Кедровая долина

В тот год Артур был срочно вызван в свой военный лагерь, и они расстались, не объяснившись. Когда вернулся, он не застал Мари. “Она в родительском доме” – сказал друг ее отца дон Альберто, у которого Мари гостила. Стенли пытался выведать у него, где живет ее отец – он хотел явиться к нему и просить руки Мари. Но дон Альберто ловко уклонился от ответа. Мари исчезла, остались тайна и любовь. И вот он нашел ее, и что же – вновь расстаться?

Почему, почему она не хочет, чтоб он просил благословения у ее отца? Речь его была красноречива и горяча. Но Мари без колебаний повторяла свой необъясненный отказ и молила покинуть и забыть ее. Она сказала, что если откроется существование кедровой долины и убежища в ней, то жизни ее и ее отца окажутся в опасности. Страх Мари был столь откровенен, что Артур честью поклялся хранить секрет.

И все же почему их жребий – расставанье? Мари обручена с кем-то другим? Тяжелая и мучительная эта мысль заставила вздрогнуть его. “Нет, Артур, нет, – прозвучал торопливый ответ, – я никогда не полюблю никого, кроме тебя. Мое сердце отдано тебе, и потому руку мою я не отдам никому, и испытание это мне назначено судьбой нести до смерти!”

“Ответь, прекрасная Мари, почему чистую свою любовь ко мне ты называешь жестоким словом “грех” и гонишь меня, лишая надежды?”

“О, Артур! Отцовское проклятие слишком грозная сила. Не испытывай меня более. Я слаба, и нежные твои слова убавляют от твердости в повиновении долгу. О, зачем ты полюбил меня, зачем зажег мою любовь?”

Очевидное страдание в голосе Мари не унимало настойчивости Артура. Вновь и вновь он просил открыть тайну отказа: ведь знай он подноготную, и все бы силы положил на спасение любви! Молчание было ему ответом. Он взглянул в ее лицо – она бледна, как мел, в глазах застыли слезы.

“Ты слишком хорош, слишком благороден, – заговорила, наконец, Мари, – чтоб я решилась причинить тебе горе, назвав неприглядную причину. Не страх смыкает мне уста, но слабость. Узнаешь правду – и с презреньем отвратишься от меня, и мне не вынести такой муки!”

“Презрение, отвращение! Мари, ты бредишь! – нетерпеливо воскликнул Стенли, – не терзай меня столь страшными словами – они нам чужды!”

И Мари решилась. Бледная, сухими от волнения губами, но твердым голосом она произнесла то сокровенное, что разлучит их навек. В испуге Стенли выпустил ее руки из своих. Он глядел на нее изумленно, и вот, презрение и отвращение непроизвольно исказили лик его, но не погасили искру любви в глазах.

“Теперь вы знаете все, сеньор Стенли, – сказала Мари, и руки ее сложены на груди, и на лице написаны скорбь и покорность судьбе, – мне больше не надо умалять вас покинуть меня. Ваше лицо вполне красноречиво. Сожалею, что слишком долго химера казалась мечтой. Всякий раз, вспомнив, кто я есть, вы испытаете облегчение – слава Создателю, все позади!”

“Никогда, никогда! – горячо вскричал Стенли, – о, возлюбленная! Я зову тебя в мою страну. Там никто не знает тебя. Голоса крови и веры не слышны в буре вечной любви! Король Эдуард примет с миром меня, если вернусь я в Англию. Я готов жить под его властью, только будь моей!”

“А мой отец? – задыхаясь, вымолвила Мари, покоренная благородством и пылкостью его чувства, но непреклонная по-прежнему, – ты защитишь его, ты согласишься стать ему сыном?” Артур отвернулся, из горла его вырвался стон. “Нет, эта пропасть слишком широка. Более не приводи резонов и не испытуй слабое сердце мое. Я боготворю твою высокую любовь, но не посмею стать твоей невестой!”

“И ты говоришь мне о своей любви? Ложь! – вспылил Стенли и в горячке разочарования и гнева не удержал упреков, – ради тебя я решился оставить великодушную Испанию и вернуться под пяту тирана, я почти провозгласил убеждения людей предубеждениями их, я не погнушался соединеньем благородной крови моей с мутным током в твоих жилах, я приготовился забыть твое происхождение! Все ради обретения твоей любви! В ответ ты гонишь, требуешь покинуть и забыть! Нет, ты не любишь меня, ты, верно, любишь другого!”

“Твои речи отрезвили меня, – продолжила бестрепетно Мари, – слушать попреки в несчастье тяжелее самого несчастья. Я упивалась своею страстью и своим страданием и позабыла нечто великое. Это долг, и это любовь, которая сильнее любви к тебе. Всего превыше вера отцов!”

Воцарилось недолгое молчание. В волнении Стенли шагал взад и вперед, пытаясь угомонить бунтующее сердце. Удар был слишком неожидан. Год минул, как Артур был призван в войско, и Мари поспешно покинула гостеприимный дом дона Альберто. Она молила судьбу никогда впредь на сводить их вместе и погасить огонь взаимной любви. Ей казалось, что если и случится встреча, решимость легко возобладает над гонимым чувством. Но, вновь увидав любимый облик, поняла, как ошибалась.

“Я послушаю твоего слова, Мари, – сказал, наконец, Артур, – я оставлю тебя сейчас, но не навсегда. Нет, не навсегда! Если есть в сердце твоем истинная любовь ко мне, время не одолеет ее. Природа любви крепче уз веры. Естество найдет слабое звено и разорвет цепь раньше или позже. И тогда ты останешься в целом мире одна, и мои распростертые объятия станут тебе прибежищем, и я не заикнусь о твоем Боге”.

“О, Артур! К чему фантазии? Не отворачивайся от своего племени. Лучше возненавидь меня, как весь твой народ ненавидит мой! – воскликнула Мари и не сдержала слез, – мне невыносимо сладкозвучие слов твоих. Вновь молю – не испытуй мою слабость! Покинь меня навсегда!”

Мари показала Артуру легкий путь, которым можно покинуть долину. Она открыла перед ним неприметную калитку. “Надеюсь, ты не выдашь никому эту тайную тропу?” – спросила Мари. “Никогда!” – с готовностью воскликнул Артур.

Он хотел услышать от нее еще одно признание в любви, заверение, что никто не станет между ними. Но Мари молча провожала его, наконец, спросила: “Ты веришь мне, Артур?” Он не медлил с ответом: “Да, до самой смерти!”

Стенли спускался, не оглядываясь. Луна и звезды помогали ему не сбиться с пути.

Глава 3

“Сейчас история откроет нам свои анналы,

Трофеями времен обильные”.

(Парафраза из Томаса Грея)

Исторический фон событий нашей повести – это последняя четверть 15-го века. Однако заглянем вглубь более раннего периода. Испания поделена на несколько мелких феодальных княжеств, включенных в два больших королевства – Арагон и Кастилья.

В обоих королевствах правили, разумеется, монархи, однако в Арогоне сила короля сдерживалась республиканскими установлениями, которые смягчали даже самые неудачные решения коронованных особ. В Кастилье, где не было противовеса королевской деспотии и междоусобице князей, поток анархии и всевозможных бедствий был шире и бурливей.

Не один дом в Кастилье – ни простых, ни благородных граждан – не был обойден несчастьями. Вражда меж своими жестока вдвойне. Законы не соблюдались, торжествовали произвол и разбой, чинимые сильными мира сего. Но все же не перевелись благородные сердца в королевстве, и в пределах его жила надежда на перемены.

Наследницей короны Кастильи и города Леона была провозглашена инфанта Изабелла. Неудивительно, что руки ее стали домогаться высшие сюзерены. Выбор Изабеллы пал на Фердинанда, наследника престола Арагона и короля Сицилии.

Деятельное участие в судьбе Фердинанда и Изабеллы принял архиепископ Толедо. Им руководили политические и патриотические резоны. Он предвидел в союзе прежде недружественных тронов залог добрых перемен в стране и содействовал одолению препятствий на пути соединения молодых монархов.

На заре своего царствования будущие владыки Испании были не слишком богаты и не очень сильны. Венценосные жених и невеста поженились тайно, обходя козни пока еще опасных врагов. Стесненность в средствах вынудила их занять денег на бракосочетание. Но пришло время, и бедные прежде монархи завладели бессчетными сокровищами Нового Света.

Фердинанд взошел на трон Арагона, его юная супруга Изабелла стала королевой Кастильи. Коронованная супружеская чета вознамерилась превратить родную Испанию в великое европейское государство. Монархам предстояло укротить амбиции своих вассалов-рыцарей, остановить междоусобие, возродить закон и вернуть достоинство простому люду. Полтора года энергичного правления и решительных перемен убедили все слои общества в пришествии новой и лучшей эры.

Рыцарские качества Фердинанда, его мудрость и неколебимая твердость возбуждали поклонение, страх и любовь. Женственность и мягкость Изабеллы уживались с решительностью властительницы. Ее справедливость не грешила избирательностью: и вельможа и простолюдин равно рассчитывали на правый суд королевы. Стоило ей заговорить, и все вокруг, включая Фердинанда, уважительно смолкали, ибо почтение к уму есть проявление ума.

Еще задолго до царствования Фердинанда и Изабеллы приютила Испания в своих границах иудейское сословие. Некоторые евреи открыто исповедовали свою веру, другие таились. Веками жили израильтяне в Кастилье, Арагоне, Леоне, Наварре, на мавританских территориях.

Тянувшиеся к знаниям корпели над святыми книгами и, обретя мудрость, покидали родину ради стран, где ждал их заслуженный почет.

Родом занятий практического склада людей была всевозможная коммерция. И хотя в христианской стране положение сих адептов Моисеевой веры было низким и презренным, трудно преувеличить их роль в обогащении королевства.

И, наконец, к третьей категории испанских евреев принадлежали те, которые скрытно исповедовали веру отцов, а на людях являли себя безупречными католиками. Таковыми их знали власти и монастыри, и никто не догадывался о двойной жизни этих вельмож. Они удостаивались высоких должностей и отличий, служили королю и церкви, оставаясь в то же время тайными иудеями и расплачиваясь двуличием за верность корням. Взаимное доверие меж ними скреплялось страхом разоблачения. Откройся секрет, и вчерашние знатные особы лишились бы всех родов обретенных благ, и самой жизни их угрожала бы смертельная опасность за обман.

Святая инквизиция – худший враг евреев – учреждена была во времена правления Фердинанда и Изабеллы. Но тайные суды католической церкви появились двумя-тремя веками ранее, и получили распространение в Испании и не только в ней. Поддерживаемые римским папой, гонители ереси не знали пределов жестокости. Они секретно собирали нужные им сведения о людях, заточали свои жертвы в тюрьмы, не гнушались пытками и полночными убийствами.

Испанцы не приветствовали тайные суды, преследовали их вершителей, но не уничтожили до конца. Хитроумные церковники сумели с годами набрать силу и доверие, и, наконец, в стране утвердилась инквизиция. Эти учреждения католической церкви действовали вблизи крупных городов и даже проникли в королевские дворцы, о чем, порой, не ведали и сами монархи.

Существование евреев в среде католиков омрачилось еще более. И в особенности тревожной стала двойная жизнь иудеев, тайно державшихся завета предков.

Глава 4

“Он на войне был яростнее льва,

В дни мира был он кроток, словно агнец, -

Таков был этот рыцарственный принц”.

(Уильям Шекспир, “Ричард II”, перевод Мих. Донского)

Перманентные войны, которые в средневековые времена вела Испания в своих пределах и вне их, имели то несомненное достоинство, что взращивали храбрых ратоборцев, давая им непреходящий повод блистать доблестью, силой и смекалкой. Без этих качеств немногого стоил мужской характер.

Испанские монархи справедливо гордились замечательными воинами, имена которых славились на родине, да и в целом христианском мире. Благородные вассалы собирались под властью твердого нравом сюзерена – короля Фердинанда. В свою очередь королева Изабелла пользовалась всеобщей любовью рыцарей. Те боготворили ее и мужеством и отвагой добивались ответного расположения. Забыть былые ссоры междоусобья и отличиться верностью короне – таким был надежный путь к сердцу королевы, который избирали достойные ее благосклонности.

Английский рыцарь Артур Стенли, вынужденно покинувший свой край и вставший под знамена испанского короля, верно и благодарно служил Фердинанду и одновременно добавлял славы незабытой родине. Монарх любил и почитал рыцаря северной страны. Патриотические чувства не мешали королю поощрять иностранца, до конца доверять ему и давать поручения, требующие личной отваги и абсолютной лояльности. Арагонские и кастильские друзья Стенли признавали его королевским фаворитом.

Настало время представить читателю Фердинанда Моралеса – тезку правителя. Личными достоинствами и заслугами человек этот завоевал пиетет всех сословий и достиг высочайшего положения в дворцовой иерархии. Король не принимал решений ни в совете, ни в военном лагере, ни в суде, не выслушав мнения Моралеса. Скромностью и непритязательностью Фердинанд Моралес снискал любовь простых людей. Упоминание его имени неизменно сопровождалось всплеском добрых чувств.

Моралес начинал свою карьеру, служа пажом у высокопоставленного вельможи. Рвение, энергия и природный ум быстро доставили юноше признание. Возможно, мужская красота была ему в помощь. Молодой Моралес подружился с принцем Альфонсо, братом Изабеллы. Безвременная и таинственно-подозрительная смерть принца глубоко опечалила друга. Огорчение Моралеса не всем пришлось по нраву, и у него появились враги. Но благосклонность Изабеллы, которая защищала всех, кто был верен ее покойному брату, оградила Моралеса от бед. За преданность и прямодушие королева воздала Фердинанду Моралесу абсолютным доверием, сделав его своим постоянным посланником к супругу королю.

Велико было личное богатство Моралеса. Именно у него заимствовали средства на бракосочетание венценосные, но бедные жених и невеста – Фердинанд и Изабелла. И именно верный и изобретательный Моралес сопровождал начинающего монарха Фердинанда в опасных его вояжах по стране, насыщенной тайными врагами.