Утраченный воздух

Уже в 1812 году, после очередной русско-турецкой войны, которая тянулась шесть лет и унесла жизни 100 тысяч русских солдат, Бессарабия (территория междуречий Днестра, Прута и Дуная), где, по словам историка Натана Эйдельмана, «сталкивались Азия и Европа, римские развалины и славянские предания», по Бухарестскому договору отошла к России. Присоединению предшествовали 100 лет непрерывных войн. Земля эта щедро полита русской кровью. 16 мая 1812 года М.И.Кутузов принудил султана Селима заключить в Бухаресте мир.

Некоторые историки называют происшедшее «аннексией» (присоединением), а местные националисты – «оккупацией». Между тем это был раздел территорий после военной кампании, заключался мирный договор, и победившая сторона «прирастала» территориями за счёт проигравшего врага. В истории это не единичный случай. Врагами молдаван в данном случае были не русские, а турки, которые прежде владели этими землями. Румынии как государства ещё и в помине не было. Подписывал договор Михаил Кутузов, а принимал от Турции восточную часть Молдавского княжества командующий Дунайской армией адмирал Павел Чичагов. При нём водружались кресты взамен турецкого полумесяца и вводилось новое управление краем. Население, опасаясь введения крепостного права (такие слухи сразу начали клубиться), поначалу массово бежало за Прут. Пришлось вводить карантин и выставлять кордоны на границе. Генерал-губернатор Чичагов управлял новой областью до 1818 года, передав дела генералу Бахметьеву, но потомок Чичагова, его внук, Леонид Михайлович, блестящий офицер, выйдя в отставку, изберёт путь священства и в 1908 году окажется в Кишинёве в сане епископа Кишинёвского и Хотинского, владыки Серафима. Эти времена – впереди. А пока митрополитом стал Бэнулеску-Бодони. И Александр I посылает рескрипт на его имя от 1 апреля 1816 года, своего рода Высочайший Манифест к жителям Бессарабии: «Моё намерение состоит в том, чтобы даровать области гражданское управление, сообразное с нравами, обычаями и ея законами, все состояния жителей имеют равное право на сие наследие своих предков и на Моё к ним благоволение, и все – духовенство, дворянство, граждане и народ должны найти равную защиту и покров в сем новом образовании. Мирному земледельцу, промыслам и торговле будет оказано полное покровительство. Я хочу, чтобы сия плодородная страна оживилась новою жизнью»[4 - Цит. по: «К столетию присоединения Бессарабии к России 1812–1912. Составил протоиерей Н.В.Лашков. Кишинёв, 1912. С.35.].

В начальный период Бессарабия пользовалась известной автономией и управлялась своим Верховным советом. В 1818 году в его состав входили военный губернатор А.Н. Бахметьев, гражданский губернатор С.А. Катакази, вице-губернатор М.Е. Крупенский, предводитель дворянства Д.С.Рышкан, депутатами были И. Прункул, З. Ралли, В. Россети, Шт. Рышкан, С.Феодосеев.

Кишинёв, получивший статус города лишь в 1818 году (поначалу у военного губернатора А.Н. Бахметьева были намерения сделать стольным градом турецкую крепость Бендеры), представлял собой скопище грязных глинобитных домиков с камышовыми крышами, лепившихся у реки Бык, перегороженной запрудами для мельниц и кожевенных мастерских. Нарушая запрет, обыватели сбрасывали в реку нечистоты, а бойня – отходы, и река вместо свежести источала зловоние. Над ней вились тучи комаров и мух. «Неопрятность города превосходит всякое описание, – читаем в «Воспоминаниях о Бессарабии» чиновника Ф. Вигеля (которые печатались в периодике с 1837-го по 1890-е годы). – Из больниц, бань, прачечных всё вываливается на улицу – всякий сор, лоскутья, мёртвые животные никогда не убираются; нет фонарей, нет будок, нет застав, не только нет мостовой, но бугры и ямы на улице не сравниваются, и нигде почти по бокам не прорыты каналы для стока воды».

Тем не менее, в 1818 году была избрана городская дума, состоявшая из представителей пяти национальностей (молдавской, русской, болгарской, греческой и еврейской). Да не удивится читатель присутствию еврея в городской думе! В Бессарабии, ставшей частью Российской империи, проживало в ту пору 20 тысяч евреев. Первым примаром (градоначальником) Кишинёва стал молдаванин капитан Ангел Ноур.

Первая топографическая карта этого поселения была составлена в 1813 году инженером-землеустроителем Михаилом Озмидовым, а в 1817 году он разработал новый более детальный план Кишинёва, на который были нанесены и существующие, и проектируемые улицы. Инициатором застройки верхней части города стал митрополит Кишинёвский и Хотинский Гавриил Бэнулеску-Бодони. Именно он в 1812 году настоял на том, чтобы столицей новой области стал Кишинёв, а не Бендеры. Эта личность заслуживает благодарного внимания потомков, причём не только кишинёвцев, но и одесситов, ибо по его благословению была заложена красавица-Одесса. Поначалу Кишинёв пытался с ней конкурировать. И там и там солнца было сколько угодно, но в кишинёвском воздухе не веяло морем, морской соли недоставало в крови горожан. Черноморская волна вознесла Одессу, превратив в южную Пальмиру, Кишинёв же ещё долго оставался местечком.

Глава 2. Митрополит Бэнулеску-Бодони и его благодеяния

Уроженец Трансильвании, выходец из родовитой семьи, получивший прекрасное теологическое и широкое гуманитарное образование и принявший монашеский постриг, будущий владыка испытал немало превратностей судьбы. В её поворотах, как в зеркале, отразились зигзаги истории молдавской земли в то неспокойное время. На этом стратегическом перекрёстке сошлись интересы нескольких могущественных стран. Народ оказался между молотом и наковальней. Просвещённому монаху пришлось выбирать между Константинопольской и Русской православными Церквами. Он учился и в Константинополе, и в Киево-Могилянской духовной академии, перемещаясь из Молдавии в Россию и обратно. Самый привычный его маршрут: Полтава – Яссы. Будучи возведён в сан архимандрита, но не получив Романской епископской кафедры, вновь уезжает в Россию. В 1788 году он назначен ректором Екатеринославской духовной академии, где сформировал школу эллинистов (его учеником был Н.И.Гнедич, известный переводчик гомеровской «Илиады»). Но через год он вновь в Яссах, главном городе Молдавского княжества.

В 1792 году по распоряжению Екатерины II он был возведён в сан митрополита Молдо-Валахии, поставлен Экзархом Молдавии, Валахии и Бессарабии. Он не избирался, а был назначен императорской волею, как это было принято в России с петровских времён. Константинопольская Церковь его не признала. Будучи арестован господарём-фанариотом Мурузи, Гавриил четыре месяца содержался в темнице в Константинополе, освобождён по ходатайству посланника России и назначен митрополитом Екатеринославским и Херсоно-Таврическим. По его благословению не только началось строительство Одессы, но и были заложены первые четыре церкви. В 1799 году он получил киевскую кафедру и управлял митрополией четыре года, был избран членом Св. Синода и награждён орденом Андрея Первозванного. По выходе на покой проживал поначалу в Одессе, а затем в Дубоссарах. В 1808 году он был вновь назначен экзархом Молдавии, Валахии и Бессарабии и занялся упорядочением дел в местных монастырях. По его предложению в духовных семинариях стали изучать русский язык. Этого ему по сей день не прощают местные националисты, выдающие себя за патриотов: русификатор!

После присоединения Бессарабии к России митрополит вместе со своим штатом выехал из Ясс и поселился в Кишинёве. Новая епархия по его предложению стала называться Кишинёвской и Хотинской и стала митрополией. Великий просветитель, митрополит Гавриил оказался не менее великим организатором. Получив не только духовную, но и толику светской власти от наместника Бессарабской области генерал-майора Бахметьева, он возвёл свою резиденцию в некотором отдалении от городской черты, там, где простирались сады и рощи и где воздух был гораздо чище, чем в низине. Мимо проходила дорога-тракт, называли её Миллионной, потом она получит название Московской, а ещё позже – Александровской улицы. Его высокопреосвященство предвидел, что со временем «город сюда досягнет». Он оказался прав: к концу ХIХ века митрополичья резиденция, или, как её называли, Митрополия, стала центром города.

А ко времени появления Пушкина в этих краях, к 1820 году, в версте от Кишинёва уже поднялся двухэтажный семинарский корпус с флигелями для наставников и бурсы, с больницей и общежитием «услужников», и вырос просторный архиерейский дом, вмещавший домовую церковь Покрова Божьей Матери. Была построена и начала успешно работать типография. Не забыты были амбары, трапезная и баня. Усилиями митрополита Гавриила был создан целый комплекс, в него вошёл и дом викарного епископа. Тогда же напротив семинарии был заложен городской сад. В его планировании приняла живое участие супруга наместника Бахметьева; от центра, где предполагалось быть и бить фонтану, лучами расходились аллеи.

Духовная семинария открылась в 1817 году. Первым её ректором стал сподвижник митрополита Пётр Куницкий, бывший ранее ректором Ясской семинарии. Учебный курс духовной семинарии был рассчитан на 6 лет, по три двухгодичных курса на каждом этапе обучения. Первые два года отводились общеобразовательным предметам и назывались «риторическими», затем следовал «философский» этап, а на последнем этапе изучалась теология. Преподавались древние и современные языки, история и археология, Священное писание, философия, нравственное богословие и т. д. В программу обучения входили латинский, греческий, русский и молдавский языки. Лекции в Кишинёвской духовной семинарии читались на русском языке. Семинария явилась первой кузницей бессарабской интеллигенции. Примерно 40 % её выпускников становились священниками, остальные продолжали учёбу в медицинских, инженерных, ветеринарных, военных учебных заведениях России и Европы. Заботясь о подготовке гражданских служащих (чиновников нового типа) для края, Бэнулеску-Бодони открыл при семинарии «благородный пансион» для дворянских детей, до 1834 года он заменял областную гимназию. Учащиеся пансиона получали светское образование: изучали языки и арифметику, историю и философию.

По инициативе митрополита Гавриила в Бессарабии было построено около двухсот церквей, а напротив Митрополии был заложен кафедральный собор. Возводили его уже после смерти владыки. Митрополит Гавриил скончался накануне Пасхи 1821 года. Пушкин, стихи которого митрополит знал, а некоторыми восхищался, присутствовал на церемонии прощания с иерархом-просветителем.

Глава 3. «Под Пушкинской звездою»

Так назвал талантливый и вдумчивый писатель Руфин Гордин 600-страничную книгу, завершающую его трилогию «Странная персона», действие которой происходит в Бессарабии. Москвич, в 1941 году 20-летним юношей вступивший в народное ополчение, чтобы защищать столицу, выдавленный из неё за «космополитизм» в 1949-м, Гордин в 1960 году поселился в Кишинёве и за сорок пять лет глубоко постиг историю этого края. Я познакомилась с ним незадолго до его кончины. Его книга послужила своего рода энциклопедическим путеводителем для данного очерка.

Вместе с царскими войсками в Бессарабии, а стало быть, в Кишинёве в 1812 году появилось много русских офицеров, дипломатов, чиновников. Это были люди в основном дворянского сословия, разного уровня культуры, но всё же просвещённые и мыслящие, неравнодушные к судьбам народа и отечества. Многие из них будут привлечены по делу декабристов.

Кишинёв поначалу сохранял и облик, и нравы истинно турецкие, о чём свидетельствуют воспоминания писателя Александра Вельтмана. Он находился здесь с 1817 года с училищем колонновожатых (юнкера, которых готовили к квартирмейстерской службе в свите императора), занятых в Бессарабии топографическими съёмками. Он пишет, что Кишинёв в эту пору был наводнён вельможными боярами из Молдавии и Валахии, покинувшими великолепные палаты Ясс и Бухареста из страха перед турками, но не утратившими спесивости. Вельтман приглашает войти в дом любого из них: «Вы пройдёте в переднюю, полную арнаутов (албанцы-христиане, состоявшие на службе у бояр. – Г.И.), перед вами приподнимут полость сукна, составляющую занавеску дверей; пройдёте залу, перед вами вправо или влево поднимут опять какую-нибудь красную суконную занавесь, и вы вступите в диванную; тут встретите вы хозяйку, разряженную по моде европейской, но сверх платья в какой-нибудь кацавейке без рукавов, шитой золотом, или застанете хозяина. Вас сажают на диван; арнаут в какой-нибудь лиловой бархатной одежде, в кованной из серебра позолоченной броне, в чалме из богатой турецкой шали, перепоясанный также турецкой шалью, за поясом ятаган, на руку наброшен кисейный, шитый золотом платок, которым он, раскуривая трубку, обтирает драгоценный мундштук, – подаёт вам чубук и ставит на пол под трубку медное блюдечко. В то же время босая, неопрятная цыганочка, с всклокоченными волосами, подаёт на подносе дульчец (сладости, варенье. – Г.И.) и воду

в стакане. А потом опять пышный арнаут или нищая цыганка подносят каву (кофе. – Г.И.) в крошечной фарфоровой чашечке без ручки, подле которой на подносе стоит чашечка серебряная, в которую вставляется чашечка кофе и подаётся вам. Турецкий кофе, смолотый и стёртый в пыль, сваренный крепко, подаётся без отстоя». В боярских домах в Кишинёве поначалу сохраняются все приметы привычной восточной роскоши, но вскоре молдавские бояре, среди которых была группа пророссийски настроенных, превращаются в российских дворян, нравы и этикет тоже меняются.

Император Александр I, побывавший в Кишинёве в мае 1818-го, вспоминал, что там было грязно и временами чересчур дурно пахло. Пробыв в городе недолго, он тем не менее побывал на молебне в Архангело-Михайловской церкви, посетил митрополита Гавриила. Под наблюдением царя был создан «Устав образования Бессарабской области». А в июне уже состоялось собрание дворян, и первым предводителем дворянства стал Д.К.Рышкан (нынешний престижный район Кишинёва Рышкановка построен на месте его владений). В 1812 году он принял российское подданство и был пожалован чином надворного советника. Были и другие претенденты: коллежский советник И.М.Стурдза, статский советник Гика, титулярный советник князь Кантакузин, надворный советник И.Милло, коллежский асессор Иордаки Донич. Все они были представителями знатных молдавских родов. Главной задачей предводителя стала регистрация всех дворян, внесение их в дворянские родословные книги. Эту работу Рышкан закончил к 1822 году, когда он передал свои полномочия И.М.Стурдзе. По рекомендации императора в Кишинёве появляется городской парк, огороженный плетнями от коров и коз, пасущихся неподалёку, и начинается строительство верхней части города.

Пока же верхней границей Кишинёва была улица Каушанская, в дальнейшем переименованная в Николаевскую, в честь великого князя Николая, который прибудет в Кишинёв в 1876 году и станет целый год готовить войска к походу на турок. Ныне это улица Колумна. Чуть пониже, на невысоком холме в западной части города возвышался дом наместника Бессарабской области генерал-лейтенанта Ивана Никитича Инзова, под чьё начало и был откомандирован, а на самом деле сослан коллежский секретарь Александр Пушкин. Двухэтажный внушительный каменный дом принадлежал Иордаки Доничу и был отдан в аренду наместнику. В 1818 году в нём останавливался Александр I.

Пушкин провёл в этих краях три года: 1820–1823 годы. По прибытии молодой чиновник по рекомендации квартирной комиссии снял жильё для себя и старого слуги Никиты у некоего Наумова на Антоновской улице, пониже недавно поднявшейся Ильинской церкви. По свидетельству И.П. Липранди, «дом и флигель очень опрятные и не глиняные, тут останавливались все высшие приезжающие лица». Оттуда он поднимался, минуя дом боярина Прункула, с которым позже свёл знакомство (улочка будет носить его имя – Прункуловская), в более чистую часть города, на взгорье, где высился окружённый садом дом губернатора Инзова. Генерал от инфантерии любил возиться в своём саду. Его интерес к озеленению имел благотворные последствия: почтовый тракт между Хотином и Бендерами был обсажен деревьями. Спустя полтора столетия у Инзова появился продолжатель: по приказу первого секретаря ЦК КПМ Бодюла вдоль всех трасс республики были высажены ореховые деревья. Даже одесситы приезжали их собирать задарма. Но вернёмся в Кишинёв пушкинской поры.

Вскоре наместник поселил поэта у себя, привязался к нему душевно, прощал «шалости» и защищал перед царём, который время от времени интересовался поведением вольнодумца. Даже когда дом пострадал от землетрясений в июле и ноябре 1821 года и Инзов вынужден был его на некоторое время покинуть, Пушкин полгода оставался в нём, радовался одиночеству, а потом перебрался к состоящему на службе у Инзова Н.С. Алексееву, где и жил вплоть до отъезда в Одессу. Место это получило название Инзовой горки (сейчас старожилы именуют его Пушкинской горкой), но дома не сохранились. Домик же Наумова, где поэт провёл около двух месяцев, переходивший из рук в руки, обветшал, но дожил до наших дней. Отреставрированный в 1948 году, он стоит и поныне, в нём сейчас Дом-музей А.С. Пушкина, но он находится под угрозой разрушения из-за строительства в тесном соседстве высотных зданий. Заказчикам, подрядчикам и будущим владельцам элитных квартир и Пушкин, и музей, как они выражаются, «по барабану». Ими движут расчёт и денежный интерес.

«Кишинёв пушкинской поры. Сотни псов лают по вечерам, не пройти без палки. Четыре заставы у въезда в город. Поля, огороды, болотца, прорезанные просёлками. Распятья возле колодезных журавлей. А на разноплемённом рынке – торговцы-евреи с лотками на ремне, цыганки-гадалки в пёстрых шалях и широких юбках, бочки с мустом – молодым вином…» – такую красочную зарисовку даёт наш современник Михаил Хазин.

На второй день после прибытия Пушкин отправился с визитом к генералу Михаилу Фёдоровичу Орлову, командиру 16-й пехотной дивизии, расквартированной в Кишинёве. Встретились и обнялись друзья по арзамасскому братству. Орлов участвовал в войне с Наполеоном и в подписании акта о капитуляции Парижа в 1814 году. Бывший адьютант императора, он был человеком либеральных взглядов, запретил рукоприкладство в дивизии, заботился о солдатах, боролся с казнокрадством, поручил своему единомышленнику, которого взял в адъютанты, майору В.Ф. Раевскому создание первой Ланкастерской школы для юнкеров, желая образовывать и просвещать будущих офицеров из молдаван, прививать им прогрессивные взгляды. Всё это создало ему репутацию вольнодумца. О его членстве в Южном обществе Союза благоденствия Пушкин не знал.

Орлов занимал каменный дом на улице Гостинной (впоследствии Шмидтовская), а напротив его дома располагалась канцелярия дивизии, выходящая фасадом на Купеческую. Орлов, по свидетельству губернского чиновника Ф.Ф.Вигеля, «нанял три или четыре дома рядом». В одном из них разместилась Ланкастерская школа (улица недолгое время называлась Ланкастерской). Такие демократические школы, созданные по методу англичанина Джозефа Ланкастера, в тот период входили в России в моду. В Кишинёвской школе обучались до ста юнкеров одновременно. А по соседству располагалась «музыкантская» школа Якутского полка дивизии М.Ф.Орлова. Пушкин не раз слушал музыку в исполнении военных музыкантов: они играли по вечерам в городском саду и в домах кишинёвской знати, куда их охотно приглашали.

На первом же обеде у Орлова познакомился Пушкин с И.П.Липранди, умницей и страстным библиофилом. Через несколько дней после знакомства поэт взял у него сочинения Овидия на французском языке и долго с книгой не расставался. В Кишинёве написано стихотворение «К Овидию». Строка из него «Твоей молвой наполнен сей предел» – станет знаковой: в сознании культурного человека, никогда не бывавшего в Бессарабии, Кишинёв станет ассоциироваться с именем Пушкина.

Липранди ввел поэта в дом одного из шести сыновей князя Матвея Кантакузина, а именно князя Георгия, женатого на сестре лицейского товарища Пушкина Горчакова. Они проживали тоже на Гостинной улице, угол Семинарской. У князя Георгия хранилось письмо князя Потёмкина-Таврического из Бендер от 23 августа 1790 года, адресованное отцу Георгия князю Матвею Кантакузину и сыгравшее важную роль в спасении всего их семейства от турецкого возмездия за значительные услуги, оказанные Кантакузиными России. В железном чемоданчике с документами хранилось также письмо Александра I, выданное князю Георгию за храбрость в битве при Аустерлице. Пушкин видел и читал эти документы. У Кантакузиных он познакомится с Александром Ипсиланти. Вот и начал складываться в Кишинёве у поэта свой круг.

Пушкин не мог жить без друзей, тосковал по ним, писал им письма и стихотворные послания: «Чаадаеву», «В.Л. Давыдову», «Из письма к Гнедичу»… Он умел заводить новых друзей. Самым близким другом, можно сказать конфидентом, станет Николай Степанович Алексеев, чиновник по особым поручениям при Инзове. Пушкин называл его своим Орестом. Он стал провожатым поэта по Кишинёву, показал ему биллиардную Антонио, кондитерскую Марко Манчини, где Пушкин любил лакомиться, ресторацию Николетти, ввёл в местное общество.

Пушкин часто бывал в доме толстосума, коллежского асессора Варфоломея, бессарабского откупщика. Откупщиком назывался тот, кто приобрёл право на взимание налогов с населения. Система откупов была унаследована от прежнего турецкого правления. Дом Варфоломея стоял на Каушанской, ниже нынешнего Соборного парка. К своему небольшому дому хозяин пристроил огромную залу, расписал её немыслимыми узорами и стал давать в ней бал за балом для молодых людей, по большей части – российских младших офицеров расквартированной в Кишинёве дивизии. Здесь Пушкин мог наблюдать нравы и обычаи бояр, наряды и повадки их жён и дочерей (кукониц).

Варфоломей приветствовал гостей, сидя на диване с чубуком в руке и «по-турецки» скрестив ноги, как паша. Дочь Варфоломея, красавица Пульхерица, королева балов, стала объектом поклонения молодых гостей. В неё был влюблён только-только произведённый в подпоручики тёзка Пушкина, Вельтман. Будущий писатель пока пробовал себя в версификаторстве, Вельтману приписывают авторство строк: «Музыка Варфоломея, / Становись скорей в кружок, / Инструменты строй скорее / И играй на славу джок!»

Дом Варфоломея упомянут и в дружеском послании Пушкина к губернскому чиновнику Ф.Ф. Вигелю. Стихотворения этого (и не только его одного) по сей день не могут простить русскому поэту доморощенные националисты. Вот эти строки:

Проклятый город Кишинёв!
Тебя бранить язык устанет.
Когда-нибудь на грешный кров
Твоих запачканных домов
Небесный гром, конечно, грянет;
И – не найдут твоих следов!
Падут, погибнут, пламенея,
И пёстрый дом Варфоломея
И лавки грязные жидов:
Так, если верить Моисею,
Погиб несчастливый Содом.

Напротив дома Варфоломея жил коллежский асессор Замфираки Ралли. В его доме устраивались задушевные музыкальные вечера. Дом был полон молодёжи. У Ралли было три взрослых сына и две дочки. Пушкин был вхож к ним. С младшей дочерью Мариолой он любил танцевать, со старшей Екатериной беседовал о книгах. Сердечные отношения сложились у поэта с одним из братьев, Константином Ралли. Он ценил совместные прогулки, а однажды поехал с ним на день-другой в Долну, родовое поместье Ралли в 50-ти верстах от Кишинёва. Они ехали по дороге, вившейся между живописных холмов, «где мельниц ряд крылатый». Несколько дней растянулись на несколько недель: неподалеку от имения Ралли Пушкин встретил табор цыган, а в нём – Земфиру… Здесь душа его вобрала впечатления, отлившиеся в поэме, начало которой памятно всем:

Цыганы шумною толпой
По Бессарабии кочуют…

Он сохранил в поэме имя Земфиры и молдавскую песню, что она ему пела: Арде-мэ, фридже-мэ – «Режь меня, жги меня». О связях Пушкина с молдавским фольклором написал мой старший современник Георгий Федосеевич Бо?гач, работавший в АН МССР, пока не рассорился с её сервильным руководством и не уехал в Сибирь.

Пятнадцать лет назад я побывала в Долне с работницами Пушкинского дома-музея, стояла «осенняя пора, очей очарованье», лес вокруг поместья Ралли и впрямь был одет в багрец и золото, в неподвижном воздухе летали паутинки, казалось, тень Пушкина прячется за деревьями. Протяжённого старинного дома, после войны дважды реставрированного, в котором ещё недавно был филиал Кишинёвского музея, уже коснулась мерзость запустения: крыша прохудилась, от тянувшегося вдоль фасада балкона с навесом, ограждённого деревянными перилами, тянуло прелью, дерево явно подгнивало. У дома в заброшенном розарии одиноко застыла бронзовая фигурка молодого Пушкина (работы скульптора Олега Комова). Опершись локтем на античную колонну, скрестив ноги, он задумчиво глядит в сторону леса, где когда-то на поляне у источника его, молодого и горячего, поджидала Земфира…

Дома Ралли и Варфоломея на Каушанской улице, где веселился, играл в бильярд и танцевал Пушкин, не сохранились, хотя оба были каменные, добротные. А вот дом по соседству – тоже на Каушанской – Тудора Крупенского, брата вице-губернатора, где играл в карты и танцевал не только Пушкин, но в мае 1818 года и сам Александр I, поклониться которому прибыли тогда многие бояре, потевшие в своих высоких барашковых шапках и тяжёлых одеяниях, существовал до недавнего времени. Дом этот, устоявший во время бомбардировок (этот кошмар был пострашнее грома небесного!), был разрушен по решению молдавских властей сравнительно недавно. В советское время в нём находилось студенческое общежитие. Буйные студенты довели его до плачевного состояния. Поначалу шла речь о реставрации сего исторического памятника: котельцовые камни, из которых был сложен дом, рабочие нумеровали, вроде бы для того, чтобы потом всё уложить на место. Усыплённая посулами доверчивая общественность дышала спокойно, немногочисленные борцы за культурное наследие не «возникали». Однако после провозглашения независимости камни были вывезены в неизвестном направлении, и на месте дома Крупенского вырос «новодел» – высотка с элитными квартирами по заоблачным ценам. Но не будем о грустном, вернёмся к пушкинским временам.

На той же Каушанской улице находилась почтовая контора, куда Пушкин часто заглядывал. При конторе проживал почтмейстер, полковник в отставке Алексей Петрович Алексеев. Пушкин любил слушать его рассказы о боевом прошлом, тот был участником битв при Бородино и на высотах Монмартра побывал. Жена ветерана – урождённая Павлищева, её брат Николай Павлищев вскоре женился на сестре Пушкина Ольге.

В ту пору Кишинёв, как, впрочем, и Одесса при губернаторстве графа Ланжерона, пребывали в возбуждении по поводу греческих дел. Кишинёв стал своеобразным штабом греческого движения. Местные греки активно выступили в поддержку национальноосвободительного движения против турок. Руководителем тайного общества «Филики Этерия» был избран князь Александр Ипсиланти из рода фанариотов, генерал русской армии, участник войны 1812 года, потерявший в бою руку, награждённый за храбрость золотым оружием. Три его брата служили штаб-ротмистрами русскому царю, тётушка была фрейлиной двора. В Кишинёве находились родная сестра и мать князя, вдова молдавского господаря-фанариота Константина Ипсиланти. Вот уж шесть лет как она вдовела и проживала у дочери, которая была замужем за гражданским губернатором Бессарабской области, тайным советником Константином Катакази. «Корни Катакази и его предков ветвились в княжествах, равно и в Фанаре. С ним можно было поговорить по-молдавски, по-гречески, на худой конец по-французски» (Р.Гордин). Он был в родстве с графом Каподистрия, в ту пору любимцем Александра I и его статс-секретарём.

Дом губернатора вела его русская супруга, а главной домоправительницей была незамужняя сестра хозяина, неглупая и властная Тарсис Антоновна. Просторный дом Катакази на Каларашской улице был открытым, а с созданием Этерии стал он и вовсе полниться греками. Нередко бывал в этом доме и Пушкин, обедал, играл в карты, танцевал, но главное – участвовал в разговорах и спорах. Однажды сами собой родились шутливые, не без язвительности, стихи:

– Дай, Никита, мне одеться:
В митрополии звонят.
Раззевавшись от обедни,
К Катакази еду в дом.
Что за греческие бредни!
Что за греческий содом!

Достаётся всем гостям и гостьям, а под конец – и сестрице хозяина: