– Зачем мне нужно было кресло, ага? – удивился тренер.
– Чтобы отвезти труп Хобсона к озеру.
Кост мягко рассмеялся:
– Расскажите это жителям острова Авалон, который как раз на озере, ага.
– Расскажу, когда отыщу морских лошадок, – буркнул Блоксхэм, после чего развернулся и двинулся обратно в дом.
Кост смотрел ему вслед, а потом снова уткнулся в газету.
Инспектор же вернулся в комнату, где он оставил мисс Кэддик. Ее работодательница, к его большому облегчению, удалилась, и рядом не было никого, кроме Амарис Кауз.
– Итак, мисс Кэддик, – начал Блоксхэм, стараясь говорить любезно, – я не хочу, чтобы вы волновались и нервничали, но обязан задать вам еще несколько вопросов.
Она часто задышала, прикрыла глаза и замахала рукой, показывая, чтобы он удалился.
– Не будьте такой раздраженной, – жестко сказала Амарис Кауз. – Инспектор – вполне приятный молодой человек и очень добросердечный. Кроме того, вы же знаете, что вам нечего бояться. Вы же не убивали этого Хобсона?
Мисс Кэддик испустила негромкий стон, но страха или отрицания – понять было невозможно. Амарис ободряюще похлопала ее по плечу и добавила:
– Говорите же! Поведайте нам правду и не думайте о последствиях!
– Но… но я не могу!
Инспектор решил, что настало время вмешаться.
– Если вы позволите, мисс Кауз, – произнес он. – Не уходите далеко, конечно… если вы считаете, что мисс Кэддик может потребоваться помощь, то… оставайтесь прямо за дверью, если это вас не затруднит.
Мисс Кэддик с печалью посмотрела на уходящую Амарис, а затем повернулась к инспектору.
– Я бы охотно поведала вам истину, инспектор, – заявила она, – но надо принимать в расчет дорогую миссис Паддикет. Я поступаю правильно, но наша дорогая миссис Паддикет имеет склонность быть немного придирчивой и критичной. У нее не было той свободы, которой пользуемся мы, современные люди.
– Миссис Паддикет нет нужды знать о том, что вы расскажете мне, мисс Кэддик, – заметил инспектор. – Вы имеете в виду, что Кост провел ночь с вами? Так ведь?
– Инспектор! – воскликнула мисс Кэддик, заламывая руки. – Нет, не со мной! Как вы могли вообразить что-то столь ужасное?! Я никогда не думала, что полиция читает воскресные газеты и знает их содержание! Но он провел ночь в доме. Я… признаю это.
– Ага! – воскликнул Блоксхэм.
Он взглянул ей в лицо, а потом вниз – на чистую страницу своего блокнота.
– Все было так, – начала мисс Кэддик, набравшись храбрости. – Тренер несколько раз доверительно сообщал мне, насколько спартанские условия для атлетов предоставила дорогая миссис Паддикет. Кровати, говорил он, были жесткими. Пища – обильной, но однообразной. Рабочие часы – просто катастрофа. Они отлично подходили для молодых людей, но он считал, что для тренера требуется больше почтения. Конечно, я с сочувствием отнеслась к его словам, хотя это не мое дело – передавать его жалобы дорогой миссис Паддикет. Это вызвало бы у нее один из ее приступов, а они… эти… они просто ужасны. В общем, я ничего не сказала ему, только несколько слов женского утешения, которые могут быть озвучены и приняты как образец сестринского отношения и пример украшения нашего пола. Но утром пятницы… вы знаете, о какой пятнице я говорю?.. роковой пятницы… Кост сказал, что не может больше этого выносить и должен предупредить об отставке немедленно, если для него не будет найдена достойная постель. Бедный малый! Он выглядел таким благородным, и казалось, что у него хватит решимости выполнить эту чудовищную угрозу. Я поняла, что должна помочь ему.
– И что же это была за чудовищная угроза? – спросил Блоксхэм.
– Предупреждение об отставке, инспектор. Как неприятно для меня!
– Почему для вас?
– Я пригласила Коста на место тренера. Письмом, разумеется. Миссис Паддикет возложила эту проблему на меня, и просто подумайте, как она разозлится, если выбранный мной человек захочет уйти через какие-то две недели!
– Понимаю.
– Я сказала Косту, что мы встретимся в малой столовой примерно без четверти десять тем вечером, и он должен принести его… все вещи, что ему требуются для сна. Он явился вовремя, но, увы, забыл… свое… облачение. Я рассказала ему о моем плане, и затем он удалился, пройдя через кухню – с любезного позволения миссис Макбрай, – и вернулся в малую столовую уже с вещами.
– Где же он спал?
– Ну, – сказала мисс Кэддик, нервно оглядывая комнату, – только одну кровать можно использовать, и мне пришлось достать… взять достаточно белья для нее, так, чтобы никто не заметил!
– Где эта кровать? – уточнил Блоксхэм.
– Ну… – мисс Кэддик содрогнулась, вспоминая собственную отвагу, – это кровать в малой гардеробной комнате, которая прилегает к большой спальне миссис Паддикет. Ведь она никогда не используется, и кровать, пусть и небольшая, исключительно комфортна, поскольку я спала на ней однажды, когда миссис Паддикет подхватила инфлюэнцу. Я предупредила Коста, что ему надо вести себя исключительно тихо, он не должен храпеть и ему придется освободить комнату в половину шестого утра в субботу, и все эти инструкции, я бы сказала, он исполнил точно.
– Ему нужно было пройти через спальню миссис Паддикет, чтобы попасть в эту малую гардеробную комнату? – поинтересовался инспектор.
– Пересечь один из ее углов. Но дорогая миссис Паддикет очень крепко спит.
– Ясно. Теперь, мисс Кэддик, мы пришли к очень важному моменту всего дела. Я хочу, чтобы вы были со мной полностью откровенны, поскольку только в этом случае смогу добраться до истины. А ваше повествование является лишь малой ее частью. Что насчет времени убийства? Для меня все выглядит так, что вы и Кост вполне определенно слышали что-то от Хобсона.
– Мистер Кост рассказал вам, что он вытолкнул того человека за ворота около десяти часов?
– Он упомянул данный факт.
– Когда мы услышали, что Хобсон кричит внизу таким ужасающим образом, мистер Кост сказал мне: «Это опять тот тип. Глупый парень. Я должен пойти и вразумить его». Но я помешала ему сделать это, поскольку я не желала, чтобы он раскрыл кому-то – пусть даже из жителей деревни – собственное присутствие в доме этим вечером. Вы же понимаете мое отношение в данной ситуации, инспектор, я надеюсь?
– Вполне, – кивнул Блоксхэм. – Еще один вопрос, и мы закончим. Вспомните, в какое время эти крики прекратились?
– Этого я не могу сказать, инспектор. Видите ли, был такой шум в соседней комнате, граммофон, и пение, и смех, и я так тревожилась, чтобы доставить мистера Коста до кровати безопасным образом, что едва могу вспомнить, прекратились они, когда мы еще находились в малой столовой, или продолжались, когда мы двинулись по ступенькам вверх.
– Понятно. Мисс Кэддик, я думаю, что вы проявили мудрость, рассказав мне все это, и, полагаю, вам не нужно бояться последствий своей откровенности.
Блоксхэм собрался уходить, когда его посетила новая мысль.
– Кстати, Кост съел что-нибудь на ужин, прежде чем отправиться спать? – спросил он.
– Он получил обычное питание, которое примерно совпадает с нашим собственным рационом, – с удивлением ответила мисс Кэддик. – Но зачем вам это?
– Просто хотел узнать. А теперь, будьте добры, покажите мне дверь своей спальни, а затем, если это вас не затруднит, я попросил бы, чтобы вы вывели меня наружу и показали окно спальни. Я посмотрю, куда именно оно выходит.
Озадаченная мисс Кэддик выполнила эти просьбы: дверь ее спальни располагалась рядом с той, что вела в опочивальню старой миссис Паддикет, а окно выходило на восточную сторону дома.
Задумчивый, но довольный инспектор вновь отправился к Косту и атаковал его историей мисс Кэддик. Невозмутимый тренер признал, что все, изложенное в ней, правда.
– На данный момент, – сказал Блоксхэм, – вы уже создали мне немало проблем. Не следует ничего больше скрывать. Почему бы вам не признать, что вы вышли в водяной парк около часа ночи и бросили камень в то, что вы считали, является окном мисс Кэддик, желая привлечь ее внимание? Также почему бы вам не прояснить ситуацию с теми ночными шутками в доме, например с Браун-Дженкинсом, которого столкнули с лестницы? Почему вы не сказали, что в поисках двери мисс Кэддик потерялись внутри дома и зашли в спальню мисс Йеомонд по ошибке? И видели вы или слышали что-либо в ту ночь, связанное с креслом старой леди?
Кост изумленно уставился на него.
– А почему я должен совершать все эти поступки, ага? – воскликнул он. – Если я впервые за две недели спал на кровати, которую можно назвать кроватью, я должен вскакивать в час ночи и кидать камни в окно моей благодетельницы, этой бескорыстной, гуманной дамы, которая вовсе не красива… нет, но она обладает добрым и большим сердцем, да! Должен я беспокоить ее камнями и хождением по дому, ага? Спросите себя! Я бы плюнул в лицо тому, кто проявил бы свою неблагодарность подобными деяниями!