Адъютант императрицы

Из дома вышел чиновник и почтительно и бегло прочитал паспорта путешественниц, так как императорский экипаж и придворный почтальон служили достаточной рекомендацией.

После короткой остановки переехали границу, так как только в ближайшем прусском городке нужно было менять экипаж и лошадей.

И в прусском пограничном управлении недолго задержались с просмотром паспортов и путешественницы уже при свете утренней зари продолжали свой путь до ближайшей прусской станции.

Госпожа Леметр снова заснула. Аделина печально и равнодушно смотрела навстречу просыпавшемуся утру.

Вдруг среди дороги карета остановилась; почтальон спрыгнул с лошади, привязал вожжи к дереву и бросился к подножке кареты.

Аделина равнодушно выглянула в окно: она умерла для света, а все, что происходило вне ее, нисколько не беспокоило ее; но внезапно она испустила громкий, пронзительный крик.

Почтальон откинул подножку кареты, открыл дверцы, снял шляпу, раскрыл свои объятья, и она узнала черты своего возлюбленного.

– Василий, – пролепетала она, – Господи, да неужели это возможно, Василий? Что это? адское наваждение или небо послало твою душу, чтобы призвать меня и избавить от земных мук?

– Нет, моя Аделина, нет! – воскликнул почтальон, притягивая к себе трепещущую девушку и жаркими поцелуями, покрывая ее бледное, истомленное лицо. – Нет, моя радость, мое счастье, солнышко ясное! Нет, это – не адское наваждение, это – настоящая, живая, счастливая истина! Это – я, твой Василий; я держу тебя в своих объятиях, и сам дьявол не вырвет больше у меня моей милой, хорошей Аделины!

Аделина ощущала его дыхание, его теплые губы. Она не спрашивала разрешения этой загадки: он был с ней, он был жив; это чувство высшего блаженства не давало места другим мыслям.

С широко открытыми глазами, без движения наблюдала эту сцену госпожа Леметр.

– Подпоручик Мирович, – прошептала она, – ей Богу, это – он! Что это значит? Возможно ли это?

– Дверцы этой кареты содержат ответ на вопрос, который я сам не могу решить, – ответил Мирович, нежно опуская Аделину на подушки сиденья, – мне так сказали. Вечером, накануне того дня, когда должен был исполниться приговор надо мною, меня вывели из тюрьмы, посадили в карету и с безумной скоростью умчали куда-то. Офицер, сопровождавший меня, всю дорогу не произнес ни единого слова и ничего не отвечал мне. На последней станции мне было приказано надеть эту форму почтальона, перевезти через границу карету, которая должна была приехать сейчас же вслед за нами, и под страхом смерти не говорить ничего, пока не переедем границу. В потайной сумке кареты, на дверцах, я должен найти разъяснение всего. Я все еще не понимал, что все это должно значить, пока не узнал Аделины, сидевшей в приближающейся карете. Тогда во мне блеснула надежда, но я подавил в своей груди все чувства и сделал так, как мне было приказано. Теперь мы в безопасности, теперь нам принадлежат жизнь и будущее. О, Аделина, я все еще не могу прийти в себя!

– Императрица, императрица! – лепетала Аделаида – Боже мой, теперь я понимаю ее последние слова!

Между тем, госпожа Леметр обыскала всю карету, в одной из ее тайных боковых сумок она нашла письмо, запечатанное императорской печатью.

– Здесь, – воскликнула она, – здесь решение!

Мирович взял письмо и дрожащими руками сломал печать. В конверте лежал перевод на сто тысяч рублей от одного из солидных петербургских банкиров на парижский банк, там же находилось письмо.

Затаив дыхание, дрожащим голосом молодой человек прочитал.

«Прошу мадемуазель Аделину Леметр, которая всегда была достойна моей милости, принять настоящую сумму, как вознаграждение за все те горести, какие ей пришлось испытать в России, экипаж, перевезшей ее через границу, с лошадьми и всем содержимым должен также стать ее собственностью. Пусть этот подарок навсегда сохранить в ее сердце приятное и благородное воспоминание о благосклонной к ней императрице Екатерине»

В конверте лежала еще третья бумага. Это был соответствующий всем законным требованиям паспорт, приметы которого вполне подходили к Мировичу; он был выписан на имя Василия Возвратова.

– Возвратов! – воскликнул Мирович. – Господи, Боже мой, неужели все это возможно? Неужели на земле может быть так много счастья?

Аделина все еще молчала. Мирович схватил ее за руки; он вынес ее из кареты и поставил ее рядом с собой на колени среди дороги.

Утреннее солнце поднялось над горизонтом и своими первыми лучами осветило рожденных к новой жизни счастливцев. И, в то время как госпожа Леметр блестящими глазами глядела на перевод, Мирович, протягивая руки к блестящему дневному светилу, ликующим голосом, разнесшимся далеко кругом по мирным полям, воскликнул.

– Боже, благослови государыню императрицу Екатерину Алексеевну!