А утром пришел Фо…

– Рыбалкин! – хрипло ответил тот. – Я был уверен, что это Рыбалкин!..

Как рассказал капитан, после того как Шурович и Трошников увели Сычева в караулку, он задержался у двери. Хотел понять, что же так напугало часового. Ведь этот здоровенный детина никогда не выделялся особой чувствительностью, а скорее даже наоборот. У него и прозвище-то было – Бык, не столько за габариты, сколько за феноменальную твердолобость. И вот теперь этот самый Бык оказался напуган похлеще ягненка!

– Я внимательно оглядел площадку, – рассказал Саморов. – Ничего подозрительного не заметил. В какой-то момент показалось, что неподалеку раздался человеческий стон, но я сообразил, что это всего лишь ветер завывает в пулеулавливателе. А ветер поднялся такой, что фонарь забился на столбе. Да с такой силой, что я подумал, что вот-вот сорвет. И, что меня поразило, несмотря на ветер, по площадке перед караулкой над лужами стелился странный белый туман.

Вдруг что-то капнуло сверху. Я взглянул на рукав – по форме расползлось серое пятно. Какая-то странная склизкая жидкость. Я стер ее платком, нащупал в кармане фонарик и осветил козырек крыльца над головой. Тот оказался облепленным какой-то серо-зеленой слизью. Я не силен в биологии, решил, мало ли какая плесень бывает… В общем, выключил фонарик и хотел уже войти в караулку, как вдруг услышал:

«Товарищ капитан!»

Оглянулся.

«Товарищ капитан!»

Присмотревшись, я увидел, что у калитки кто-то стоит.

«Скорее. Я не могу…»

Голос был хриплый, чей – непонятно. Фонарь над площадкой трепыхался так, что я в этих вспышках не мог рассмотреть, кто это. Вспомнил, что смена ушла на посты. Может, кто-то из них? Тогда почему вернулся один? Я осторожно двинулся к калитке, а сам на всякий случай нащупал в кобуре пистолет – мало ли что…

Позади раздался треск, звон стекла, и тут же обрушилась тьма. Фонарь все-таки сорвало!

«Скорее, – снова раздался голос. – Пожалуйста!»

Я подбежал к калитке. Отодвинул щеколду, вынул из кармана фонарик. Когда осветил стоявшего за калиткой, едва не выронил фонарь. Это был явно наш боец, в военной форме. Да только посреди кителя у него зияла рваная рана, будто кто-то вспорол ему брюхо от паха до солнечного сплетения. Мне показалось даже, что внутренности вывалились наружу. Я осветил его лицо и отпрянул: кровавый сгусток вместо глаза, и рот разорван так, что торчат зубы. И тут я узнал его!

«Рыбалкин?»

Тот молча пошел прямо на меня. Его порванный рот с торчащими розовыми окровавленными зубами походил на кошмарную ухмылку.

«Рыбалкин, это ты?» – снова спросил я.

«Фо близко!» – прохрипел он в ответ.

«Его же срочно в санчасть надо», – подумал я. Да только вид у этого окровавленного парня был такой, словно ему совсем не больно. Может, болевой шок?

Тот все так же медленно наступал, продолжая скалиться своим кровавым оскалом, и в свете фонарика мне вдруг показалось, что вместо зубов у него – клыки. Я не из пугливых, в горячих точках служил, да только такой жути в жизни не испытывал. У меня вдруг возникла четкая уверенность: передо мной – не человек! Я достал пистолет. Рыбалкин это или нет, да только у нас в караулке уже лежит один изуродованный труп! Вдруг это сделал этот псих?

«Стой на месте! – крикнул я. – Рыбалкин, ты меня слышишь? Еще шаг – и я прострелю тебе ногу! Я не шучу, ты меня знаешь».

«Фо близко!» – снова повторил тот.

«Ну, сам напросился», – сказал я и выстрелил.

Клянусь, пуля аккурат вошла в бедро. Я видел дырку! И что вы думаете? Он не закричал, не упал! Только присел слегка. Когда снова пошел на меня, я опять выстрелил, на этот раз метя ему в плечо. Пуля пошла практически в упор. Рыбалкин и на этот раз не упал. Пошатнулся, но остался на ногах и снова стал медленно наступать. В этот момент мне показалось вдруг, что в нем что-то изменилось. Он стал как-то ниже ростом и шире в плечах. Его лицо как-то удлинилось, на асфальт упали несколько выпавших зубов, а во рту что-то зашевелилось, похожее на щупальца или сгусток червей. А еще его руки… Они словно усохли, почернели и стали походить на длинные паучьи лапы. Кто бы мне рассказал, не поверил! Да только это происходило передо мной, наяву…

Капитан прервался и долго кашлял в зажатую в кулак простыню. Когда приступ кашля прекратился, на простыне осталось кровавое пятно. Шурович влажным платком вытер выступившие у начкара на лбу крупные капли пота. Удивленно взглянул на Трошникова: мол, что скажешь? Тот лишь пожал плечами.

– Тут я не выдержал и побежал… к двери караулки, – с трудом продолжал начальник караула. Похоже было, что он вот-вот потеряет сознание. – Да только у крыльца поскользнулся… Наверное, на той склизкой дряни… Упав, я выронил пистолет, но тут же поднял… Только вскочил на ноги, позади раздался звук… Хрип или вроде того… Резко повернулся… Вскинул пистолет вместе с фонариком. И остолбенел… Там была пасть! Огромная такая розовая пасть с копошащимися в ней… щупальцами, червями или змеями… А еще черные лапы… растопыренные, как у гигантского паука… Это все, что я успел заметить… Потому что он напал… Сбил с ног… Паучьи лапы сдавили, дышать не мог… Боль в руке… Фонарик выпал, но пистолет, к счастью, нет… Повезло… Я упер ствол в грудь этому… этому чудищу. Прямо между этих чертовых лап… И нажал – выпустил все оставшиеся шесть пуль… Помню, чудище захрипело, задергалось… Разжало лапы… Дальше… дальше не помню. Похоже, потерял сознание…

Капитан приподнялся.

– Там, на площадке… там был кто-то? – спросил он, схватив Шуровича за руку. – Вы его видели?

Тот лишь снова озадаченно переглянулся с Трошниковым.

– Значит, выжил, тварь. – Саморов снова лег. – Уполз, гад!..

Его сотряс новый приступ кашля. И тут он встревожился:

– Заприте дверь!

– Я уже запер, – успокоил Антон.

– Хорошо… – Капитан стер с губы струйку крови. Он с трудом говорил, задыхался. – В общем, так… Слушайте меня внимательно… Из караулки – ни шагу! Вам ясно? Нужно… дождаться смену. Верить никому нельзя… Они – не люди! Верить нельзя… Верить…

Капитан замолчал. Его трясло. Шурович снова вытер у него на лбу пот. Лоб начкара оказался горячим, словно утюг.

– Верить нельзя… – прошептал капитан. – Верить… нельзя… верить…

Саморов говорил все тише, а потом и вовсе затих.

– Он что… – встревожился Шурович.

– Жив, – успокоил его Трошников, нащупав у капитана пульс. – Без сознания.

– Что об этом думаешь?

– Похоже, он просто бредит… – Антон пожал плечами. – Хотел бы я знать, что там на самом деле случилось.

– Думаешь, то, что он рассказал про монстра…

– Какой, к черту, монстр? – возразил Трошников. – Ты сам понимаешь, что несешь? Монстров не бывает!

– Что же тогда могло сделать такое? – Шурович кивнул на окровавленного капитана.

– Кто знает? Может, волк напал или медведь. Мы же как-никак в тайге. Меня больше беспокоит, что с ним делать. Крови много потерял.

– Бинты кончились, – обреченно заявил Шурович, бросив аптечку.

Их хватило лишь перевязать руку. Но что там рука… Все тело начкара походило на кровавую кашу!

– По-хорошему, его бы в госпиталь отвезти, – вздохнул Антон.

Шурович приподнял трубку на пульте. Покачал головой.

– А если связь с частью так и не наладят? – спросил он.

– Тогда вариант только один, – ответил Трошников. – Завтра часов в семь вечера из части прибудет новый караул.