальон понес значительные потери среди офицерского состава, причиной чему была небрежность. Основные силы 3-й бронетанковой дивизии были разделены Брдой, и утром поляки напали на подразделения на восточном берегу. Только к полудню началось контрнаступление, и дивизия смогла продолжить продвижение через лес. 23-я пехотная дивизия следовала за 3-й бронетанковой дивизией. Обе мотопехотные дивизии быстро продвигались по Тухельской пустоши.

3 сентября 23-я пехотная дивизия под командованием генерала графа Бокдорфа была распределена между 3-й бронетанковой дивизией, которая двигалась к Висле, и 20-й мотопехотной дивизией; с помощью этого маневра, после множества критических моментов и тяжелых боев, нам удалось полностью окружить неприятеля в лесистой местности к северу от Шветца и к западу от Грауденца. Поморская кавалерийская бригада поляков, не зная ничего о наших танках, набросилась на них с саблями и копьями и понесла огромные потери. Наши танки напали на марше на польский артиллерийский полк, двигавшийся к Висле, и полностью его разгромили. Только два орудия из всего полка успели выстрелить. Польская пехота тоже понесла огромные потери. Их войска снабжения были частично захвачены нами во время отступления и уничтожены.

4 сентября петля вокруг окруженного неприятеля затянулась. Битва за коридор подходила к концу. На какое-то время 23-я пехотная дивизия попала в затруднительное положение, но один из полков 32-й пехотной дивизии генерала Штрауса быстро исправил ситуацию.

Войска сражались прекрасно и находились в отличном расположении духа. Наши потери среди солдат были небольшими, но наши потери среди офицеров были непропорционально тяжелыми из-за того, что они бросались в бой с чувством сильнейшей преданности своему долгу. Генерал Адам, государственный секретарь фон Вейцзекер и полковник барон фон Функ потеряли своих сыновей в польскую кампанию.

3 сентября я посетил 23-ю пехотную и 3-ю бронетанковую дивизии, получив таким образом возможность повидать своего сына Курта, а также башни Кульма, где я родился, сверкавшие на солнце на том берегу Вислы. 4-го я побывал во 2-й и 20-й мотопехотных дивизиях, которые с боями продвигались через лес вперед; к концу дня я добрался до бывшей немецкой военной тренировочной базы Группе, что к востоку от Грауденца. Ночью я был уже в 3-й бронетанковой дивизии, которая, оставив позади Вислу, продвигалась на запад, чтобы уничтожить остатки врага.

Коридор был пройден. Мы были готовы к новым операциям. Пока мы сражались, политическая ситуация ухудшалась все больше. Англия, а под давлением Англии и Франция, объявили войну рейху. Наша надежда на скорое заключение мира была похоронена. Мы оказались втянуты во Вторую мировую войну. Было ясно, что это продлится долго и что нам придется проявить всю стойкость, на которую мы были только способны.

5 сентября наши войска неожиданно посетил Адольф Гитлер. Я встретил его возле Плевно, на дороге Тухель – Шветц, сел в его машину, и мы поехали по дороге, по которой недавно продвигались с боями. Наш путь пролег мимо разгромленной польской артиллерии, через Шветц, а затем, держась чуть позади войск, занятых окружением противника, направились в Грауденц, где Гитлер остановился и с удивлением смотрел какое-то время на взорванные мосты над Вислой. При виде остатков разгромленного артиллерийского полка Гитлер спросил меня:

– Это работа наших тяжелых бомбардировщиков?

И очень удивился, когда я ответил:

– Нет, наших танков!

Между Швецем и Грауденцем расположились части 3-й бронетанковой дивизии, не задействованные в окружении поляков. В их числе были 6-й бронетанковый полк и 3-й бронетанковый разведывательный батальон, где служил мой сын Курт. Обратно мы ехали через расположение частей 23-й пехотной и 2-й мотопехотной дивизий. Во время поездки мы обсуждали ход событий на моем участке фронта. Гитлер спросил о потерях. Я назвал ему последние цифры, которые у меня были, 150 убитых и 700 раненых во всех четырех дивизиях, которыми я командовал во время битвы за коридор. Он был удивлен столь малым количеством потерь, сравнив эти цифры с потерями его собственного полка, «Лист», во время Первой мировой войны – в первый же день сражений потери одного полка составили 2000 убитыми и ранеными. Мне удалось доказать ему, что таких небольших потерь в сражении против стойкого и храброго врага нам удалось достичь только благодаря эффективности наших танков. Танки – это оружие, спасающее жизни. Вера солдат в превосходство их бронетанковых машин усилилась после успешных боев за коридор. Были полностью уничтожены две-три пехотные дивизии и одна конная бригада неприятеля. В наших руках оказались тысячи пленных и сотни трофейных орудий.

Приблизившись к Висле, мы увидели за рекой очертания города.

Гитлер спросил, Кульм ли это. Я ответил:

– Да. Это Кульм. В марте прошлого года я имел честь приветствовать вас в городе, где вы родились, а сегодня вы со мной в городе, в котором родился я. Я родился в Кульме.

Спустя много времени Гитлер еще вспоминал эту сцену.

Затем наш разговор коснулся технических вопросов. Гитлер хотел знать, в чем наши танки доказали свое преимущество, а в чем еще требуются доработки. Я сказал, что самое важное сейчас – ускорить поставку в части танков «Т-Ш» и «T-IV» и увеличить их производство. При их доработке следует учесть, что скорость у них хорошая, но надо усилить их броню, особенно в лобовой части; дальнобойность и пробивную силу их орудий тоже следует повысить, для чего нужно удлинить орудийный ствол и увеличить мощность снарядов. То же самое было сказано и относительно противотанковых орудий.

Выразив признательность за достигнутые успехи наших войск, Гитлер уехал, как только начало смеркаться, и вернулся в штаб.

Следует отметить, что гражданское население, выбравшееся из своих укрытий, когда кончились военные действия, радостно приветствовало Гитлера, который проезжал мимо них, и забрасывало его цветами. Город Шветц был украшен нашими флагами. Визит Гитлера оказал положительное влияние на настроение солдат. К сожалению, позже, во время войны, Гитлер посещал фронт все меньше и меньше, а в конце войны не появлялся там вовсе. Таким образом он потерял духовную связь с армией и был уже не в состоянии понять ее успехи и тяготы.

6 сентября авангарды дивизий перешли Вислу. Штаб расположился в Финкенштейне, в прекрасном замке, который принадлежал графу Дона-Финкенштейну. Этот замок Фридрих Великий подарил своему министру, графу фон Финкенштейну. Наполеон дважды использовал этот замок под свой штаб. Первый раз император пришел сюда в 1807 году, когда шел войной на Пруссию и Россию через Вислу в Восточную Пруссию. Пройдя через бедную и унылую Тухельскую пустошь, Наполеон воскликнул при виде замка: «Enfin un chateau!»[8 - «Наконец-то замок!» (фр.) (Примеч. пер.)] Его чувства можно было понять. Именно здесь он планировал свое наступление на Прейсиш-Эйлау. В замке до сих пор оставался вещественный след пребывания императора в виде царапин от его шпор на деревянном полу. Второй раз он был здесь перед походом на Россию в 1812 году – в тот раз он провел несколько недель в замке в компании прекрасной графини Валевской.

Я спал в комнате Наполеона.

К сожалению, наш хозяин граф Дона из-за болезни находился в клинике в Берлине, и я не имел чести познакомиться с ним и с графиней. Однако он был достаточно любезен, чтобы написать мне, что его олени – в полном моем распоряжении. Поскольку никаких известий о предстоящих боевых задачах не поступало – известно было лишь, что мы выходим из состава 4-й армии и поступаем в непосредственное подчинение командующему группой армий фон Боку, – я решил, что мой воинский долг не пострадает, если я воспользуюсь этим предложением. Поэтому, пока мои войска в ночь с 7-го на 8-е переходили реку, я отправился на охоту, которая оказалась удачной, мне повезло завалить большого двенадцатирогого быка. Моим сопровождающим в этом предприятии был сам графский лесничий, лично настоявший на этом праве.

8 сентября все мои дивизии уже переправились на другой берег возле Мёве и Каземарка, и события стали развиваться быстрее. Вечером меня вызывали в штаб группы армий в Алленштайне (Ольштын) за некими распоряжениями. Около 19.30 я отбыл из Финкенштейна и получил все распоряжения между 21.30 и 22.30.

Первоначально в штабе группы армий планировали ввести мои части в состав 3-й армии генерала фон Кюхлера; мы должны были действовать в тесном сотрудничестве с его левым флангом, двигаться из окрестностей Ариса (Ожиш) через Ломжу и подойти к Варшаве с востока. Было очевидно, что при «тесном взаимодействии» с пехотой у меня не будет возможностей полностью использовать потенциал своих войск. Я указал на то, что предполагаемый план операции не позволит моим частям двигаться с той скоростью, на какую они способны, а если мы будем наступать недостаточно быстро, то сосредоточенные в районе Варшавы польские войска смогут отойти на восток и организовать там новую линию обороны вдоль реки Буг. В связи с этим я предложил начальнику штаба группы армий генералу фон Зальмуту, чтобы мой бронетанковый корпус оставался в непосредственном подчинении группы армий и наступал слева от армии Кюхлера через Визню, по левому берегу Буга, направляясь на Брест. Это предотвратило бы любые попытки поляков к созданию каких бы то ни было новых оборонительных линий. Зальмут и генерал-полковник фон Бок согласились со мной; я получил необходимые распоряжения и отправился на тренировочную базу Арис, откуда распространил по корпусу распоряжения по части наступления в направлении реки Нарев. Из старых дивизий у меня остались 3-я бронетанковая и 20-я мотопехотная. Вторую мотопехотную из-под моего командования вывели и перевели в резерв группы армий. Вместо нее в подчинении моего XIX корпуса оказались 10-я бронетанковая дивизия, ранее являвшаяся частью армии Кюхлера, и гарнизонная пехотная бригада «Лётцен», новообразованное подразделение из солдат более старшего возраста. В это время и дивизия, и бригада сражались на реке Нарев под Визней.

9 сентября в Арисе обеим дивизиям, которые оставались в моем распоряжении, все приказы были отданы от 2.00 до 4.30, после чего я уехал в Корзенисте (Коженисти), что в 17 километрах к северу от Ломжи, чтобы нанести там визит генералу фон Фалькенхорсту, командующему XXI армейским корпусом, ныне соседствовавшим справа с моими войсками. Я хотел услышать, как он опишет ситуацию и что скажет о частях, поступивших под мое командование. Я прибыл туда между 5.00 и 6.00, разбудил офицеров и заставил их рассказать о предыдущих боях, происходивших на их фронте. Я узнал, что попытки захватить Ломжу с ходу успехом не увенчались, частью из-за упорного сопротивления поляков, а частью ввиду неопытности наших войск. XXI армейский корпус расположился на северном берегу Нарева.

В 8.00 я прибыл в Визню, где располагался штаб 10-й бронетанковой дивизии. С начальником штаба генералом Шаалем произошел несчастный случай, и теперь дивизией командовал генерал Штумпф, который и сообщил мне, что его пехота переправилась через реку и доложила о захвате ключевых польских укреплений в данном секторе. Боевые действия продолжались. Воодушевившись новостями, я поехал дальше, в расположение бригады «Лётцен». Изначально это подразделение создавалось для того, чтобы служить гарнизоном этих укреплений, но сейчас им приходилось с боем форсировать Нарев. Бригада и ее командующий полковник Галл произвели на меня прекрасное впечатление. Они переправились через реку и перешли в наступление. Меня вполне удовлетворили меры, предпринимаемые командиром бригады, и я вернулся в 10-ю бронетанковую дивизию.

Вернувшись в Визню, я с разочарованием узнал, что утренний доклад о победах пехоты был подан по недоразумению. На самом деле пехотинцы переправились через реку, но до бетонных укреплений на дальнем берегу не добрались. Никаких боевых действий не велось. Тогда я сам переправился через реку, чтобы пообщаться с командиром полка. Найти его командный пункт мне не удалось; штаб батальона тоже был очень хорошо спрятан. Я оказался на переднем крае фронта. Танков дивизии нигде не было видно – они все находились еще на северном берегу Нарева. Я послал адъютанта назад с приказом танкам начать переправу. На переднем крае творилось что-то невообразимое. На вопрос, что происходит, я получил ответ, что это смена частей на передовой. Больше всего это напоминало развод караулов. Как наступать, солдаты не имели никакого понятия. Наводчик тяжелой артиллерии сидел посреди пехотинцев и не имел ни малейшего представления, что ему здесь делать. Где противник, не знал никто – разведки не проводилось вообще никакой.