Мечтания

Фрося (героиня повести «Магистр и Фрося») родила ребенка, девочку, и вот что она ощущает: «Сначала Фрося ничего не чувствовала, кроме наслаждения избавиться от физических мук; в первые минуты после родов ее не могло бы огорчить известие о смерти ребенка, но когда девочку прибрали и положили к ней на кровать, и она, приподнявшись, взглянула на это маленькое сморщенное личико, в ней вдруг загорелась такая страстная любовь к ней, что она готова была жизнь свою отдать за это беспомощное создание» («Русская мысль», 1883 г., кн. IX, стр. 111).

Вот что чувствовала Фрося.

Магистр, Петр Иванович, напротив, сделавшись отцом этого беспомощного существа, чувствовал к нему нечто другое: «Итак, то, чего он ужасно боялся, свершилось: ребенок родился и был жив. Он (Петр Иванович, отец ребенка) оперся головой на руку и чуть не скрежетал зубами, и в то время, когда торжествующая акушерка хлопотала около девочки, стараясь как можно теплее укутать ее в пуховую подушку, отец был в отчаянии: он готов был проклинать час, в который зародился младенец; он совсем не желал его и к тому же был так уверен, что судьба сжалится над ним и ребенок родится мертвым. И вдруг такое страшное разочарование!» (там же).

За рождением этого ребенка следует ряд сцен поистине ужасающих. Фрося, готовая отдать за него жизнь, и Петр Иванович, жаждущий его смерти, начинают поступать каждый сообразно владеющим ими побуждениям. У Фроси нет молока. Она просит, чтобы Петр Иванович нанял кормилицу; Петр Иванович отказывает. «Но если не кормить ребенка, то он умрет сегодня же… он не вынесет коровьего молока…» – «Так что ж делать?» – говорит Петр Иванович. – «На коленях умоляю! Ради всего святого, успокой меня! Я с ума сойду!» Петр Иванович остается жестоким, непреклонным, и когда Фрося начинает метаться в страшных муках гнева, страха и отвращения, Петр Иванович как бы выжидает голодной смерти ребенка, а пожалуй и смерти Фроси, и хотя приходит в ужас от ее мучений, от ее начинающегося безумия, но ровно ничего не делает ни для Фроси, ни для ребенка, и когда она дошла до того, что доктора вынуждены были привязать ее к кровати, Петр Иванович, скорчившись, прижался за диваном в соседней комнате… (стр. 115)

Спрашивается, что же это за изверг? И это еще ученый, образованный человек, магистр! Нет, он не изверг; на той же 115-й странице мы находим такую строчку: «Спасите ее, доктор, спасите!» – говорил Петр Иванович, схватив руку доктора и прильнув к ней губами». Стало быть, сердце у Петра Ивановича не совсем каменное, и мы попробуем отнестись к нему справедливо. Он – ученый, и хотя опыт его профессорства был неудачен, но он не оставил своей цели – сделать карьеру ученого; он поглощен своей специальностью, он добивается, чтобы ученый мир признал его; специальность забрала его в руки, он весь сосредоточился в ней; каждый шаг его как специалиста обязывает его поступать известным образом, он весь во власти своей специальности, для нее работает его ум, она владеет его сердцем… А Фрося? Фрося – тоже специалистка, и именно тем, что она Фрося – и больше ничего. Если Петр Иванович узок, потому что весь ушел в успех диссертации и ничего так не жаждет, как того, чтобы в конце концов ученый мир сказал про него: «Молодец, Петр Иванович!» – то и Фрося также ушла в то, что она женщина, что ее надобно любить, что ее нельзя по целым дням оставлять одну, что она должна жить, что ей, Фросе, нельзя так сидеть, «одной». Ей мешает все, что для Петра Ивановича нужно, интересно, важно. Петру Ивановичу все мешает, что нужно Фросе: постоянное внимание, постоянные прогулки под руку, постоянные разговоры «обо всем». Ведь, положа руку на сердце, разве Фрося поймет, что такое обременяет голову Петра Ивановича? Для этого тоже надобно быть профессором-специалистом, также сузиться в достижении крохотной цели. Но поймет она или не поймет, ей-то вовсе не нужно и не интересно быть, обремененной заботами Петра Ивановича – она сама по себе; она совершенно законно говорит: «я хочу жить», но в буржуазном обществе она может жить только крайне односторонне: как женщина, до мельчайших подробностей развивая свои собственные женские требования; мужчина должен быть энергичен и тверд, женщина – нежна и бледна, «как лилия», – вот специальности буржуазных отношений, в грубой форме выраженные. Это не крестьянка, которая сама одна умеет и работать, как мужик, и нежные песни ребенку петь. Ребенок для Фроси – все; она жизнь готова отдать за него; для Петра Ивановича он – гибель, он – конец его карьеры; он, этот маленький человек, которому всего-то нужна одна рюмка молока в день, он является на свет для того, чтобы терзать Петра Ивановича какими-то новыми обязанностями, своею беспомощностью, болезнью и т. д., наполняя ими то сердце, которое уже отдано во власть науке, карьере… Этот писк вытесняет из его сердца старую хозяйку – карьеру; Петр Иванович должен трепетать этого, потому что отдай он свою внимательность этому крошечному существу – он пропал буквально, он должен уйти с той дороги, на которой стоит, он завтра же «отстал в науке», он завтра за штатом и все его существование – на воздухе…

Эта сцена груба и жестока, но кто же не скажет, что такие отношения, в формах значительно более мягких, чем отношения Фроси и Петра Ивановича, не характеризуют вообще семейные отношения буржуазной среды? Железные законы сделали в этой среде женщину – слишком женщиной и мужчину – слишком мужчиной. Каждый особенно слишком развит в сторону своего пола, причем мужчина, мало того, что слишком мужчина, но всегда сужен еще какою-нибудь специальностью, то есть нравственно, бог знает, как далек от своей жены, а связь между ними, в огромном большинстве случаев, далеко не гармонична, далеко не такая, как у мужика и бабы, которые живут и интересуются и делают одно и то же дело, причем каждый из них отдельно может и умеет делать это дело и сам один, без чужой помощи.

В повести «Дошутилась» представлена другая буржуазная драма; здесь между мужем и женою нет уж никакой, мало-мальски достойной уважения связи. Даже детей нет. Он земский гласный, а она – жена его… только жена – жена, которую он должен любить, которая любит его..– любит так, «искусство для искусства»… и выходит тяжелая картина бессодержательной и некрасивой жизни.

Картины этой бессодержательной жизни могли бы повергнуть читателя в неисходную, мрачную тоску, если бы, по счастию, не было таких литературных произведений, в которых бы не доказывали, что в этой среде не умерла здоровая, прямая, светлая мысль, что человек стремится выйти из этих тенет пустоты и бесстрашно идет к правде, смело ищет таких форм жизни, при которых душа чувствовала бы себя широко живущей и чистой. Рассказ г-жи Н. Л. «Мои вдовы» – одно из таких замечательных по новизне идеи произведений.

Героиня рассказа, образованная женщина, жена образованного человека, живущая в возможно благоприятных и разумных семейных отношениях, словом – женщина умная и считающая себя счастливою женою, живя подолгу в деревне, начинает невольно наблюдать тех деревенских женщин, с которыми сталкивает ее судьба, и, наблюдая, как умная, развитая женщина, начинает замечать, что в этих грязных крестьянках есть что-то новое для нее, что-то такое, чему можно даже завидовать. Ее поражает именно эта самостоятельность крестьянской женщины, эта красота справедливости существования, нравственная полнота его, дающая возможность понять слово жизнь шире, покойнее и светлее… В параллель с этими самостоятельными женщинами деревни, превосходно изображенными в лице двух крестьянских вдов, автор приводит тип великосветской вдовы, которая после смерти мужа остается совершенно неведущей и беспомощной во всех отношениях и должна бы пропасть, как былинка, если бы об ее участи не заботилась масса родни, которая за нее думает, делает, распоряжается, а со временем выберет ей мужа и опять водворит в новой спальне для продолжения существования специально по женской части. Скоро становится вдовой и героиня рассказа, от лица которой ведется ее рассказ. Для нее, как для женщины образованного общества, предстоит та же дорога, что и для изображенной ею великосветской вдовы; о ней как о женщине позаботятся, устроят, похлопочут; ей легче идти по этому пути:, у нее дети, надо их пристроить… а она – женщина… слабое существо… Но она уже видела неслабых женщин, она уже поняла красоту этого типа, и она сознательно предпочитает этот тип; ей уже тесно жить в обществе, где обязательно «услуживать» женщинам; она чувствует прилив сил, дающих ей право быть самостоятельной, независимой, не порабощаемой ни услужливостью, ни деспотизмом, и она решает жить так, как живут ее деревенские вдовы, эти женщины-мужчины.

Она решила сделать так, возвращаясь в деревню с похорон мужа.

Приближаясь к дому, она шла полями.

«Великая скорбь, которую она несла в своем сердце, – невместимая, как эти необъятные поля, могучая, как эта земля, все покоряющая, – как грозно поднявшаяся стихия, встала, заступила ей дорогу, пошатнула и ударила о сыру землю. На грудь этой немой, но могучей матери хлынули потоки слез, задержанные мелочью людскою; ласково приняла росистая трава изнемогшее тело, ласково дышал воздух, ласково обступала кругом гордая, цветущая рожь.

«– Родная, святая, вечная вдова! – рыдала бедная женщина, страстно прижимаясь к родной земле, – побереги, не оставь меня с малыми детушками! Дай мне силу твою, молчаливую, великую, неизменную! Помоги мне их выкормить, вырастить, тебя любить научить!

«Жизнь, жизнь зовет! Вставай же и иди навстречу ей! Место, место дайте моей барыне в рядах своих, вы, тянущие лямку день и ночь, без передышки, без ропота и уклонений; вы, держащие сирот, дом и дела на уровне мужского и женского труда, сложенных вместе, вы, бодрые, терпеливые, безупречные русские вдовы и матери! Подайте руку, встречайте – не посрамит она вас»! («Русская мысль», 1884 г., книга III, стр. 69).

Рассказ этот положительно превосходен, и я желал бы, чтобы его перечитали те, которые не заметили его или не обратили на него серьезного внимания. Он даст вам смелость не только думать и мечтать о том, «как жить свято», но и в самом деле пробовать свято жить. Вы видите, что уж пробуют, – и это одно из самых драгоценных движений души искренних русских людей.

Примечания

Печатается по последнему прижизненному изданию: Сочинения Глеба Успенского в двух томах. Том второй. Третье издание Ф. Павленкова, СПБ., 1889.

Очерк, носивший в рукописи заглавие «Кое-что из недосказанного», был впервые опубликован с видоизмененным наименованием «Мечтания» в «Русской мысли», 1884, № 12. Со стилистическими исправлениям» и сокращением текста вошел в Сочинения писателя.

В «Мечтаниях» Успенский, отвечая на вопросы своих читателей и критики, развивает мысли, высказанные им в статье «Трудами рук своих».

Статья Я. Лудмера «Бабьи стоны» («Юридический вестник», 1884, №№ 11–12), на которую ссылается Успенский, была известна ему еще в рукописи. Он прочитал ее в редакции «Отечественных записок» Так как автор долгое время не мог опубликовать «Бабьи стоны», Успенский предложил ему продать статью. Писатель предполагал использовать приведенные Лудмером факты о положении русской женщины в своих очерках.

«Понимая, что под пером Успенского, – писал позднее Я. Лудмер, – этот же вопрос получит неизмеримо более яркое освещение, чем какой я ему мог дать, и произведет более сильное впечатление на общество, я ни минуты не задумался над его предложением и ответил ему, что счастлив предоставить ему всю статью мою в полное его распоряжение без всяких условий. Но, спустя короткое время, я получил от Успенского телеграмму, что по случаю закрытия «Отечественных записок» он совершенно лишен возможности осуществить свой первоначальный план. Таким образом, статья «Бабьи стоны» опять поступила ко мне, и после различных попыток напечатать ее в каком-либо журнале, не удавшихся вследствие цензурных условий, я устроил ее, наконец, по совету В. М. Соболевского, направившего меня к С. А. Муромцеву, в двух книжках «Юридического вестника» («Русские ведомости», 1911, № 224, 30 сентября).

Успенский откликнулся на появление статьи «Бабьи стоны» также в очерках «Несбыточные мечтания» (очерк первый) и «Якобы «дела».

notes

Сноски

1

…Бисмарк недавно очень «пужал» германский парламент мечтателями… – Успенский имеет в виду речь рейхсканцлера О. Бисмарка 10 мая 1884 г. в рейхстаге при обсуждении вопроса о продлении исключительного закона против социалистов.

2

Один Бисмарк пять миллиардов получил излишних… – Речь идет о контрибуции, получаемой Германией с Франции после франко-прусской войны 1870 года.

3

…крестьяне деревни Горелово-Неелово… – Успенский использует наименование деревни из поэмы Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо».

4

Джорж – Джордж Генри (1839–1897) – американский публицист и экономист, считавший, что нищета трудящихся масс может быть уничтожена введением высокого налога на земельную собственность или национализацией земли буржуазным государством.

5

…два из них («Дошутилась» и «Магистр и Фрося») как нельзя лучше рисуют тяжкую бессодержательность семейных отношений буржуазной семьи… – «Дошутилась» – повесть А. Алексеевой (А. А. Сорневой), опубликована в «Русской мысли», 1883, №№ 7–8; «Магистр и Фрося» – повесть А. Шабельской, появилась в «Русской мысли», 1883, №№ 8–9.

6

…рассказ «Мои вдовы»… – повесть Лесницкой, (В. И. Беленко), напечатана в «Русской мысли», 1884, № 3.