Одиссея. Древнегреческий эпос в пересказе Сергея Носова

Идёт он в родной Итаке по улице, а навстречу ему Ментор как ни в чём не бывало.

Ноемон глазам не верит, стоит как вкопанный. Ему достоверно известно, что Ментор покинул Итаку, уплыл вместе с Телемахом в Пилос. Ноемон ещё в здравом уме: он прекрасно помнит, как приходил к нему просить корабль Телемах – был красноречив, убедителен, воодушевлён. Он гребцов набирал, все молодые, из лучших граждан Итаки. Можно ли не дать на хорошее дело, тем более когда предводителем будет у них сам Ментор? Предоставил корабль с радостью. И теперь вот вопрос: а кому?

Тот Ментор принимал корабль, можно сказать, из рук Ноемона; на глазах Ноемона давал указания молодым.

А этот? Этот Ментор ничего вообще не знает. Этот, который настоящий Ментор, которого можно руками потрогать, он друг Одиссея, воспитал Телемаха, но он явно не тот, который уплыл… Он здесь!

То был бог какой-то в облике Ментора – получается, так. Или кто?

Судьба корабля не безразлична Ноемону, хозяину. Решает спросить женихов. Они знать должны.

Ноемон мог бы так рассказать.

…Прихожу в дом Одиссеев, они во дворе состязаются – дротики, диск… Скоро пир будет у них, им весело… Антиной с Евримахом отдельно сидят, важные оба… Тут дело такое, им говорю, мне надо в Элиду, там у меня лошаки, кобылицы, я бы объездил здесь одного, только как привезти, раз корабль отдал? Скажите-ка мне, надолго ли в Пилос уплыл Телемах?.. А эти глазами моргают. Как уплыл Телемах? Быть не может! С кем, когда?.. Вижу, как побледнели… Дело тёмное… Уплыли с Ментором, им говорю, или с богом, который облик Ментора принял… Сказал и пошёл. С богами не шутят. Лучше не думать об этом. Ментор так Ментор. Уплыл так уплыл.

Женихов известие об отплытии Телемаха ошеломило ещё больше, чем самого Ноемона его случайная встреча с истинным Ментором.

Женихи думали, что Телемах просто отлучился из города на несколько дней – может быть, отправился к своему деду Лаэрту, да мало ли куда… Но тайно отбыть в далёкий Пилос!.. Зачем? За подмогой?.. Хочет помешать сватовству?.. Нельзя допустить, чтобы он привёз добрые вести об Одиссее. Да и вообще, теперь Телемах здесь лишний, повзрослел, оперился – не надо ему возвращаться.

Решили подстеречь его на обратном пути. В проливе между Итакой и Замом есть ещё небольшой остров с тихой бухтой, – вот там и могло бы затаиться стерегущее судно в засаде. Надо перехватить корабль Телемаха. Не надо Одиссеву сыну возвращаться назад.

Двадцать человек для корабельной засады отобрали тут же, без промедления.

Глашатай Медонт рассказал обо всём Пенелопе. Заплакала мать: уплыл в неизвестность, даже не предупредил. Как ни посмотри, всюду угрожает её сыну опасность – или бурное море, или в коварной засаде злобные женихи.

Евриклея пала на колени, созналась, что знала об отплытии Телемаха, но он взял с неё клятву не говорить матери двенадцать дней, если сама не прознает раньше.

Во дворце Менелая

Вечером Телемах и Писистрат достигли на своей колеснице Феры, там и переночевали у Диокла, царя. В песне, дошедшей до нас, помимо сего, ничего не поётся.

Вечером следующего дня достигли Лакедемона и сразу попали на праздник, причём двойной. Царь Менелай провожал свою дочь в Фессалию, она выходила за Неоптолема, сына Ахилла; одновременно свадьба справлялась – женился Мегапент, его любимый сын, рождённый рабыней (а что делать, когда Елена в стане врагов, да и вообще мальчиков ему не рожала?).

Когда царю доложили о прибытии двух неизвестных, он велел звать.

Но прежде, чем присоединиться с дороги к пирующим, молодым людям надлежало пройти омовение, а точнее, купание – потому что не в ваннах, но в просторных купальнях. Рабыни их искупали-омыли, нарядили в чистые одежды и проводили в залу.

Пир был в разгаре. Пели певцы, танцевали танцоры.

Менелай позвал подойти и посадил рядом с собой.

Сначала надо накормить и напоить гостя, а прежде того нельзя донимать его расспросами, кто он, откуда. Но и гостю неприлично рассказывать о себе, прежде чем его не спросит хозяин.

Зато прилично хозяину рассказывать о себе, о своём доме, о своих подвигах.

Разговор с того начался, что услышал Менелай слова восхищения богатством его дома, один признавался другому (Телемах – Писистрату), что будто бы он у Зевса самого на Олимпе, так всё роскошно – и золото здесь, и серебро, и янтарь, и слоновая кость… Это услышав, Менелай возразил: богатства Зевса непреходящи, точно так же, как и сам он бессмертен, – нам же, смертным, с богами мериться, юноши, никак нельзя. Так он сказал. А богатства этого дома – это всё наживное, всего лишь плата за те невзгоды, что перенёс он, Менелай, никогда не боявшийся идти навстречу опасностям, где бы ни случилось ему быть – у стен ли Трои, в открытом ли море или в Египте. О том рассказал Менелай, только с одной оговоркой: много несчастий он перенёс, но все эти беды просто ничто по сравнению с тем, что выпало другому царю – царю Одиссею. Он один до сих пор не вернулся с войны. А каково это томиться двадцать лет, не ведая, жив он или мёртв, изо дня в день, из года в год ждать и плакать – престарелому отцу его Лаэрту, жене его Пенелопе, сыну его Телемаху, которого он младенцем оставил!..

Не выдержал Телемах и в самом деле заплакал. Осёкся могучий царь, замолчал, боясь поверить догадке. А тут Елена вошла. Вошла и руками всплеснула: о боги, один к одному!

Елена Прекрасная могла бы так рассказать.

…Мне доложили, что прибыли двое на дорогой колеснице, незнакомые, совсем ещё юноши, – ведут себя неуверенно, озираются по сторонам… Менелай рядом с собой посадил… Ну вот, подумала, опять допытливые, посмотреть на меня им надо… Я же у них у всех первопричина Троянской войны, все поглазеть хотят на Елену Прекрасную. Едут и едут…

Вышла… И взгляд мой мгновенно приковался к нему… Невероятно! Передо мной сидит молодой Одиссей!.. Всё его – и форма лица, и нос, и глаза, только в глазах почему-то слёзы… А муж мой рядом и как будто не замечает, с кем он общается… Встретились мы с мужем глазами, я ему: ты что, правда не видишь? Это же Телемах!.. А он мне: ох, вот и мне показалось, не Телемах ли это, не сын ли царя Одиссея…

А второй, так и есть, говорит, Телемах перед вами, сын Одиссеев, просто он очень скромный и боится показаться навязчивым…

Давно я не видела мужа таким взволнованным. Стал он рассказывать об их дружбе. Стал вспоминать разное… Всё-таки в том деревянном коне вместе сидели, не забудешь такое… Лучшим ахейцем назвал. О, если бы вернулся Одиссей, Менелай готов освободить для него в Аргосе землю, дворец построить, переселить вместе с семьёй, домочадцами, всем народом! – лишь бы жил Одиссей по соседству, лишь бы можно с ним было встречаться, с лучшим другом своим вспоминать прошлое!.. Тут я заплакала. И юноши плачут. И у мужа моего многославного от им же сказанного глаза увлажнились. А он ещё брата вспоминает, его дикую смерть… Нет, думаю, так неправильно. Подсыплю-ка я зелья тут одного, что привезла из Египта, бодрит оно, гасит печали, хорошая травка есть у меня – повеселели они…

А я вот вспомнила что: как встретила Одиссея в осаждённой Трое… Он тогда проник в город в лохмотьях – все за раба его принимали. Ещё бы! На нём живого места не было, а это он сам себя бичом приказал истязать, чтобы никто не сомневался: раб!

Я одна тогда узнала его. Конечно, никому не сказала. Я уже тогда хотела поражения Трое, хотела к Менелаю вернуться, он знает…

А Менелай любит рассказывать, как они в деревянном коне таились, а я будто бы его обходила (три раза, говорит, обошла) и всех выкрикивала голосами их жён. Это когда кто-то из богов хотел через меня поразить ахейских героев. Говорит, что едва-едва воли хватало не закричать в ответ и что Одиссей всех сдерживал, не позволял никому себя обнаружить, а одному даже рот ладонью закрыл, и если бы не это, всем бы им был конец… По правде сказать, я не помню такого. Голосов их жён никогда не знала. И откуда он понял, что это я? Показалось, наверное. Но пусть.

По-видимому, Менелай в этот вечер не был уверен, что накормил молодых гостей досыта и напоил вдосталь, потому и не позволил себе задать главный вопрос. И вот уже утром, когда Телемах ещё лежал в постели, он подошёл к нему и наконец спросил откровенно, прямо: ответь, Телемах, сын моего лучшего друга, если это не тайна, что же всё-таки заставило тебя преодолеть столь великое расстояние, какова цель твоего приезда?

Так вот я и говорю, сказал сын Одиссея, хочется мне об отце проведать, должен ведь кто-нибудь знать, как он погиб и где. И погребён ли где-нибудь. Царь Нестор ничего не знает, послал к тебе, царь Менелай.

Я так и подумал, сказал Менелай.

А что до судьбы Одиссея, мне скрывать нечего, сказал Менелай, всё расскажу. Слушайте.

Морской старец Протей, или Как Менелай узнал о судьбе Одиссея

Вот что значит не держать слово. Ещё в Египте Менелай обещал богам свершить гекатомбу и не сдержал слово, а боги не любят, когда их обманывают. Есть остров Фарос напротив Египта, там гавань хорошая, оттуда удобно выходить в море, и вот остановился там Менелай, прежде чем отправиться на родину, да и застрял – двадцать дней не было ветра с берега. А это что-то немыслимое. Ежевечерне там ветру принято с берега дуть. И вдруг такая история. Ясное дело, боги вмешались.

Двадцать дней без движения – это значит конец провизии. Хорошо, вода питьевая была на острове, а чем в дорогу съестным запаслись, это всё съели. Люди роптать начинали. И вот кто выручил Менелая: дочь старца морского. Зовут её Эйдофея. Шёл Менелай вдоль берега моря, навстречу – она. И произносит с улыбкой: ты не спятил ли, путник? И себя, и людей уморишь на острове нашем. Ну что тебя держит? Давно бы уже помирился с тем из бессмертных, кого ты обидел!..

А с кем мне мириться? – Менелай вопрошает. Как мне узнать, кто зло затаил против меня?

Так это проще простого. Мой отец, он вещун. По части морской лучше его прорицателей нет (говорит она Менелаю).

И объясняет, в чём трудность.

Просто так от него ничего не добьёшься – ну не будет он отвечать. Надо его побороть. Это непросто, потому что он хоть и старик, но очень уж вёрткий. Будет он обращаться в зверей там различных, в деревья, в предметы отнюдь не живые – в воду хотя бы. Но надо его упорно бороть, чтобы выдохся, – тогда он и сдастся, и расскажет всё, что ни спросишь.

Теперь – как найти. Она покажет пещеру, где он спать полюбил. Выйдет из моря и сразу туда. Но спит не один, а в окружении тюленей. Тюлень – это такое существо с гладкой чёрной кожей, у которого вместо ног ласты. Обитают они и на суше, и в море. Выползают из моря всем стадом и ползут отдыхать в пещеру.

Всегда, прежде чем лечь, их считает, на месте ли все.

А при чём тут Одиссей, хотите спросить? Скоро и до него дойдём.

Предложение такое. Пусть Менелай возьмёт трёх товарищей, кто посильнее да посмелее. Она им покажет пещеру, они лягут там в углубления, вылежанные тюленями, – морская богиня их накроет свежими тюленьими шкурами. Как будто они сами тюлени и спать легли. Остальное зависит от них. Надо ждать и таиться, а главное, когда соберутся все, не пропустить мгновения.

Пришли они вчетвером, когда ещё никого не было, легли, устроились под кожами тюленей – плохо, что эти покрытия сильно воняли. Пришлось богине помазать их ноздри амброзией. А иначе вытерпеть невозможно.

От скуки и тоски едва не умерли, но выдержали – не потеряли терпения.