Два луидора Людовика XVI. Иронический детектив

Петр Романович остался. Сидел на диване, слушал дежурного по отделению о том, что сержант был совсем молодой, только отслужил в армии, что еще не успел жениться. Хотя теперь это вроде бы и неплохо – хуже было бы, если б остались дети-сироты.

– Ты это брось, парень еще живой! – возмутился Ломов.

– Наши медики и здорового угрохают, а этот в коме.

Такие разговоры Пролом слышал каждый раз, когда плохое случалось с кем-нибудь из своих. Разговоры, что лучше и что хуже, были нелепыми по сути, но Ломов понимал – говорили про худшее, чтобы не спугнуть надежду. Чтобы черт, который подслушивает, не добил раненого. Да и просто людям надо выговориться, поэтому сочувственно кивал, соглашался. Пил вместе с другими, но всегда было тоскливо, муторно на сердце и любые слова злили.

«Уж лучше бы молчали», – думал Пролом, но обычай есть обычай. Каждый в таких делах примеривает и ранение, и смерть на себя и не зарекается от нее, как от сумы и от тюрьмы.

Позвонил Глюк, доложил о сногсшибающей информации и предложил немедленно увидеться.

Время было обеденное, и Ломов, чтобы снять злость на бандита, хоть и мертвого, убитого Стрижом, успокоиться, сосредоточиться на деле и подсластить жизнь, назначил встречу в кафе «Лакомка».

Страсть к сладкому была одной из немногих слабостей подполковника. Он не упускал случая, чтобы не съесть бисквит с кремом из смеси каких-нибудь личи и киви, запить его кружечкой экзотического чая и закусить суфле с необычной орехово-коричной или какой другой начинкой.

На этот раз знакомый шеф-повар предложил песочное печенье со взбитыми белками, миндалем и кешью. Сделано все это было как корзиночка, внутри которой колебалось желе и горкой громоздились маленькие алые клюквинки с одной ярко-желтой морошкой посредине. Чай был обычный, черный, но с какой-то нежной и ароматной травой. Ломов думал о происшедшем, горячий чай согревал, успокаивал, отвлекал. Он начал гадать, что за трава была в заварке, пил третью чашку. Название крутилось, но не отгадывалось.

– Приятного аппетита, шеф. – Глюк плюхнулся в кресло напротив и подозвал официанта.

Ему тут же принесли здоровенный эскалоп с жареной картошкой и кружку пива.

– Извините шеф, что за столом передаю вам такое, но дело не терпит отлагательств. – Люков не склонен был к сентиментальным философствованиям о жизни и смерти. Гордость от добытых сведений переполняла. Он растянул рот в улыбке, выложил перед Проломом первый листок, в котором было описано, чем питались их бывшие коллеги, и погрузился в трапезу.

Подполковник прочитал. Покраснел. Перечитал снова, потом смял листок и засунул в карман.

– А я с этой сволочью столько лет служил бок о бок, – мрачно подытожил он. Потом повеселел и продолжил: – А вот Колыванов-то молодец. Наш человек. Не продался за рюмку коньяка. Надо будет этого Стрижа прокачать как следует. Народ в отделении говорит, что он Колыванова сжирает. Если что, возьмем мужика к себе.

– Возьмем, нам хорошие люди нужны, – согласился Глюк и спросил: – А как в музее?

– А в музее вот что. – Подполковник перешел на шепот и рассказал помощнику все, о чем поведал Винярский. – Так что, Гена, чует мое сердце, должна объявиться еще одна монета.

Глюк подмигнул шефу, вытащил из пистончика монету и с размаху, как доминошкой, шлепнул ею по столу:

– А вот и она!

Потом достал из пакета остальные листы экспертизы и также звонко, будто играл в карты, шлепнул ими по столу.

Пролом изучил шею Людовика на монете, покачал головой, поцокал языком, чего с ним раньше не случалось, внимательно прочитал остальные листы и заключил:

– Геннадий Петрович, я тобой горжусь. Где же ты отыскал вторую монету?

– Да там же, где и первая была, только поглубже. Извините еще раз, не за столом будет сказано.

– Да какой уж тут стол! – Петр Романович был потрясен. – Ген, Тоня говорила, что им технику новую по гуманитарной помощи завезли, но чтобы такое! Я никогда бы не поверил. Вот империалисты! Но ты, Геннадий Петрович, еще больший молодец. Нашел второй луидор да еще сообразил передать для анализа! Молодец!

Ломов заказал два коньяка. Коллеги чокнулись, выпили за неизвестного им сержанта, потом за технический прогресс и приступили к обсуждению дальнейших действий.

– Итак, милиция занимается убитым бандитом. Данных о нем пока нет. Когда появятся, Кротов сообщит. А у нас на первое место выходит Витек Лужин, – говорил Пролом. – Вообще-то портрет оставь себе, я его и без портрета знаю. Надо идти к нему. Если повезет, застанем самого, а нет, так дома пошерстим, авось чего и отыщем.

Ломов помолчал и, как бы самому себе, пробормотал:

– Боюсь, что у него найдутся защитнички. – Помолчал и закончил: – И не только шахматные.

Потом, не принимая возражения Глюка, расплатился за все, что было на столе, и они отправились по адресу, указанному в Антонининой справке.

5

Квартира Лужина была на третьем этаже кирпичной «хрущевки». Железная грязно-коричневая дверь. Два простеньких замка. Пластмассовая ручка. Звонок. На звонок, конечно, никто не вышел.

Ломов вытащил из кармана отмычку, покрутил в руках. Представил, как проскрипит металлическая дверь. Как потом он откроет обшарпанную деревянную. Как они войдут в коридор. Увидят старое трюмо, вешалку с четырьмя крючками, осенним пальто или курткой, зонт, внизу будут валяться стоптанные ботинки, драные тапочки. Как услышат в углу урчание холодильника. Заглянут в туалет, совмещенный с ванной. Там будут ржавые, покрашенные лет сорок назад голубой краской трубы, капающие краны. Возле стены наискось будет стоять деревянная дырка для унитаза.

Подполковник вспомнил, что в семидесятых, когда сам жил в такой квартире, это совмещение юмористы называли гавванной. Вспомнил, как они с Тоней были рады первой собственной квартире. Как покупали после каждой получки сперва раскладной диван, потом холодильник, потом еще что-то. Куда это потом девалось? Как ломалось, заменялось на новое?

Он знал, что в комнате будет стоять шифоньер и сервант из ДСП. Криво прикрученные дверки, того гляди, отвалятся, потому что шурупы не держатся в таких древесно-стружечных плитах. Знал, что под бельем или в старой женской сумочке среди квитанций за квартиру, газ, свет найдутся какие-нибудь документы и немного денег, рублей триста.