Украина в огне

Радиостанция вырубилась сразу после открытия огня. Помощи просить не у кого и незачем – не успеет никто при всем желании. Теперь – быстро управятся. Не так, конечно, как с теми – в балочке оприходованными, но и нам без резвого маневра лежать здесь, как и им, без единого шанса.

Рванулся к выходившим на тропу. Одного волоком тащили на плащ-палатке. Второй, шатаясь, еле полз следом. Замыкал Жихарев с гранатометным станком на плече и телом «АГСа» в руках.

Сзади лупанул Кузнецов и сразу – еще раз. Крупнокалиберный заткнулся. Через несколько секунд Антоша вылетел на меня. Молча перехватил и показал глазами на людей. Антон понял и подлетел к раненому. Я успел рассмотреть бессильно мотылявшуюся по брезенту русую голову.

Что же ты, Олежа, наделал?!

Крикнул вдогонку:

– Юра – с тропы! Минометы!

Он, обернувшись, кивнул. Глаза тоскливо смотрели на меня. Я отрицательно покачал головой – «выводи»!

Гости наши – молодцы, слов нет. Не дернули назад, не влезли рылом в грязь, да и давят крепко. Правильно! Давите… Мы тоже сейчас придавим – на посошок.

Ну, и потом… Должно же у Кирюши быть детство?!

Сместившись влево, оказался у края лысой опушки. Минометы размолачивали остатки позиций на вираже. Пехота внизу готовилась к рывку в балку. Батарея сейчас перенесет огонь и начнет методично перекрывать пути отхода. Если их не заткнуть, то все – кранты. И махру[42 - Махра (сленг) – пехота.] тормознуть хотя бы на пяток минут. Только вот – где?

На их месте я начал бы сразу с двух сторон. С одной еще есть «МОНка», со второй они должны сконцентрироваться вот в этом месте. Если действительно был подрыв «ОЗМки», то там сейчас перевязывают раненых и собираются до кучи. Ну, а если саперы кошками сдернули растяжку, то вообще просто. Я вычленил глазом квадрат семь на семь метров и, старательно приложившись, ухнул из огнемета в его середину. В сотне метров тяжко и низко громыхнуло.

Даже не глядя на результаты, развернул спарку и врезал по минометам – благо все расстояния дальномером заранее пробиты и «двести шестьдесят метров» до той полынной проплешины у меня в памяти на заветной полочке схоронены. Сверху вниз да неполных триста дистанции – для «Шмеля» то, что доктор прописал. Кроваво-красным светлячком граната метнулась к батарее, и та каракатицей, накрывшись дымной тенью, тут же смолкла.

Теперь – только время!

Пот заливал глаза. Ну, это мы еще двадцать лет назад прохавали: лоб ночью автомобильной фарой светит. Лучше под шапочкой пропотеть, зато мозги на спину ненароком не обронишь. Железа на мне с избытком, да и у самого хорошо за сотку живого веса. Не стайер, одним словом.

Где-то сзади и с боков густо стреляли. Вновь стали рваться мины, но намного дальше, в глубину. По звуку не поймешь, достают наших или нет. Иногда поверху проходили пулеметные трассы. Главное, чтобы никому не напороться, если сбоку подвалит подкрепление. Хотя и маловероятно. Гостям догнать мою группу можно только по тропе. В обход далеко не уйдешь – там днем черт ногу сломит, что уж за ночь говорить.

Выскочил на поляну с сердцем в глотке. На подходе сквозь рев прокуренных легких и свист вылетавших со всех дыр слюны и соплей услышал окрик:

– Кто?!

– Деркул!

Прошел шагом мимо перепуганного Антона и ввалился в поворот. Передерий потерянно сидел у тропы. На мой немой вопрос он поднял уползавший в жирный куст моток зажатой в руке проволоки. Жихарь склонился над одним из бойцов. Внизу белели пятнистые бинты перевязываемого пулеметчика. Юра, посмотрев на землю за плечом и на меня, отрицательно качнул головой.

Там лежал Дзюба…

Сиплое, короткое, прерывистое дыхание через открытый рот. Голова запрокинута. Мелко сучащие, подрагивающие руки. Молочно отсвечивающее, мокрое от пота лицо. На месте таза намотан огромный узел бинтов, какого-то тряпья и плащ-палатки. Упершись под самый лоб, глаза устремились в будущее, которого у него больше не было. Только прошлое…

Вот так. Мотался братишка на «уазике» и на своих двоих из «Душманбе» на погранзаставу и назад, мимо «вовчиков» и «юрчиков»[43 - «Вовчики», «юрчики» – названия противоборствующих сторон (условно – «проваххабитских» и «просоветских») во время гражданской войны в Таджикистане.], афганских духов и местных наркокурьеров, продажных мусоров и оскотинившихся партейцев, новоявленных баев и прочих тварей. Все видел, всего хапнул – полными горстями дерьма: и под пулями полежал, и по минам поездил, и пацанов потаскал. И вот тут, на пороге собственного дома, догнала… забрала Косая свое, что давно ей причиталось.

Подняв глаза, я рявкнул в сторону тропы:

– Какого хера вы, блядь, сидели?! Ракета – для кого была?!

Кто-то придушенно прошептал:

– Дзюба ленту свежую добить хотел, а «ПК» уже снялся, и выходил…

– Да не вышел, смотрю! – Ладно, что орать-то. Толку? – Антон! – Когда тот появился, продолжил: – Передерий! Заканчивай и вперед, никого не ждешь. Место встречи – по плану. Кузнецов! Винтовку и два магазина – сюда! Схватил «ПК». Бугай! Твой – «АГС». Полностью. Оба помогаете расчету с раненым. Дзюба, Жихарев остаются со мной… Выполнять! Бегом!

Мужики, дернувшись от окрика, за несколько секунд загрузились и ушли. Следом, опустив голову, прошел Дед.

Жихарев поднялся:

– Иди, командир. Догоню…

Он стоял прямо передо мной и был готов, тут даже и сомнений не возникало. В листве над головой чирикали латунные птички. Ожившая батарея лихорадочно укладывала мины на сто метров ближе и левее, чем следовало. Примерно в ту же степь глушил и пулемет. Решили, что мы будем уходить в Белогоровку, вероятно, их ввел в заблуждение разгоревшийся там бой. Может, просто отсекали от села, а следом за нами по тропе с горящим взором летит «на добивание» десяток «охочих»[44 - Охочий (укр.) – желающий, т. е. вызвавшийся, доброволец.]. Сейчас как-то все равно, что у них в голове. Самим бы разобраться.

– Юра! Я своего на такое одного не оставлю… – Он поднял руку, но я не дал сказать: – И мне пофиг, что ты по этому поводу думаешь. Или – вместе, или – догоняй народ. Базара – не будет…

Глаз я так и не поднял. Сейчас не время в гляделки играть. Еще пара слов, и кто-то из нас свалится возле Дзюбы. Без командиров – лягут остальные. Но и уступить – нельзя. Лучше сразу – ствол в пасть и застрелиться к херам собачьим.

Непонятно передернув плечами, он тихо ответил:

– Подержи голову…

Старлей встал на колено и потянулся к ноге. Опустившись, я зажал виски Олежки меж ладонями. Жихарев вытащил нож, аккуратно ввел лезвие плашмя в рот и мощным, быстрым ударом в торец рукояти – как в долото – вогнал его под углом к затылку. Тело на миг вздрогнуло, выгнулось дугой и обмякло.

Я встал и поднял за кронштейн винтовку. Юра, не без усилия вырвав финку, порылся в карманах Дзюбы, нашел какие-то документы, спрятал и, не глядя на меня, двинулся по тропе.

Вышли к стоянке. Посмотрел… Народ понуро встал навстречу. Одному перевязывали плечо и ногу. Двое стояли со светящимися в темноте бинтами. Еще боец, с белой головой, сидел чуть дальше возле плащ-палатки с пулеметчиком. Зашибись! Один – убит и позорно брошен. Пара на руках, третий – не поймешь, двое – поцарапаны. Треть группы! Повоевали, бля…

Никольский подошел ко мне и, дружески положив руку на плечо, сказал:

– Кириллыч. Брат. Что сделаешь?! Не выполнил приказ – попал…

Я поднял глаза:

– Матери его расскажешь, хорошо?

Борек отшатнулся.

Слева горела Белогоровка. На окраине мощно полыхала БМП. Вторая, трофимовская, тоже огненным фонтаном пылала справа – на половине дороги между нами и станцией. Связи не было ни с кем.

Впереди занимались окраины города.

Так начался штурм Лисичанска.

* * *

При переезде трассы, меня встряхнул и выдрал из полудремы свистящий прямо в ухо шепот перегнувшегося через борт Передерия:

– Аркадьич, Аркадьич! Смотри! – Чуть дальше въезда во двор шахтоуправления, на тропинке под заборчиком, тихо пристроилось несколько гусеничных и колесных машин с массивным навесным оборудованием. В темноте особо не разобрать, но, видимо, какая-то специализированная техника. Судя по восторженным интонациям, фанат Денатуратыч свое родное увидел.

– Дед! Залезь, на хрен, в кузов – свалишься сейчас! – Он что-то еще успел быстро протараторить, но я уже занялся Педаликом.