более, а он хочет заняться торговлей или чем-то в этом роде. Торниэн понимал, что эти ушлые купцы
с запада, с которыми так быстро сошёлся его брат, и которые так часто гостили у него во дворце,
играют здесь далеко не последнюю роль. Отец тоже это знал… прекрасно знал! Поэтому, когда брат
попросил дать ему его часть наследства, а отец ответил согласием, – Торниэн не мог этого понять.
«Отец, зачем ты позволяешь ему это? Почему ты согласился? Неужели ты не понимаешь? Какая
торговля? Какое «своё дело»? Что за бред он вбил себе в голову?»
Он помнил, как старый Король, вздохнув, ответил ему:
«Когда твои друзья едут с тобой на охоту, заставляешь ли ты их это делать? Или, может быть, они
ждут награду за то, что поехали с тобой? Нет! Я знаю твоих друзей – они любят тебя. Они были бы
рядом с тобой, даже если бы ты не был королевским сыном. Они спорят с тобой на равных и
высказывают тебе в лицо то, что думают. Они поднимают тебя на смех, если ты промахиваешься,
стреляя в зверя. Это болезненно, не так ли? Но скажи, променял бы ты их на рабов, которые
исполняют любое твоё желание и никогда не перечат тебе?.. Человеку нельзя приказать любить. И я
не стану приказывать».
Торниэн вспоминал и то зимнее утро, когда его брат покидал дворец, а слуги вели за ним два
десятка лошадей, нагруженных золотом и драгоценностями. Один из слуг вернулся через несколько
недель. Это был старец, чей род издавна служил при дворе. Отец безмерно доверял этому человеку. В
тот день Торниэн зашёл к отцу, когда старый слуга, обливаясь слезами, рассказывал Королю о том,
чем занимается его младший сын там, в далёкой стране. Отец сидел, сгорбившись, словно древний
старик, хотя был ещё крепок и выходил в сражения с войском. Скорбные складки залегли на его
лице, а глаза… Торниэн никогда не видел такой боли в этих глазах, даже в день смерти матери. Он
застыл на пороге, не в силах пошевелиться, и не веря своим ушам. А потом почувствовал, как волна
жгучего стыда заливает его, и воздух исчезает из комнаты. Он не мог дальше слушать и, задыхаясь,
выбежал вон.
Торниэн вспоминал, как ярость начинала подниматься в сердце всякий раз, когда он слышал имя
брата. Как часто по ночам ему снилось, что он ищет брата в толпе каких-то незнакомых людей, а
найдя, бьёт наотмашь по лицу, испытывая сладкое чувство удовлетворения за нанесённую обиду!
А потом настал тот день…
Лето было в самом разгаре. Торниэн возвращался домой после осмотра восточного гарнизона,
который стоял на границе королевства. Приблизившись к дворцу, он услышал крики ликования. Во
дворце шёл пир. Призвав слугу, он спросил: «Что за праздник сегодня?» Слуга ответил: «Брат твой
вернулся, и отец устроил пир, потому что принял его здоровым». Торниэн помнил, как потом, бросив
в лицо отцу гневные обвинения, ушёл, не захотев даже переступить порог пиршественного зала. И
тогда…
Он поднял руку и нащупал висящую на шее цепь. …Тогда враг поработил его.
– Владыка!
Внезапный крик вывел Торниэна из задумчивости. Гонец, посланный Друаном, выскочил из-за
поворота и на всём скаку осадил коня, подняв целый фонтан воды и грязи.
– Дорога отрезана! Впереди большой вражеский отряд. Они движутся на север.
– Быстрее! – крикнул Торниэн, пустив коня в галоп, – и пятьдесят всадников во весь дух
помчались по размытой дороге.
Вскоре они приблизились к месту, где Северный Тракт, вынырнув из-за холмов, поворачивал на
восток и выходил на обширную равнину, простирающуюся до самой реки. Торниэн въехал на
последнюю возвышенность, и его взору открылась страшная картина: не меньше двух сотен чёрных
всадников, как стая ворон, окружили небольшой отряд под серебристо-белым знаменем. Шёл
неравный бой. До Торниэна доносились крики и лязг оружия. Сквозь пелену дождя он смутно
различил силуэт высокого седовласого воина на белом коне, сражающегося в самой гуще врагов.
– Отец! – горячее чувство захлестнуло сердце. С громким криком: «К бою!» Торниэн обнажил меч
и ринулся вперёд.
Конники Владыки налетели на чёрных всадников, опрокидывая и сметая их на своём пути.