На стреловержицу с бранью накинулась Гера богиня:
«Сука бесстыдная! Как? Уж против меня ты сегодня
Выступить хочешь? Тебе я тяжелой противницей буду,
Хоть луконосица ты, хотя для женщин и львицей
Зевс тебя сделал и дал убивать, какую захочешь![75 - Дал убивать, какую захочешь. – Скоропостижную смерть у женщины вызывала своею стрелою Артемида.]
Право, уж лучше б тебе по горам за зверями гоняться,
Диких оленей стрелять, чем с более сильными биться!
Если же хочешь сразиться, то скоро увидишь, насколько
Силой слабей ты меня, чтоб решаться равняться со мною!»
Так сказала и левой рукой близ кистей ухватила
Руки богини, а правою, с плеч Артемиды сорвавши
Лук и колчан, вкруг ушей ее бить ими стала со смехом.
Та, уклоняясь, рвалась. Рассыпались быстрые стрелы.
Плача, прочь убежала богиня, подобная быстрой
Горной голубке, от ястреба прочь улетевшей, чтоб скрыться
В горной расщелине: пойманной быть ей судьба не сулила.
Так Стреловержица с плачем бежала, оставивши лук свой.
Аргоубийца вожатый к Лето между тем обратился:
«В битву с тобою, Лето, вступать ни за что я не стану:
Страшно с супругами туч собирателя Зевса сражаться.
Ты ж средь богов олимпийских хвались себе, сколько угодно
Будто меня победила могучею силой своею».
Молвил. Лето подбирала изогнутый лук со стрелами,
В вихре поднявшейся пыли упавшими всюду на землю.
Лук подобравши и стрелы, Лето повернула обратно.
Та же пришла на Олимп, к меднозданному дому Зевеса.
Села, плача навзрыд, на колени родителя дева,
Платье на ней трепетало нетленное. Дочь Артемиду
Зевс к себе притянул и спросил, засмеявшися нежно:
«Кто так неправо с тобой поступил из потомков Урана?
Дочь моя, словно бы зло ты какое открыто свершила?»
Зевсу охотница-дева в прекрасном венке отвечала:
«Я женою побита твоей, белолокотной Герой.
Из-за нее ведь, отец, у бессмертных и ссоры и распри».
Так меж собой вели разговоры бессмертные боги.
Феб-Аполлон между тем в Илион удалился священный:
Он опасался, чтоб стен благозданного города Трои
Сила данайцев, судьбе вопреки, не разрушила нынче ж.
Прочие вечные боги к себе на Олимп удалились.
Гневом пылали одни, победой гордились другие.
Сели они близ отца чернотучного. Сын же Пелея
Вместе троянцев самих и коней избивал быстроногих.
Так же, как, густо клубясь, до широкого неба восходит
Дым городского пожара, зажженного божеским гневом;
Всем он приносит труды и многим печали приносит.
Так же троянцам труды приносил Ахиллес и печали.
Молча стоял престарелый Приам на божественной башне.
Он увидал Ахиллеса огромного, видел, как в страхе
Тотчас же все от него убегали троянцы: отпора
Не было больше нигде. Приам зарыдал и, спустившись
С башни, привратникам славным, близ стен находившимся, крикнул:
«Настежь ворота! Пока не войдет в них бегущее войско, –
Не выпускайте из рук их! Уж вон Ахиллес, уже близко!
Бешено гонит троянцев. Боюсь я, близка наша гибель!
Только что наши, в стенах очутившись, вздохнут с облегченьем,
Тотчас ворота закройте и прочные створы замкните!
Страшно мне, как бы к нам в город погибельный муж не ворвался!»
Стража немедля запоры сняла и открыла ворота.
Свет беглецам, распахнувшись, они принесли. Аполлон же
Выбежал быстро навстречу, чтоб гибель отвесть от троянцев.
Прямо к высоким воротам и к городу войско троянцев,
Пылью покрытое, с горлом, иссохшим от жажды, с равнины
Мчалось. И бурно их гнал он копьем. И все время великим
Бешенством сердце кипело. И славы рвался он достигнуть.
Взяли б тогда же ахейцы высоковоротную Трою,
Если бы Феб-Аполлон Агенора на бой не подвигнул.
Сын Антенора он был, человек безупречный, могучий,
Феб ему сердце наполнил отвагой, и сам недалеко
Стал, чтоб настигнут он не был тяжелыми Керами смерти.
К дубу Феб прислонился, густейшим закрывшись туманом.
Тот же, едва увидал Ахиллеса, крушителя башен,
Остановился и ждал; волновалося сильно в нем сердце.
И обратился, смутясь, к своему он отважному духу:
«Горе какое! Когда от могучего я Ахиллеса
Тем же путем побегу, как в смятенье бегут остальные,
Быстро меня он догонит и голову срубит, как трусу.
Если же всем остальным предоставлю тесниться я в бегстве
Пред Ахиллесом, а сам от стены побегу поскорее
Прочь по Илову полю, пока не достигну лесистой
Иды и там не укроюсь в ущелье, в кустарнике частом…
После того же, как вечер наступит, – обмывшись от пота
И освежившись в потоке, назад в Илион я вернулся б.
Но для чего мое сердце волнуют подобные думы?
Вдруг в то время, когда побегу я от города в поле,
Он, заприметив меня, на ногах своих быстрых настигнет?
Будет тогда невозможно спастись мне от Кер и от смерти:
Больно уж этот силён человек средь людей земнородных!
Если б, однако, навстречу ему перед городом выйти?
Острою медью ведь тело его, как у всех, уязвимо,
В нем одна лишь душа, и смертным зовут его люди.
Только вот славу дарует ему громовержец Кронион.»
Так сказал он и весь подобрался и ждал Ахиллеса.
Храброе сердце его рвалось воевать и сражаться.
Как на охотника-мужа из чащи дремучего леса
Смело идет леопард; и сердце его не трепещет,
Хоть бы и лай он услышал, но думать о бегстве не хочет,
Ежели даже летящим копьем его встретит охотник,
То, и пронзенный копьем, не теряет он в сердце отваги,
Рвется вперед, чтоб схватиться с врагом, победить иль погибнуть.
Так Антенора почтенного сын, Агенор богоравный,