Рассказы неопытности

– Видите? Не мешайте работать, пожалуйста. Увидимся с вами в пятницу.

Шебутилов вышел, и вновь молча прошел по коридору. Он опять оказался на остановке, но теперь дрожи в теле не было. Он обратил внимание на свое ощущение тела: «Нет, не болит» – подытожил он для себя». Зайдя в автобус, он сел у окна, как он и любил. Но рядом с ним села невероятных размеров женщина. Этого он не любил. Спустя пару остановок автобус забился людьми так, что даже на их с женщиной сиденье смогла поместиться маленькая девочка. Прижавшись к окну, отчасти из-за неизбежности, он стал смотреть сквозь драную тонировку на тающую черными оттенками зиму. На подтаявшей российской дороге, на кочках, его растрясло. Появилась слабость, на организм вдруг напала… тяжесть. «Селезенка распухла!» – подумал он, резко встал, неизвестно как сдвинув неподъемную женщину, и пропихиваясь к кондуктору сквозь классические тела и запахи тел маршрутки, крикнул водителю:

– Остановите здесь! Мне плохо!

Он отдал сторублевую купюру, смятую от нервов в руке, и выпрыгнул, чуть не уронив портфель. Когда он перебегал через дорогу, он не позаботился о своей безопасности. Шебутилова сбила машина. Похороны были в пятницу.

Букет из одной ромашки

Молодость…

Время душевных терзаний! «Кто же я такой? В чем мое призвание?» А что мы делаем в молодости, совершая ошибки? Что только не делаем! Ни разу в молодости я не обвинил себя в своих проколах. Поймите правильно: я неоднократно извинялся, неоднократно говорил: «Я виноват, каюсь!». Я имею в виду ощущение правильности своих действий – оно меня никогда не покидало. И вот, со временем ты начинаешь понимать – действительно, то была ошибка! Или даже хуже: «Как я мог так поступить?».

Был теплый, солнечный майский день. Во дворе, между многоэтажек, Кирилл стоял на коленях перед Надеждой. Ситуация проста – такую вы неоднократно видели в фильмах. Чаще в мелодрамах. Кирилл изменил ей – Кирилл плохой. А ведь как все начиналось!

Полтора года назад они начали встречаться. Период детских страстей и необдуманных действий делал с ними все, что ему было угодно: они расставались, ругались, сходились и очень любили друг друга. А как они ругались! А главное, какой повод – не помыл руки! А еще вспомним, что ты мне вчера сказал: «Помолчи!». Как он мог?

А она? Тоже хороша! Разговаривала с каким-то парнем в коридоре школы! «А объяснить ты не хочешь, кто это?». Нет, конечно, она не хочет объяснить, ведь она и не думала, что Кирилл так ревнует! Если она объяснит все честно, это будет выглядеть, как будто она сдалась, борется за него. Но мужчине нельзя чувствовать себя важным, иначе он начинает наглеть! Поэтому, говорит следующее: «С кем хочу, с тем и разговариваю!», и гордо уходит, не оглядываясь на своего избранника. Ну, что ж, Кирилл – время действовать. Узнай-ка, что там! И вот, он уже прижимает парня к стене, задавая ему вопрос: «Кто ты для нее?». А парень всего лишь друг дочери подруги ее мамы. Сложно. Да и не важно – он ничего не сделал, чтобы его ревность подкреплялась чем-то. Отделался предупреждением – может идти.

Так они и жили, пока Кирилл не пошел на день рождение к другу. Как всегда толпа народа. Выпили, закусили. Кто-то не закусил. Кирилл вот, например, не закусил. «Сильный человек силен во всем!» – сказал он, не отличая уже пол от стены. А проснулся он утром в кровати с девушкой. Не со своей, не с Надеждой.

Так он и оказался на коленях. Не смог скрывать и рассказал. «Я же люблю ее, не могу ей врать» – объяснял он что-то сам себе. И вот, стоят, смотрят в глаза друг другу. Он – на коленях, по дороге от школы до ее дома. Ноги в школьных брюках. Школьные брюки – на асфальте. Она стоит, прижимая руки к груди, боясь, что он потянется к ее ладони. Она больше не хочет его трогать.

– Надь…

И Надя ушла.

Они доучились. Он хотел извиниться,… но руки не доходили. Хотя нет. Не доходили ноги. Они подкашивались каждый раз, когда он просто смотрел на нее. А идти он и вовсе боялся – откажут, ходить не сможет.

– Кирилл, может это… в центр сегодня? У Фарида тачка есть, покатаемся, познакомимся, потом и сам кого-нибудь покатаешь! Ах-ах-ах! – Говорил его друг-одноклассник.

И они ехали. И Кирилл катался и катал. Каждые выходные он проводил так. Так и кончился последний месяц учебы. Егэ сдано с горем пополам. И действительно, Кирилл выглядел как человек, живущий и делающий все с горем пополам. Оно теперь стало его девушкой – безмолвной, грустной и бесперспективной девушкой.

– Ну что, идиот, допрыгался? – Отец смотрел на него очень строго. Он сидел на столе в их доме. Кирилл – на стуле. Отец смотрел на Кирилла, Кирилл – на ножку стола. Иногда на ножку стула. Иногда на ножку отца или на свою.

– Профукал счастье, оболдуй!… – Сказал отец, вытягивая слова, говоря их будто бы губами, а не диафрагмой. Слова рождались на устах, и оттуда же слетали на голову Кирилла, капая, капая, капая…

– Не понимаешь что ли? Я тоже многое не понимаю, но как этого можно не понять? Ты ее любишь! Так возьми и приди к ней! Поговори, извинись. Разве ты сам не хочешь?

– Она и слушать не будет… – Он не плакал. Глаза не были на мокром месте. Вообще, он сдерживал другой порыв – горькую улыбку. Защитная реакция. Ему не было смешно оттого, что он потерял ее. Смешно было от того, что он так легко все просрал! Но глаза его не улыбались, даже когда, изредка, на лицо вылезала эта самая горькая улыбка. Глаза всегда теперь были такими – грустными и печальными, как у одинокого медвежонка.

– Что значит «не будет»? Заставь ее, сделай так, чтобы у нее выбора не было! Возьми денег, на! – Он достал из кармана смятые рубли и положил на стол, с силой придавив купюры.

– Купи цветы. А больше ничего не надо. Хотя… и цветы не нужны. Возьми то, что она любит.

Кирилл не выдержал и улыбнулся:

– Хах… ромашки…

И вот, он стоит у ее окна. Она спустилась к нему – без макияжа, как он и любит ее. Хотя, конечно, он любит ее всякую. Даже в этом ночном халатике. Особенно в этом ночном халатике… Он ничего не сказал, только махнул рукой, мол, «иди сюда». Он знал, что это невежливо… но слова не могли вырваться изо рта. Во рту пересохло давно, и он уже знал – водой это не исправить.