Шанс номер два

Несколько мгновений смотрел только что говорившей бабенке в глаза. – Тебе, считай, больше других доверял… Что же ты меня обманула? Мирошкин, оказывается, день прогулял, а ты ему Закрыла, так твою!.. – вновь выругался инженер.

Ты ж мене пидманула//ты ж мене пидманула, – пропела Татьяна на украинский манер. Сняв крышечку, поставила чайник под струю из краника самовара.

– Вот, пожалуйста, – кивнул на нее инженер, обратившись к Алексею. – Татьяна Загодеева, нормировщица. Больше остальных на условия труда жалуется… С ней и поговорите.

– Чего? В чем дело-то? – на этот раз испуганно произнесла молодая женщина, уставилась на Алексея.

А он уже давно, с момента, когда вошел сюда, разглядывал ее: невысокая, с полной грудью, бедра – не широкие, но женственные, плавно очерченные тканью рабочего халата. Татьяна Загодеева была красива той вульгарной, броской красотой бабешек из рабочей среды, которая с годами быстро проходит, уступая место сварливому выражению лица и жирному, отвисшему подбородку…

* * *

Что-то в окружающей обстановке изменилось, мысли Алексея торопливо вернулись из дней недавних к настоящему. Нет, ничего страшного – просто окно, освещенное красным абажуром, погасло. Да за поворотом раздалось очень знакомое, сейчас ласкающее слух, урчание дизельного мотора. Значит, подойти поближе к проезжей части, чтобы фары автобуса неминуемо выхватили его из темноты. Но тогда придется расстаться с грибком остановки и оказаться под проливным дождем. Однако тут выбирать не приходится! Алексей шагнул вперед.

* * *

– Ужинать будешь? – спросила Вера и отвела руки мужа от

своих плеч.

– Не хочу. Желательно… – он заговорщицки подмигнул ей.

– Желательно чего?.. – действительно не поняла она.

– Ну этого… – Алексей вновь подмигнул, шагнул к жене ближе (теперь смысл до нее дошел). Он хотел произнести слово поточнее.

Предугадав намерение мужа, испугавшись, Вера не дала ему сказать:

– Нет, нет, я не в силах больше… Я не в силах слышать от тебя эти ужасные жаргонные словечки!

Она отошла от него к висевшему на стене прихожей зеркалу.

Алексей зло скривил губы, однако сдержался, промолчал. С детства ему были свойственны неожиданные для окружающих, да и для себя, резкие вспышки ярости, возникавшей мгновенно. Поводом мог служить любой пустяк. Он бил приятелей в песочнице – те неумело играли в предложенную им игру. Однажды с силой запустил хрустальной вазочкой в приходившую на дом учительницу музыки, – ей не понравилось, как он приготовил урок.. Сейчас боязнь скандала заставила обуздать себя. Ведь иначе они наверняка лягут спать в разных комнатах.

– Отскакиваешь, словно тебе чужой! – тихо произнес он.

Впрочем, с нее достаточно выражения его лица – хищный, недобрый прищур глаз, выдвинувшаяся вперед, без того массивная, нижняя челюсть, искаженная линия тонких губ. В глазах Веры мгновенно заблестели слезы.

Словно удовлетворившись результатом, Алексей вздохнул, сел на стоящий в прихожей стульчик. Снял туфли. Уставился в красный половичок.

Красный абажур в том окне… Ужинать он сейчас не может. Какой тут аппетит – в голове крутится одно и то же…

"– Чего? В чем дело-то? – на этот раз испуганно произнесла молодая женщина, в упор посмотрела на Алексея. Сучьи глаза раскрылись шире прежнего.

Корреспондент нервно скомкал в кармане носовой платок. В сущности, Татьяна Загодеева – самое интересное, что обнаружил на чаеразвесочной фабрике. Больше, такую мог встретить лишь на мрачной, неуютной фабрике. Не в редакции, не в гостях у знакомых или в театре, а именно здесь: невысокая (приземистая рабочая лошадка), с полной грудью, бедра – не широкие (почему-то это особенно возбуждало), но женственные. Вульгарна, наверняка матерится, как грузчик, лет через десять превратится в сварливую сволочь из очереди…"

– Ах, черт, давай ужинать! – произнес Алексей и резко поднялся со стульчика.

Верочка смахнула ладонью слезы, деловито поспешила на кухню. Понимала: примерная жена обязана вовремя накормить мужа. Ужин -не разные шалости, которые вполне можно отложить…

"Теперь – до вечера или до завтра…" – подумал Алексей, направляясь в ванную комнату.

Там он долго и тщательно мыл руки. Затем ополоснул лицо горячей, пощипывавшей кожу, водой. Взглянув на себя в зеркало, увидел покрасневшие глаза, кроваво-карминные после умывания губы. Порядок! С наслаждением, не спеша кутая лицо в полотенце, вытерся насухо. Похрустел пальцами, взял с полочки флакон туалетной воды "Данхил". Смочил ею виски, растер массирующими движениями. Еще лучше! Кожу начало жечь, но в голове сразу просветлело.

– Приток крови, дорогая Вера, – великая вещь! – не оборачиваясь произнес Алексей. – Судя по твоему появлению, ужин для нашего величества готов.

– Разумеется, ваше величество, – ответила она, глядя на отражение мужа в зеркале. – Даже яду в тарелку успели подсыпать. В нашем дворце все делается на мировом уровне…

* * *

– Послушай, отчего ты такой озабоченный? – спросила Алексея

Вера, едва он положил руку на ее открывшееся в полах халата колено, больно сжал его.

Они успели поужинать и теперь сидели в гостиной возле низенького столика. Вера прихлебывала сладкий чай и листала томик Льва Толстого. Алексей пил из глиняной чашечки крепкий кофе и мрачно смотрел телевизор. По рассеянному взгляду становилось понятно -фильм его мало интересует.

Он убрал руку. Поставив чашечку на стол, поднялся с кресла. Приблизился к окну, резким движением распахнул плотные шторы.

– Ой, зачем? – не понравилось ей. – На улице мерзко!

Алексей наклонился к стеклу: в лицо повеяло холодом, дуло в щели между рамами. Отчетливо слышалось: капли ударяются о прозрачную преграду… Отчего озабоченный? Кто знает?.. Родной дедушка в семьдесят лет скончался от сердечного приступа в постели тридцатипятилетней любовницы, – слишком любила деда, чтобы беречь. По той же причине не старалась скрыть обстоятельства смерти… Дождь лил и лил, наступавшая ночь и следующий день обещали безраздельно принадлежать пасмурной, с низкими рваными тучами, осенней погоде. С четырнадцатого этажа видно: город переменился. Улицы пустынны, даже на углу, возле молодежного кафе – никого, только "Жигуленок" с побитым багажником сиротливо мок под неоновой вывеской.

– Не озабоченный! – наконец ответил жене Алексей. – Супернормальный! Настолько нормальный, что вам, ненормальным, кажусь

отклонением от привычного.

Чертова погода! За окном так мрачно и уныло, – мысли в голову лезли сплошь невеселые. И хотелось вообще не думать, жить одними инстинктами. Похожими на электронный навигатор авиалайнера, – кругом бушует непогода, не видно ни зги, а воздушный корабль выбирает курс, не теряя высоту, не сбиваясь с проложенной искусственными мозгами линии… Алексей задернул шторы, отошел от окна. Зябко потер ладонью о ладонь.

– Говорят, для мужчины жена – одновременно кухарка, служанка и любовница… – Вера сделала паузу. Вгляделась в лицо мужа, пытаясь обнаружить в нем перемены.

Алексей бесстрастно, не прерывая, слушал.

– Знаешь, после Венгрии (Вера побывала туристкой, – две недели, почти бесплатно, выгодная путевка комсомольского бюро "Спутник") отчетливо поняла – служанка и кухарка тебе не нужны. Что стоишь, как памятник? – нервно спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжала.

– Верно, не нужна?.. Вспомни, когда вернулась, в квартире – идеальная чистота и порядок, а ты готовил на плите отличный обед…

– Да, – самодовольно произнес он, – не нуждаюсь, чтобы мне вытирали сопли!

– Но страдают же мужчины без женского ухода, опускаются, ходят по столовкам… Остается – любовница, от слова "любовь". А ты… Кто я для тебя? Станок?

– Началось: любовь, станок… – раздраженно произнес Алексей. – Слушай, был бы я беспомощным, распускающим по любому поводу нюни – тебе жилось легче?

– Может быть. Слабее, ты не был бы столь жестоким по отношению к близким. Ко мне, например.

– Хватит, замолчи! – приказал он.

– Не могу больше! – на грани того, чтобы разрыдаться, произнесла Вера.

– Не можешь?.. – ухмыляясь переспросил Алексей. И резко закончил: – Тогда ложись!