Мертвый принц

Глава 6

Наблюдения за разнообразными вещами, такими как пребывание мертвым, сделанные Стивеном Дариджем

Мне уже приходилось заново учиться слышать. Это случилось после того, как я прошел путем Декмануса. Каждая остановка что-то у меня отнимала – сначала я перестал чувствовать руку, затем пропал слух, потом зрение, – и в конце концов от меня осталось только тело, лишенное сознания. Мне каким-то образом удалось завершить путь, и все ко мне вернулось, только в измененном, улучшенном виде.

Вот что значит быть мертвым. Сначала я многое слышал, но все казалось каким-то бессмысленным. Просто шум, похожий на стоны призраков в залах проклятых. Потом звуки обрели смысл, и постепенно я начал их узнавать.

Я слышу Эспера, Винну и Эхока, но не чувствую собственного тела. Я не могу ни заговорить с ними, ни даже пошевелить пальцем или прикрыть глаза.

Я помню, что когда-то хорошо к ним относился.

И продолжаю хорошо относиться – во многих смыслах. Когда Винна рядом, я чувствую ее запах и присутствие, я почти могу попробовать ее на вкус. Когда она ко мне прикасается, по моему телу пробегает дрожь – хотя оно и продолжает казаться мертвым.

Прошлой ночью я слышал их с Эспером. Когда они это делают, она пахнет иначе, резче. Эспер тоже.

«Наблюдения за свойствами и поведением Лесничего Обыкновенного: во время акта совокупления сей обычно молчаливый зверь начинает издавать звуки, хотя и тихие. Он придумывает рифмы к имени своей подруги – Минна-Винна, Финна-Винна, и неизбежное Винна-Винна. Он называет ее и другими глупыми прозвищами собственного изобретения, не принимая в расчет тот факт, что Винна – и без того довольно дурацкое имя».

В отряде появился кое-кто новый, сефри. Винне она не нравится, потому что нравится Эсперу, хотя тот изо всех сил это отрицает. Может быть, она похожа на его жену – ту, что умерла?

Они везут меня к следующему месту на пути паломничества, что для них довольно-таки разумно. Интересно, что там произойдет? Первый храм был очень странным, и я вряд ли смогу сказать, почему он повлиял на меня именно таким образом. Он посвящен одной из проклятых святых, известной как королева демонов. Возможно, Декманус таким способом наказывает меня за то, что я ступил на ее путь, но почему-то это объяснение не кажется истинным. Единственная иная возможность подразумевает, что она является одним из аспектов Декмануса. Это действительно интересно, хотя изрядно отдает ересью.

Могут ли святые быть еретиками?

Мы приближаемся к храму. Я чувствую его, точно жар костра.

Эспер окинул взглядом поляну и курган. Тела оставались на прежнем месте. Ни одно не пошевелилось. И никаких следов Тернового короля и его свиты, если не считать мертвых слиндеров и монахов, которых они прикончили.

– О святые, – выдохнула Винна, увидев залитую кровью поляну.

– Слабый желудок? – спросила Лешья.

– Я уже видела подобные тела, – ответила Винна. – Но вовсе не обязана делать вид, что мне нравится это зрелище.

– Нет, не обязана, – согласилась сефри.

– И что дальше? – спросила Винна.

Эспер пожал плечами и спешился.

– Думаю, отнесем Стивена на курган и посмотрим, что будет.

– А ты уверен, что это разумно? – спросила Лешья.

– Нет, – коротко ответил Эспер.

Осторожно ступая, они прошли между телами к вершине седоса, и Эспер положил Стивена в самом ее центре. Как он и ожидал, ничего не произошло.

– Ну, попробовать все равно стоило, – пробормотал он. – Вы, трое, приглядывайте за ним, а я пока осмотрюсь вокруг.

Эспер снова прошел между телами, чувствуя, как на него накатила страшная усталость и злость на себя за то, что он поддался ложной надежде. Люди умирают. Он давно знаком с этой истиной. Ему следовало бы относиться к ней спокойнее.

Черты слиндеров после смерти разгладились, искажавшая их свирепость исчезла, и они снова стали похожи на самых обычных людей. Они могли прийти из любой деревни, расположенной в пределах Королевского леса или поблизости от него. Эспер возблагодарил святых за то, что ему не довелось увидеть ни одного знакомого лица.

Через некоторое время он вышел на опушку леса и неожиданно обнаружил, что стоит под искривленными ветвями нобагма, с которых свисают куски гнилой веревки. В этом месте земля испила много крови. В том числе и кровь его матери.

Ему так никто и не сказал, что привело ее сюда. Отец и мачеха говорили о ней редко и всегда шепотом, сопровождая свои слова знаками, защищающими от сглаза. А потом и они умерли, и его подобрала Джесп.

На верхнюю ветку дерева опустился ворон, а чуть дальше Эспер разглядел черный силуэт орла, парящего среди облаков. Лесничий сделал глубокий вдох и почувствовал, как земля у него под ногами будто принялась потягиваться, пошевелила своими костями и сухожилиями из корней. Он уловил запах ее жизни и древности и впервые за долгое время испытал нечто сродни умиротворенной решимости.

«Я это улажу», – безмолвно пообещал он деревьям.

«Я это улажу» – таковы были первые слова, которые произнесла Джесп, когда нашла его. Весь в крови, исцарапанный.

Эспер бежал целый день, и лес вокруг него превратился в размытое темное облако. Даже когда он упал, ему казалось, что он продолжает бежать, но время от времени он приходил в себя и понимал, что лежит в воде, среди тростников на каком-то болоте. Эспер был в сознании, когда услышал ее шаги, и собрался достать нож, но ему не хватало сил даже на то, чтобы пошевелиться. Ему тогда исполнилось семь лет. Он до сих пор помнил, как дыхание со свистом срывалось с его губ, а он думал, что поет какая-то диковинная птица, каких ему еще не доводилось слышать.

А потом Эспер увидел лицо Джесп, бледное, древнее лицо сефри. Ему казалось, что она очень долго около него стоит, он пытался что-то сказать, а потом она опустилась на колени и прикоснулась к его лицу своими тонкими пальцами.

– Я это улажу, – сказала она. – Я тебе помогу, дитя нобагма.

Джесп так и не сказала ему, откуда узнала про него это, но она вырастила его и научила всякой чепухе сефри. А потом умерла. Эспер по ней скучал. Теперь же, когда узнал, что далеко не все истории сефри – чепуха, отчаянно жалел, что не может с ней поговорить. И о том, что не обращал внимания на ее слова, когда она была жива. И, возможно, еще он жалел, что не поблагодарил ее за все, хотя бы единожды.

Но время ушло.

Эспер вздохнул и повертел головой.

В нескольких королевских ярдах к северу из леса выскочило какое-то существо, которое передвигалось быстрее оленя.

В следующее мгновение Эспер понял, что это человек, одетый в монашескую рясу. В руках он держал лук и целился прямо в сторону седоса, где находились спутники Эспера.

Выругавшись про себя, Эспер вытащил из колчана стрелу, наложил ее на тетиву и выпустил во врага.

По-видимому, монах краем глаза заметил его движение – и, пока стрела летела к нему, успел присесть, развернуться и выстрелить в Эспера.

Стрела Эспера свистнула в пальце от монаха, тот тоже промахнулся.

Эспер успел спрятаться за стволом нобагма, прежде чем монах выстрелил во второй раз. Его стрела вонзилась в ствол древнего дерева.

Монах снова повернулся и помчался к кургану, оказавшись вне пределов досягаемости Эспера. Тихо бормоча проклятия – и гораздо медленнее своего противника, – лесничий бросился вслед за ним.

Монах бежал, как-то странно подпрыгивая и виляя из стороны в сторону, и Эспер сообразил, что Эхок и Лешья тоже начали в него стрелять. Оба промахнулись, и, прежде чем они успели спустить тетивы снова, церковник выстрелил в ответ. Лесничий беспомощно наблюдал за тем, как Эхок странно дернулся и упал. Винна припала к земле, но все равно представляла собой удобную мишень.

Лешья снова выстрелила и снова промахнулась:

Уловки монаха, при помощи которых он уклонялся от ее стрел, позволили Эсперу подобраться к нему ближе, и он прицелился на бегу.

И тут с глухим щелчком оборвалась тетива его лука.

Рыча от ярости, Эспер вытащил боевой топор.