Мой отец Шляпник. Записки Караванщика

У костров их всегда разводили пять или шесть – у каких-то грелись, где-то готовили или сушили одежду, сидели взрослые – отдыхали с дороги. Я редко заговаривал с ними. Больше слушал. Пытался понять чужие переживания и волнения, узнать, как видят мир другие. Со мной тоже не стремились общаться, лишь парнишка, которого мы выкупили на невольничьем рынке, частенько ошивался рядом, несмело заглядывая в глаза. Иногда заговаривал со мной. Большей частью развлекая больше себя, трепался обо всем на свете.

Так прошло несколько недель. На пути встречались как маленькие, в десятка два домов, деревень, так и одинокие, почти заброшенные трактиры. Где-то нам были рады. Дети выносили крынки с молоком, или просто подбегали к нам посмотреть на лошадей, или попросить показать меч. Взрослые одергивали, просили не приставать. Расспрашивали о дальних странах, предлагали обменять еду на товары, иногда указывали дорогу.

В некоторых деревнях реагировали куда спокойнее. Из одного хуторка попросили уехать сразу, как только узнали, что в караване был свой колдун, пусть и слабый. Конечно, мы для них безбожники.

Когда зима уже полностью вступила в свои права, деревья стали белыми до седины от снега, и дорога стала совсем уж безрадостной от холода – в лесу раздался дикий вопль.

Караван резко остановился. Успокоив людей и пообещав караванщику разобраться, я взял еще несколько охранников, и мы пошли на звук.

Пока мы шли напряжение росло, казалось, что воздух стал вязким и густым.

Стараясь прислушиваться к звукам леса, я мельком расслышал шепот за моей спиной:

– Чертовщина… в не добрый час…. Не стоит тревожить…

Суеверия сильны даже среди воинов.

Крик снова разорвал тишину леса. С том звуке было столь много интонаций – ярость боя, неизбывное отчаяние и горячая безбашенность, которая рождается в каждом бою, идущем насмерть. Этот крик издавал человек.

Никогда больше я не слышал, что бы кто-то мог так передавать свои чувства.