Руководство по истреблению вампиров от книжного клуба Южного округа

Он задержался напротив зеркала в прихожей.

– Ты же говорил, что не хочешь быть главой психиатрического отделения? – удивилась Патриция.

Картер поправил галстук, покрепче затянув узел.

– Нам нужно больше денег. – Он пожал плечами.

– Ты говорил, что этим летом хочешь больше времени уделять Блю, – сказала Патриция, когда он повернулся.

– Мне нужно найти способ убить двух зайцев одним выстрелом. Я должен присутствовать на всех утренних консультациях, мне нужно найти время на обходы, мне нужно начать добывать гранты для исследований – все это моя работа, Патриция, и я лишь хочу получить то, что по праву мое.

– Ну, что ж, – вздохнула она. – Если это то, чего ты хочешь…

– Это займет всего лишь несколько месяцев. – Он подошел к ней и стал разглядывать ее ухо. – Ты сняла повязку?

– Просто чтобы показать Кори и Блю.

– На мой взгляд, не все так плохо, – оценил Картер. Он взял ее за подбородок и, наклонив ее голову набок, еще раз пристально изучил рану. – Повязка тебе больше не нужна. Все прекрасно заживает.

На прощание он поцеловал ее, и ей показалось, что это было очень похоже на самый настоящий поцелуй.

«Что же, – подумала она. – Если таков эффект от попытки возглавить психиатрию, я только за».

Патриция повернулась к зеркалу и посмотрела на себя. Черные швы на фоне ее светлой кожи походили на лапки какого-то насекомого, но все равно без повязки она чувствовала себя намного увереннее. Она решила оставить все, как есть. Пёстрик поскребся во входную дверь, демонстрируя свое желание выйти. Патриция подумала, не надеть на него поводок, но потом вспомнила, что миссис Сэвидж в больнице.

– Иди, мальчик. – Она открыла дверь. – Разорви мусор этой злой ведьмы.

Пёстрик затрусил по подъездной дорожке, и Патриция заперла за ним дверь. Она никогда раньше не делала этого, но и соседи раньше никогда не нападали на нее в ее собственном дворе. Она спустилась по трем ступенькам в комнату-из-гаража и опустила боковую стенку больничной кровати.

– Как вам спалось, Мисс Мэри? – спросила она.

– Меня укусила сова.

– О боже, – проговорила Патриция, помогая Мисс Мэри сесть и спустить ноги с кровати.

Затем она принялась за долгий медленный процесс одевания Мисс Мэри в домашний халат и пересаживания ее в мягкое кресло и вручила ей стакан с апельсиновым соком, в котором был растворен метамуцил, как раз к тому моменту, как подошла миссис Грини и начала готовить завтрак.

Подобно всем учителям начальных классов, Мисс Мэри испила из фонтана вечного среднего возраста. Патриция не помнила ее молодой, но помнила, как свекровь была достаточно сильной, чтобы жить одной в ста пятидесяти милях от них к северу, неподалеку от городка Кершо. Она помнила огород в пол-акра, который Мисс Мэри устроила позади своего дома и на котором усердно трудилась. Помнила рассказы свекрови о ее работе на оружейном заводе и как химикаты, которые там использовали, сделали ее волосы рыжими; рассказы о том, как люди делились с ней своими снами, а она называла им их счастливые числа.

Мисс Мэри настолько точно предсказывала погоду по кофейной гуще, что фермеры, занимавшиеся разведением хлопка, всякий раз из уважения покупали ей чашечку кофе, когда она приходила в местный магазинчик за почтой. Мать Картера никому не разрешала собирать и есть персики с дерева на заднем дворе. Не важно, насколько спелыми и аппетитными они выглядели. Она всегда говорила, что это дерево было посажено в момент большой печали, поэтому плоды на нем очень горькие. Однажды Патриция попробовала один персик, и он показался ей мягким, сладким и сочным, но Картер, когда она рассказала ему об этом, просто взбесился, и она больше никогда так не делала.

Когда-то Мисс Мэри могла по памяти нарисовать карту Соединенных Штатов и наизусть знала всю периодическую таблицу химических элементов. Она преподавала в школе с одной-единственной классной комнатой, всю жизнь заваривала лечебные чаи и продавала, как она сама называла их, порошки для похудения. Дайм за даймом, доллар за долларом, и она послала своих сыновей в колледж, а затем отправила Картера в медицинскую школу. Теперь она носила памперсы и не могла уследить за историей о садоводстве, что печаталась в «Пост-энд-Курьер».

Патриция почувствовала сильную пульсирующую боль в травмированном ухе и поднялась за тайленолом. Она как раз приняла три таблетки, когда зазвенел телефон. На часах было 9:02. Звонить раньше девяти было невежливо, и никто не хотел выглядеть слишком нетерпеливым.

– Патриция? Это Грейс Кавана. Как ты?

По каким-то причинам Грейс представлялась в начале каждого телефонного разговора.

– Мне грустно, – ответила Патриция. – Представляешь, она откусила мочку моего уха и проглотила ее.

– Грусть – одна из стадий преодоления стресса.

– А еще она проглотила мою сережку, – пожаловалась Патриция. – Ту самую, новую, что была на мне прошлым вечером.

– Какая жалость.

– Оказалось, Картер получил их от одного своего пациента бесплатно. Он даже не покупал их.

– Тогда они тебе тем более не нужны, – успокоила ее Грейс. – Сегодня утром я разговаривала с Беном. Он сказал, что Энн Сэвидж положили в интенсивную терапию. Если я еще что-нибудь узнаю, я тебе сообщу.

Телефон звонил не переставая. О происшествии не написали в утренних газетах, но это не имело никакого значения. Никакая пресса, теле- или радиокомпания не могли сравниться по скорости сбора и распространения информации с женским населением Олд-Вилладж.

– Все принялись ставить тревожные кнопки, – сообщила Китти. – Хорс сказал, что позвонил насчет этого и ему ответили, что смогут приехать и осмотреть дом только через три недели. Я не знаю, как мы будем жить все это время. Хорс говорит, что волноваться не о чем, так как у него есть ружья, но, поверь мне, с этим человеком я ходила на охоту на голубей – он едва может попасть даже в небо.

Следующей была Слик.

– Все утро я молилась за тебя.

– Спасибо, Слик.

– Я слышала, что племянник миссис Сэвидж приехал сюда откуда-то с севера.

Ей не потребовалось давать каких-либо дальнейших разъяснений. Все знали, что север более или менее везде одинаков: беззаконен, относительно дик, и, хотя там есть хорошие музеи и статуя Свободы, северяне настолько безразличны друг к другу, что могут позволить людям умирать прямо на улице.

– Лиланд сказал мне, – продолжила Слик, – что несколько агентов по недвижимости заходили и пытались уговорить племянника выставить дом на продажу, но он не хочет этого делать. Никто из них не видел миссис Сэвидж, когда был там, племянник говорил, что она очень слаба и не встает с постели. Как твое ухо?

– Часть его она проглотила.

– Какая жалость! – посочувствовала Слик. – Это были такие замечательные сережки!

Позже в тот же день снова позвонила Грейс и сообщила шокирующую новость:

– Патриция? Это Грейс Кавана. Я только что узнала от Бена, что миссис Сэвидж час назад скончалась.

Патриция внезапно ощутила страшную слабость и едва не упала. На кухне как будто выключили весь свет – стало темно и неуютно. Желтый линолеум показался ей протертым до дыр, она различала каждую царапину, каждое пятно, оставленное грязными руками возле выключателя.

– Как? – спросила она.

– Это не бешенство, как ты, наверное, подумала. Какое-то заражение крови. Она страдала от недоедания и была сильно обезвожена. А еще на ней нашли множество инфицированных язв и порезов. Бен сказал: врачи удивились, что она протянула так долго. Он даже сказал, – тут Грейс понизила голос, – что у нее были следы от инъекций на внутренней стороне бедра. Наверное, она колола себе какие-то болеутоляющие. Уверена, никто из семьи не хотел бы, чтобы это выплыло наружу.

– От всего этого я чувствую себя такой несчастной.

– Ты опять про эти сережки? – возмутилась Грейс. – Если бы даже ты смогла вернуть ту, что она проглотила, смогла бы ты заставить себя снова надеть ее? Зная, где она побывала?

– Я думаю, что нужно зайти к нему и что-нибудь принести, – предположила Патриция.

– Принести что-то племяннику? – почти по слогам проговорила Грейс, постепенно повышая голос так, что слово «племянник» было произнесено тоном, в котором слышались явные нотки недоверия.