А утром пришел Фо…

– Офигеть, Антон! Что это у тебя?

– Чего там? – Трошников испуганно провел по лбу ладонью.

– Ты как каску-то надел?

– А что? – Антон быстро сорвал каску с головы, внимательно осмотрел ее.

– Как ты ее надел-то? – усмехнулся Агеев. – У тебя же голова квадратная, а каска – круглая!

– Вот гад! – воскликнул Антон. – Ну все, ты попал!

И они принялись колотить друг друга по броникам кулаками.

– Первая смена, становись! – скомандовал Провин, с нескрываемым презрением взглянув на это ребячество. – Стоп! Почему наших караульных двое?

– А что, разве должно быть три? – воскликнул Агеев с деланым удивлением.

– Прекратите, товарищ младший сержант! – рявкнул Провин. – Я спрашиваю, где третий? Кто еще с первой смены?

– Действительно, кто же у нас идет на посты? – хихикнул Агеев. – Ведь в обязанности помначкара, наверное, не входит запоминать фамилии подчиненных… Жека, а мы точно в части никого не забыли?

Какое-то время Провин с молчаливой яростью смотрел по сторонам, видимо перебирая в голове фамилии тех, кто ехал с ним в машине. Его растерянный взгляд даже на секунду задержался на Сереже Сычеве. Тот равнодушно жевал, уставившись в потолок, видимо, пережевывал остатки овсянки. Я стоял в дверях и наблюдал эту сцену, с трудом сдерживаясь, чтобы не захохотать.

– В последний раз спрашиваю: кого нет? – не выдержал Провин.

– Ну да, запомнить девять имен сослуживцев – это ж надо обладать феноменальной памятью! – продолжал ехидничать Агеев. – Спроси у начкара. Быть может, он знает?

Конечно же, спрашивать у начальника караула Провин не рискнул. Он нервно взглянул на часы. И вдруг лицо его просияло.

– Рядовой Гриненко! – сказал он, заметив меня.

– А я-то тут при чем? – воскликнул я, с досадой подумав: «Ну вот, сейчас найдет крайнего!»

– Сходите к пульту связи. Там лежит список караульных. Принесите мне!

Я с облегчением вздохнул: пронесло! – и пошел к пульту. Но едва успел сделать пару шагов, сполна насладившийся беспомощностью помначкара Агеев меня остановил:

– Зверек, лучше позови Шура. Он из первой смены.

Я метнулся на кухню.

– Не спи, Андрей, зима приснится! – растолкал я все еще спящего у плиты Шуровича. И на его сонный вопросительный взгляд добавил: – Ты в курсе, что твоя смена уже на постах?

Тот еще посидел какое-то время, непонимающе глядя на меня. Наконец суть сказанного дошла до его дремлющего сознания, и Шур что было сил рванул в бодрячку. Нетерпеливо дождавшись, когда Шурович облачится в боевое, Провин чуть ли не строевым шагом отправился звать начальника караула.

– Командир, блин! – сказал Трошников, передразнивая его походку.

– Колян, как караул-то прошел? – спросил Агеев у сменяющегося разводящего, который молча стоял неподалеку и настороженно исподлобья глядел по сторонам.

– Да глючно как-то, – после паузы ответил тот, потирая воспаленные глаза. – Всю ночь кошмары снились. На постах народу вечно какая-то дрянь мерещилась. Серегу Варшавина даже с караула снять хотели – ночью так переглючило, что заявил: «Идите сами на свой хренов пост!»

– Чего это вдруг?

– Хрен знает… Утверждал, будто там кто-то пытался его убить. Только когда начкар неделей ареста пригрозил, пошел, да и то всю дорогу упирался. Убийца, говорит, в кустах прячется и меня ждет! Не поверишь, мы, когда с ним на пост пришли, полчаса кусты обшаривали, чтобы доказать этому обмороку, что там никого нет. Конечно же, никаких левых следов не нашли. Да только Серега все равно ни в какую – говорит, вот вы уйдете, он и выскочит. Я, честно говоря, в тот момент уже сам его убить был готов.

– То-то я смотрю, у вас все талые какие-то… – заметил Агеев. – А погода как?

– Отвратительная. То туман, то дождь. Может, вам больше повезет…

– Да вроде, пока ехали, солнце было.

– Вчера днем тоже солнце было, – хмуро ответил старый разводящий.

Капитан Саморов вышел наконец из своей комнаты, как обычно, толкнул речь о том, как и когда следует применять оружие – слабая попытка блюсти в карауле хоть какие-то правила, – и махнул рукой: «Выходи строиться на площадку заряжания». На улице он подождал, пока смена зарядит автоматы, сказал формальное: «Службу нести согласно уставу караульной и гарнизонной службы. Напра-во! Шагом марш!..»

– Что-то Петровича не видать… – вздохнул капитан, провожая взглядом пятерых человек с автоматами, и достал сигарету. – Да уж, без самогона Петровича тут тошновато.

Агеев вернулся минут через сорок, а вместе с ним пришла последняя смена старого караула. Я в этот момент сидел в курилке. Вернувшиеся с постов караульные разрядили автоматы и устало опустились рядом со мной на лавки.

– Неужели все это скоро кончится?.. – хмуро заявил разводящий.

Больше никто не сказал ни слова. Достали сигареты, закурили, не поднимая глаз. Помню, глядя на своих угрюмых сослуживцев, я подумал: что такого могло случиться за последние сутки? Ведь я видел вчера, как они уезжали: с шутками, смехом, довольные. И вот сидят, бледные и хмурые, какие-то перепуганные, молчаливые, а если и говорят, то лишь об одном: скорее бы уехать отсюда как можно дальше.

Метнув окурок в пепельницу, я вернулся в караулку. И вошел в нее в тот самый момент, когда начальник старого караула нетерпеливо торопил нашего капитана:

– Ну что, давай отзвонимся в часть, да мы поехали. Пора уже.

Вид у него при этом был не лучше, чем у подчиненных.

– Что ж, звони, – ответил Саморов.

Старый начкар быстро пошел к пристроенному у стены пульту с тремя переключателями и лампочками, около которых были приклеены бумажки с циферками «I», «II», «III» – номера постов. Там же лежала трубка для связи с частью. Он схватил ее заметно дрожащей рукой.

– Товарищ майор? – воскликнул он, едва услышав голос дежурного по части. – Старший лейтенант Пестряк караул сдал!

И поспешно передал трубку нашему начкару.

– Товарищ майор, капитан Саморов караул принял, – неторопливо подтвердил тот.

Трубка легла на место. Сменившийся начкар при этом вздохнул с таким облегчением, словно избежал смертного приговора.

– Ну все, давай, – сказал он, неожиданно повеселев, и пожал капитану руку. – Счастливо откараулить!

Он было направился к выходу, однако у двери замешкался.

– Знаешь, – неуверенно сказал он капитану, – если кому-то из твоих бойцов… ну или тебе самому покажется, что… ну, это…

– Что покажется-то? – весело спросил Саморов.