Мечта о Мексике. Весёлая история

«Ужасная, просто ужасная майка… – подумал Анатолий Петрович. – К чему вся эта пошлость? Нет, пожалуй, пусть старый хрен сидит лучше дома».

Он всучил саквояж хозяйке с каким-то показным разочарованием, и та, вцепившись в свое добро скрюченными пальцами, украшенными множеством колец, не удержалась и присела на подлокотник кресла. От этого она стала еще злее и прошипела, как отброшенная змея, готовая в любой момент ужалить:

– Шутить изволите, молодой человек! Не умничайте, а буянить начнете, на лету высадим.

И хотя сам тон был враждебный, а «молодой человек» произнесли с явной издевкой (Анатолию Петровичу было далеко за шестьдесят пять), он почел это даже за комплимент.

– Ох, ох, ох, что ж я маленький не сдох, – заохал на весь салон «молодой человек» и пошел медвежьей походкой к своему месту.

Место у него было, как и сказала стюардесса, у самого иллюминатора, но он за неимением соседа предпочел сесть поближе к коридору. Отсюда было легче выбираться. Погрузив свое тело в мягкое кресло, он широко расправил плечи и бросил взгляд сквозь затуманенное стекло. Все было в пелене снега. Огни аэропорта тоскливо мерцали, как новогодние гирлянды на елке, и манили его на чей-то родной праздник. Опять в голове зазвучал Малинин.

– Поручик Галицын, а, может, вернемся? Зачем нам, поручик, чужая земля? – выдохнул Анатолий Петрович перегаром, изнемогая от скуки.

Для него, с одной стороны, было счастьем, что рядом с ним никого не было, и он мог свободно разместиться, облокотившись на тесные подлокотники, и вытянуть ноги. Но, с другой стороны, ему хотелось с кем-нибудь поговорить, отвлечься от тоски и скуки, и его пытливый взгляд искал себе следующую жертву.

«Неужели вот так пятнадцать часов куковать?» – размышлял он, прижимая к груди черенок винограда и тяжело вздыхая.

– Thank you for choosing… Enjoy your flight! – закончила свое приветствие стюардесса на чистейшем английском.

Платочек на ее лебединой шее был повязан каким-то веселым, необычным узлом и совсем не шел к строгой пилотке. Эта была милая девушка, следящая за своей внешностью, с приятным лицом и бездонными, как серое небо, глазами. Волосы у нее были аккуратно убраны назад, и на обнаженных ушках сиял блеск бриллиантов. Про таких гордо говорили – лицо компании, и, казалось, и вправду, сама девушка старалась своим внешним видом никого не разочаровывать.

Ее четко выверенные, полные энтузиазма движения, показывающие пассажирам, где находятся аварийные выходы, околдовывали Анатолия Петровича.

«Ей бы на перекрестке сломанным светофором работать, – предположил он. – Хотя нет… Все водители шеи свернут».

Самолет был наполовину пуст, хотя чтобы достать билеты на этот рейс Анатолию Петровичу пришлось изрядно потрудиться. Пытаясь еще удобнее вжаться в свое кресло, занимая невольно пространство соседнего, он попытался вникнуть в смысл информации, льющейся из алых и как ему, казалось, еще не целованных мужчиной уст.

– Вот она дева Орлеанская! – восхищался он мысленно. – Кто спасет тебя от мракобесов-безумцев? Истинная Жанна… И как символично… Стюардесса по имени Жанна…

Впервые за вечер репертуар Малинина был заменён на шлягер Преснякова-младшего, и Анатолий Петрович вознамерился при удобном случае непременно уточнить имя стюардессы.

– На борту самолета на протяжении всего полета запрещается употреблять свои спиртные напитки, курить, передвигаться по салону без надобности, трогать и дергать за ручки аварийных выходов…, – повторила идеальная женщина уже по-русски, почему-то поглядывая на Анатолия Петровича.

– Елки-палки! Куда я попал? – выдохнул тот с видом человека, вдруг осознавшего, что его права будут сильно ограничены. – А трап уже уехал? Мосты сожжены?

И хотя дерганье за незнакомые ручки на борту летящего самолета не входило в планы нашего героя, но выпить он хотел. Так сказать, на посошок.

Тем временем, стюардесса проходила по салону и проверяла, пристегнуты ли пассажиры. Анатолий Петрович никогда в жизни не пристегивался. Он вообще не любил какие-то правила. Он просто накинул ремень безопасности на живот, думая, что и так прокатит, и, напевая себе под нос свою «стюардессу», тарабанил нервно пальцами по впереди находившемуся креслу. Пассажир на нем, чувствуя эту постукивающую дрожь, некомфортно водил плечами, но предпочитал не конфликтовать, справедливо опасаясь удара и в правую, и в левую щеку.

– А Вы почему не пристегиваетесь? – как будто разбудил Анатолия Петровича ласковый голос.

Стюардесса наклонилась к нему с видом добродушной, но уже начинающей выходить из себя, учительницы младших классов, чтобы помочь нерадивому ребенку со школьным заданием.

– А казаки не пристегиваются… – было хотел отшутиться он, но ее уверенные и на удивление ловкие девичьи руки уже пытались защелкнуть ремень на его большом животе.

– Ну, Вы хоть, гражданин, выдохните чуть-чуть, – взмолилась она и посмотрела на Анатолия Петровича таким умоляющим взглядом, что он ощутил, как душа сама невольно вылетает из него.

– Пожалуйста, не надо так дышать! – все же возмутился впереди сидящий пассажир, от волнения немного картавя. – И не стучите мне по голове! Я не барабан.

Этот гражданин явно осмелел при появлении стюардессы и решил высказать все свои накопившиеся претензии вслух.

– И стакан томатного сока, если можно… – обратился он к стюардессе, тряся аккуратно стриженой бородкой.

На нем были круглые ретро очки-пенсне, которые он все время придерживал, чтобы они не упали.

Стоит заметить, что перегар от Анатолия Петровича источался нешуточный, но он специально выдохнул из себя все легкие в сторону недоразумения, в котором он признал господина с газеткой из автобуса.

– А, Лев Давидович! Какими судьбами! – обрадовался наш герой. – Я все смотрю на Вас и думаю, где я мог прежде видеть Ваш отполированный затылок… Ну что там, всю газетку прочитали? Там случаем в разделе «реклама» качественные ледорубы не продаются?

– Я еще газету не прочитал, уважаемый, – огрызнулся мужчина, похожий на беглого Троцкого, и демонстративно уткнулся в свою истертую уже до дыр газету на испанском. – Девушка, не забудьте, пожалуйста, про сок. Мне таблетку запить надо. У меня, кажется, гастрит обостряется.

– Конечно, – пропыхтела стюардесса, все еще пытаясь сладить с ремнем безопасности. – После взлета я непременно подойду.

Анатолий Петрович прочитал на бейджике, закрепленном на блузе, имя «Светлана» и поморщился.

– Увы, не дева Орлеанская… увы!

– Ну, гражданин, ну право, – сказала тихо стюардесса, пытаясь войти в положение Анатолия Петровича. – Ну, что же Вы так себя ведете? Не успели еще пристегнуться, а уже пол салона в самолете против себя настроили?

Ей наконец-то путем неимоверных усилий и манипуляций все-таки удалось справиться с ремнем. Она выпрямилась и отряхнулась, будто потоптанная курочка.

– Ну вот и порядок, – обрадовалась она, поправляя на себе желтую юбку. – Сейчас взлетаем.

– А не соизволите ли Вы, – встрепенулся Анатолий Петрович, начиная витиеватыми издевательскими фразами, – не будете ли Вы столь любезны… – и, заметив ее непонимание, щелкнул поясняюще себе по шее, – и что-нибудь закусить, дочка, бутербродик какой-нибудь. Как говорили древние римляне: «Pacta sunt servanda».

– Гражданин, – сделала серьезное лицо стюардесса. – Вам придется немного потерпеть. Бар открывается только на высоте семь тысяч метров.

ЗОНА ТУРБУЛЕНТНОСТИ

Всех пассажиров попросили выключить телефоны. Стюардесса по имени Света ушла, виляя желтым упругим мячиком, и Анатолию Петровичу стало еще тоскливее. Он опять вспомнил о деде и нахмурился. Как-никак дед был ему отцом.

«Небось сейчас пшенку с луком варит на химозном молоке… Ждет моего звонка…», – предположил наш герой, чувствуя, как сжимается от тоски сердце.

В это время он обычно звонил деду, и они орали в трубку, напрасно стараясь перекричать друг друга, потому что дед, в прошлом артиллерист, был глухой, а Анатолию Петровичу не хватало терпения говорить спокойно. Причем, слуховой аппарат у деда был, и не один, но с ними всегда что-то случалось: то ломались, то не были настроены. Настроение у всех было агрессивное, лютое. С таким настроением наверно идут в атаку на пулеметы. Говорили они каждый раз об одном и том же: вспоминали СССР, ругали действующую власть и капиталистов, считая всех идиотами. Причем мат стоял такой, что все комнатные цветы вяли на корню, непременно проходились по родственникам, особенно доставалось зятю старшей дочери Анатолия Петровича.

Самолет качнулся, выезжая на разгоночную полосу. Пассажиры притихли, с замиранием сердца ожидая взлета.

– Ну, куда ж он летит, дурак, в такую погоду? Закрылки бы выпустил, – покачал головой Анатолий Петрович, ругая пилотов, как ему казалось, за непрофессионализм.

Тем временем, самолет стремительно начинал набирать скорость и вдруг оторвался от земли.

– Летим! Летим! – восторженно крикнула молодежь в середине салона и стала хлопать радостно в ладоши. – До свидания, Москва! Адьес, Россия!

Анатолий Петрович посмотрел в иллюминатор, залепленный мокрым снегом. За окном ничего уже не было видно. Одна глухая темень и только.

– Да-с, – проговорил он вслух. – Шумахеры, бл..

Пассажир, похожий на беглого Троцкого, отложил газету и надел наушники, чтобы не слышать Анатолия Петровича, который то и дело комментировал полет. По радио звучал веселый и энергичный Рикки Мартин. Анатолий Петрович тоже надел наушники, но не нашел в этом занятии ничего интересного. Он вообще не понимал такую музыку.