Ночная рыбалка. Военные приключения

– Говори, Коля – не выдержал Полуянов. Все это я, можно сказать, тоже видел, когда мотался по гарнизонам.

– Да, а помнишь, как встретились? – Засмеялся Светлов, – весело было!

– Помню ли я? – Обиделся Полуянов, – продолжай лучше, а то я тебе сейчас накостыляю.

– Ладно, не дуйся, журналист, я не хотел тебя обидеть, слушай дальше:

– В один из дневных полетов очередной раз взлетел, вышел в зону, выполняя полетное задание. Высота и скорость расчетная. Ничто не указывало на какие-то сложности, всё было, как обычно, полет проходил по плану. По мере выполнения задач я докладывал руководителю полетов, получал указания. Где-то в восьмидесяти километрах от аэродрома попал в очень густую облачность. Неожиданно что-то случилось со связью. Помехи были такие, как если бы с обычным радиоприемником рядом работала электросварка, – кроме треска, шипения, ничего не стало слышно. Указания руководителя полетов с командно-диспетчерского пункта не прослушивались. Они меня тоже не слышали. Приборы контроля и автоматика двигателей сошли с ума. Управлять стало невозможно, самолет бросало, как щепку в горном потоке, всё кружилось в бешеном темпе.

– И как ты это воспринял?

– Такое иногда случается в сильную грозу, когда молния попадает в воздушное судно, и он становится как огромный конденсатор. Но в том-то было и дело, что никаких грозовых признаков не наблюдалось, – вспоминал Светлов. В общем, я попытался принять решение возвращаться, – продолжал он, – лёту мне до аэродрома, с учетом гашения скорости и захода на посадку было от силы десять – двенадцать минут. Поэтому я особенно не нервничал. Ведь в полете всякое случается. Совершил разворот, лег на обратный курс, выскочил из облаков, видимость стала «миллион на миллион».

– И тут-то я эту штуковину и увидел, – взволнованно продолжал летчик. – Примерно в трехстах метрах, параллельно мне, двигался кокой-то летательный аппарат. Цвет его был, как начищенное блестящее серебро, по которому перемещались световые полосы, переливающиеся всеми цветами радуги. Яркость объекта наблюдения была непостоянной, она плавно менялась от светлой, сливающейся с цветом неба, до почти слепящей, резко выделявшейся на фоне горизонта, как второе солнце. Частота световых колебаний не подчинялась какому-то порядку, всё происходило хаотично. Размер объекта из-за этих вспышек-переливов определить было трудно, но я прикинул, – что-то около десяти или двенадцати метров, точнее определить, конечно, не смог. Форма какая-то размытая, текучая, но явно обтекаемая, аэродинамическая. – В общем, как большое, ярко переливающееся, разноцветное пятно света. В другой момент оно выглядело, как ёще одно тёмное облако. Необычность, почти нереальность обстановки, отсутствие связи, болтанка и плохая управляемость, – ощущение было не из приятных. Мы так летели рядом пару минут, почти на звуковой скорости. Что интересно, никакого следа от реактивной струи не было видно.

– Какой такой струи? – Не понял журналист.

– Ты знаешь, как появляется след в воздухе за самолетом? – Спросил Светлов у друга.

– Я слышал, что это пар, но точно не знаю, я же не специалист по авиационным двигателям, – рассмеялся Полуянов.

– В общем, ты прав. Инверсионный (паровой) след за самолетом на такой высоте появляется при соприкосновении влаги, находящейся в воздухе с горячими газами, которые выбрасывает реактивный двигатель. Если двигателя два, – то и следа будет два. Если три, – то и следа три. И так далее.

– И что из того, что не было следа?

– Ну, как же! – Взволнованно вскрикнул Светлов. – А это значит, что двигатель моего «соседа» использовал не горячую реактивную струю, а что-то ещё, – тоном учителя продолжал Светлов. – Воздух на такой высоте очень холодный, поэтому, след должен был быть обязательно. Нет следа – нет тепла. Ты видел хоть один из современных двигателей, не выделяющих тепла?

– Нет! – Протянул Полуянов.

– И я не видел! Даже электрический двигатель выделяет тепло, – продолжал бывший летчик, – то есть летящий с такой скоростью аппарат не имел земных аналогов, или использовал совершенно неизвестную технологию передвижения, – теперь ясно?

– Интересно! – А на что же был похож этот неизвестный гость? – Полуянова распирало любопытство.

– Очертания кабины, или какие-то особенности конструкции определить было невозможно, – ответил Николай Петрович.

– А предположения?

– Я тогда подумал, что это наш секретный самолет на испытаниях или воздушный разведывательный шар, – подвел итог Светлов, – кроме того, в этом далеком районе было достаточно всяких секретных военных объектов, о наличии которых мы знали, но то, что находилось в них, естественно, было строго засекречено. Это сейчас мы можем сказать, что летали над стационарными стратегическими складами с ядерными боеприпасами. Естественно, они привлекали к себе самые передовые технические средства всех разведок мира. До сегодняшнего дня я думал, что мне попался тогда беспилотный разведчик, использующий одну из технологий «Стеллс», но теперь я в этом сильно сомневаюсь.

– Как же они не боялись появляться на нашей территории? – Недоверчиво спросил Полуянов.

– Наивный, ты, Серега! – не выдержал летчик, – местность глухая, вдали от цивилизации, поэтому ожидать можно было всего, что угодно.

– Ну, и что же было дальше?

– Ну вот, летели мы вместе некоторое время, – продолжил рассказ подполковник, – а дальше этот аппарат стал размываться, как туман над рекой, когда утром пригревает солнце, изменил направление и в какие-то доли секунды исчез.

– Исчез? – Не поверил журналист.

– Да, как мираж растворился в воздухе, – подтвердил Светлов. – Как только он исчез, всё прекратилось, как по команде. Связь восстановилась, приборы успокоились, исчезли проблемы с управлением. Нормально зашел на посадку, зарулил на свою стоянку в ангар. Тут же меня вызвали к командиру на доклад о срыве полетного задания. Доложил, все, как было, а потом начались мои мытарства.

– А ты уверен, что тебе от перегрузок не померещилось? Ты был здоров? – Выпытывал по давней журналистской привычке Полуянов.

– Вот об этом же самом и на разборе полетов, и на медкомиссии меня спрашивали. Ребята смеялись, – мол, галлюцинации у тебя, Коля, – неохотно рассказывал Светлов, полет был горизонтальный, перегрузки небольшие.

– То есть ты был все же здоров?

– Запомни, Серега, больного летчика в полет никто не выпустит, – заверил Светлов друга. – Есть предполетный режим, медосмотр и так далее. Знаешь, сколько стоит самолет? А сколько подготовка летчика? Ну, вот тебе и ответ. А насчет бреда, – тогда я был один, а сегодня нам двоим могло померещиться?

***

Вопрос был правомерен. Полуянов хоть и не особенно верил рассказу своего товарища, но то, что они одновременно увидели сегодня вечером на берегу лесной речки, было практически то же, о чем рассказывал Светлов, и наводило на неприятные выводы. Выпито было не много, погода стояла ясная и безветренная. Померещиться не могло. Все же, повинуясь выработанной годами профессиональной журналистской привычке, он решил до конца выяснить все, что знал его друг.

– Так всё и закончилось?

– Нет, не всё, – грустно продолжил Светлов, – затем меня направили на медицинскую комиссию, долго проверяли, мучили анализами, тестами и прочими медицинскими прелестями.

– За что же?

– Не за что, а для чего. А что ты хотел? – Лётчик-истребитель с неуравновешенной психикой, неспособный выполнять боевые задачи? Никто не захотел брать на себя ответственность за последствия. В медицинском заключении четко написали: «Наблюдается ярко выраженный эмоциональный стресс. При выполнении фигур высшего пилотажа вследствие переменных перегрузок подвержен зрительным и слуховым галлюцинациям. Изменение восприятия основано на неадекватной оценке возможностей авиационного комплекса в боевой обстановке. К использованию в истребительно-бомбардировочной авиации не годен. Рекомендуется к переводу на наземную должность».

– А проблемы с техникой что же, не учли? – возмутился Полуянов.

– Неполадки со связью списали на некачественную подготовку самолета к полету, начальник группы подготовки радиоэлектронного оборудования и инженер эскадрильи получили по огромной «дыне», – продолжал Светлов.

– А командир твой что, он ведь тоже летчик?

– Командир и начальник особого отдела полка посоветовали мне нигде и никогда об этом случае не распространяться во избежание создания паники среди летного состава. И вообще, желательно всё забыть…

– И что было дальше?

– Лежал в госпитале, хотели вообще списать с летной работы, но попался понимающий председатель врачебной летной комиссии, – Человек с большой буквы. Знал, что летчику без авиации нет жизни. Помог перевестись в военно-транспортную авиацию на Ан-26. Из той дыры, где я служил, вскоре направили в еще более дальнюю дыру – на Север, в Антарктику. Там пролетал более пятнадцати лет с полярниками, а затем, когда здоровье подвело, списался с летной работы, служил руководителем полетов, потом уволился на пенсию, – невесело продолжал Светлов.

– А проблемы были?

– Смотря, что считать проблемами, – очередные звания присваивали без задержек, – в общем, если не считать тоски по небу, всё наладилось. Призывался я из Москвы, поэтому после увольнения получил без проблем квартиру, что странно. Я думаю, все так гладко стало складываться потому, что таким образом пытались стимулировать мое молчание по этому случаю. Я это своевременно оценил. Да ты знаешь, если бы не сегодняшний случай, я никогда бы и не рассказал тебе эту историю.

– Уверен, что это так! – Согласился Полуянов.

– Слишком уж всё это необычно и с трудом поддается объяснению, – продолжал Светлов, – то, что мы видели с тобой сегодня, странно похоже на то, что я видел в воздухе почти двадцать лет назад. Летая в Арктике, я не раз слышал от ребят о разных непонятных явлениях, которые они, как и я, наблюдали во время долгих северных перелетов. Сам я больше ничего подобного, до сегодняшнего дня не встречал, но один случай мне запомнился хорошо.

– Что за случай? – Сразу же вцепился в рассказчика журналист.

– Это еще одна, еще более захватывающая история, Серега – задумчиво произнес Светлов.

– Ты решил меня то конца заинтриговать? – Чуть не подпрыгнул с места Полуянов.

– Будешь слушать, или нет? – Рассмеялся Светлов.