Одиссея

Ну, а теперь не пора ль нас в постели отправить, чтоб также
Мы получили возможность и сладостным сном насладиться».
Так он промолвил. Елена тотчас приказала рабыням
Две кровати поставить в сенях, из подушек красивых,
Пурпурных ложе устроить, а сверху покрыть их коврами,
Два одеяла пушистых постлать, чтобы сверху покрыться.
С факелом ярким в руках поспешили рабыни из дома
И постелили постели. Глашатай из зала их вывел.
Гости спать улеглися в притворе Атридова дома, –
Сын Одиссеев герой и Несторов сын достославный.
Царь же во внутренней спальне высокого дома улегся
Рядом с Еленою длинноодеждною, светом меж женщин.
Рано рожденная вышла из тьмы розоперстая Эос.
Быстро с постели Атрид Менелай поднялся русокудрый,
Платьем оделся, отточенный меч чрез плечо перебросил,
К белым ногам привязал красивого вида подошвы,
Вышел из спальни своей, бессмертному богу подобный,
И к Телемаху подсел, и по имени назвал, и молвил:
«Что за нужда, Телемах благородный, тебя привела к нам,
В Лакедемон наш пресветлый, хребтами широкими моря?
Дело народное или свое? Скажи откровенно».
Сыну Атрида в ответ Телемах рассудительный молвил:
«Зевсов питомец Атрид Менелай, повелитель народов!
Прибыл сюда я, – не дашь ли каких об отце мне известий?
Дом пожирается мой, и погибло мое достоянье;
Дом мой полон врагов, которые режут без счета
Мелкий скот мой и медленноходных быков криворогих;
Матери это моей женихи, наглейшие люди!
Вот почему я сегодня к коленям твоим припадаю, –
Не пожелаешь ли ты про погибель отца рассказать мне,
Если что видел своими глазами иль слышал рассказы
Странника. Матерью был он рожден на великое горе!
И не смягчай ничего, не жалей и со мной не считайся,
Точно мне все сообщи, что видеть тебе довелося.
Если когда мой отец, Одиссей благородный, словами ль,
Делом ли что совершил, обещанье свое исполняя,
В дальнем троянском краю, где так вы, ахейцы, страдали, –
Вспомни об этом, молю, и полную правду скажи мне!»
В гневе жестоком ему отвечал Менелай русокудрый:
«Как это? Брачное ложе могучего, храброго мужа
Вдруг пожелали занять трусливые эти людишки!
Это как если бы лань для детенышей новорожденных
Выбрала логово мощного льва, их бы там уложила
И по долинам пошла бы пастись, поросшим травою,
Лев же могучий меж тем, к своему воротившися ложу,
И оленятам и ей бы позорную смерть приготовил, –
Так же и им Одиссей позорную смерть приготовит.
Если бы, Зевс, наш родитель, и ты, Аполлон, и Афина, –
В виде таком, как когда-то на Лесбосе он благозданном
На состязаньях с Филомелеидом бороться поднялся,
С силой швырнул его наземь и радость доставил ахейцам, –
Пред женихами когда бы в таком появился он виде,
Короткожизненны стали б они и весьма горькобрачны!
То же, что знать от меня ты желаешь, тебе сообщу я,
Не уклоняясь от правды ни в чем, не виляя нисколько.
Все, что мне старец правдивый морской сообщил, ни о чем я
Не умолчу пред тобой, ни единого слова не скрою.
Сердцем домой я рвался, но все время держали в Египте
Боги меня, потому что я им не принес гекатомбы.
Боги хотят, чтоб всегда приказанья их помнили люди.
Остров такой существует на море высокоприбойном;
Перед Египтом лежит он (название острову – Фарос)
На расстояньи, какое в течение дня проплывает
По морю, ветром попутным гонимый, корабль изогнутый.
Гавань прекрасная в нем. Отплывают из гавани этой,
Черной запасшись водой, корабли равнобокие в море.
Двадцать там дней меня боги держали. Все время ни разу
Дующих в сторону моря попутных ветров не явилось,
Что провожают суда по хребту широчайшего моря.
Все бы у нас истощилось – и силы людей и припасы, –
Если бы жалко не стало меня Эйдофее богине,
Дочери старца морского, могучего бога Протея.
Ей всего более дух взволновал я. Когда одиноко
Шел от товарищей я вдалеке, мне она повстречалась.
Все они время, близ моря слоняясь, кривыми крючками
Рыбу ловили: терзал жесточайший им голод желудки.
Близко став предо мною, она мне промолвила громко:
– Глуп ли ты так, чужеземец, иль так легкомыслен? Нарочно ль
Бросил о всем ты заботу и сердце страданьями тешишь?
Так ты на острове долго сидишь – и найти не умеешь
Выхода, тем ослабляя в сердцах у товарищей бодрость! –
Так мне сказала. И я, отвечая богине, промолвил:
– Кто б из богинь ни была ты, всю правду тебе расскажу я.
Нет, не по собственной воле я здесь задержался, но, видно,
Чем-то богов я обидел, владеющих небом просторным.
Ты хоть скажи мне, богиня, – ведь все вам, бессмертным, известно, –
Кто из богов меня держит и мне закрывает дорогу
Для возвращенья домой по обильному рыбами морю? –
Так говорил я. И светлая мне отвечала богиня:
– Я, чужеземец, тебе совершенно правдиво отвечу:
Часто бывает старик здесь морской из Египта, правдивый,
Бог бессмертный Протей, которому ведомы бездны
Моря всего и который царю Посейдону подвластен.
Он, говорят, мой отец, и я от него родилася.
Если б тебе удалось овладеть им, устроив засаду,
Все б он тебе рассказал про дорогу, и будет ли долог
Путь к возвращенью домой по обильному рыбами морю.
Если захочешь, спроси и о том его, Зевсов питомец,
Что в твоем доме плохого ль, хорошего ль было в то время,
Как ты домой возвращался далекой и трудной дорогой. –