Снайпер Маша

А через три дня была тяжело ранена Фаня Кузьмина. До полудня ей удалось подстрелить одного зазевавшегося немца. А под вечер, когда солнце повернулось и стало светить в лицо, она не придала этому значения и выдала себя блеском оптического прицела. Хотя в школе и преподаватель Крепс, и ротный Белкин предупреждали о коварной опасности такой игры света.

Они без году неделю в полку, а уже понесли потери. Это притом, что находятся в позиционной обороне и активные боевые действия пока не ведутся.

Майское наступление дивизии не увенчалось успехом, несмотря на все усилия, прорвать первую линию обороны немцев не удалось. Солдат – человек маленький на войне, поэтому много знать о причинах неудачи ему не полагается, да он и не задает лишних вопросов. Главное, чтобы полевая кухня вовремя на передовую поспела, да с патронами и боеприпасами перебоев не было, об остальном должны позаботиться в штабах, где рождается замысел на бой, продумывается его всестороннее обеспечение, анализируется соотношение сил, своих и противника, определяется направление главного удара и наиболее уязвимые места в обороне врага. С них, штабных офицеров, командиров и спрос особый, тем более за неудачный исход спланированной операции.

В батальонах судачили, что комдив 62-й стрелковой вернулся со штаба армии мрачнее тучи и со строгим выговором, от него же досталось на орехи полковым начальникам за «неоправданные потери и топтание на месте, которое явно затянулось».

Всех девушек-снайперов собрали вместе. Генерал Бородкин в этот раз был предельно краток. Он посетовал на то, что в полосе обороны дивизии (а это двенадцать километров по фронту) активизировались немецкие снайперы, охотящиеся за нашими офицерами. «Подумайте, как обезвредить своих коллег», – напутствие комдива они восприняли как приказ.

Разведчики поймали «орла»

После завтрака в их девичью землянку второй раз за все время по-соседски заглянул командир разведроты старший лейтенант Юрий Сироткин. Да не просто так, а с хорошей новостью. Оказывается, его группа взяла необычного «языка» – кавалера Железного креста, да еще и снайпера, что было большой редкостью.

– Хотите краем глаза взглянуть на живого коллегу? Тогда милости прошу к нам. Скоро допрашивать начнем, после чего передадим в разведотдел армии.

– А как узнали, что он снайпер? – полюбопытствовала Ларина.

– По специальной нарукавной нашивке с изображением головы орла с дубовыми листьями. Кроме того, нашли у него снайперскую книжку. Судя по записям, опытный – больше сотни наших убил, – грустно подытожил офицер.

– Интересно, как вам удалось его захватить? – спросила Ивушкина.

– Тут случай нам помог, а еще он сам. Сон сморил бедолагу перед рассветом. Наткнулись на него и взяли тепленьким, лежавшим в небольшом углублении в виде окопчика среди поваленных деревьев.

– Представляю, как он страшно удивился, открыв глаза, – подала голос, казалось, дремавшая в углу Зульфия. – В общем, проспал свою жизнь.

Допрос в блиндаже разведчиков длился недолго. Дело в том, что немец, на вид лет тридцати, высокий, худощавый, оказался с характером: сказал только, что зовут его Отто Беккер, он выпускник берлинской школы снайперов, одной из лучших в Германии. Службу начинал в войсках СС, в охране концлагерей, потом по личной просьбе переведен в вермахт, чтобы быть ближе к фронту. А дальше на все вопросы переводчика твердил одно: «нихт ферштее» и «нихт вайс» (не понимаю и не знаю).

– Ничего, скоро научишься понимать и еще много чего узнаешь, – со стальными нотками в голосе на прощанье пообещал немногословному немцу старший лейтенант Сироткин.

По большому счету, не его, командира разведроты, дело – допрашивать пленного: тут взяло верх обычное любопытство. Первостепенная задача старшего лейтенанта Сироткина и его подчиненных – захватить и доставить ценного «языка» в сохранности. А контрразведчики-особисты как спецы с него уже по максимуму важную информацию снимут.

Живой фриц ничем не впечатлил девушек, даже показался каким-то жалким. Маша Ивушкина сравнила его с потерявшейся мокрой курицей.

– Это он таким слабым и беззащитным выглядит, потому что без оружия, в плену, – предположила Зульфия. – Обратили внимание на его карабин? Мне бы такой.

– Да наша «Светка» не хуже, а то и лучше! – со знанием дела заявила Ларина, хотя непонятно было, откуда у нее такая уверенность. (Позже сами немцы признают, что русские снайперские винтовки надежнее и эффективнее их основного армейского карабина «Маузер-98К» с оптическим прицелом.)

Через сутки отделение в составе четырех пар, в соответствии с приказом комдива, вышло на охоту на таких, как Отто. Правда, начальник разведки полка капитан Иван Сажнев, инструктировавший девушек, кажется, мало верил в успешное выполнение столь сложной задачи. Легко сказать – обезвредить снайперов, для этого их, ловко маскирующихся на местности, нужно как минимум обнаружить, чтобы в огневом поединке, перехитрив, сразить метким выстрелом.

Хорошо хоть во времени не ограничивали: главное – результат. И он на третьи сутки появился: нашим девушкам удалось все-таки выследить и снять одну «кукушку» с дерева, а вторую – со старого полуразрушенного ветряка, одиноко доживавшего свой век в поле. Удивительно, что на такую приметную точку, как мельница, поначалу никто не обратил внимания. Может, из-за того, что, вся изрешеченная осколками и пулями, она держалась на честном слове, да и была на виду. Но, как ни парадоксально, именно ее и облюбовал немецкий снайпер. Младший сержант Ларина первой догадалась об этом, приказав всем, кто видит ветряк, не спускать с него глаз. Правда, долго ничего подозрительного, заслуживающего внимания, там не происходило. Некоторые девчонки уже не верили, что на ветряке кто-то может быть. Лишь когда солнце коснулось линии горизонта, Ивушкина в бинокль увидела едва заметную тонкую струйку жидкости, лившуюся вниз из-за крыла мельницы. Молниеносно осенила догадка: немец справляет малую нужду! Решила, что нельзя медлить: прицелилась и выстрелила. Через секунду грузное тело свалилось на землю. То был четвертый ее немец. А вот пятого, за которого уже полагалась медаль «За отвагу», она все никак не могла добыть.

В начале июня Маша получила сразу три письма – от мамы, со снайперской школы от Инны Мокрецовой, ставшей уже Кузнецовой, и от Тани Барамзиной, служившей на соседнем, 2-м Белорусском фронте в 70-й стрелковой дивизии.

Мама, как обычно, просила беречь себя и почем зря не лезть на рожон. Спрашивала, сыта ли, обута и одета. Советовала обязательно читать на ночь молитву «Спаси и сохрани», как делает она. И в очередной раз наказывала никогда не расставаться с оберегом – маленькой иконкой Богоматери, обретшей духовную силу во время освящения в московском храме Святого благоверного князя Александра Невского в начале войны. Мама, собирая ее в дорогу, наряду с необходимыми вещами положила в чемоданчик и иконку, бережно завернув в полотняный рушник.

– В тягость она не будет, весит всего несколько граммов, зато в лихую годину защитит от беды и напасти.

Мама с малых лет была набожной, вера передалась по наследству от бабушки. Когда чуть подросла, стала петь в церковном хоре: голос у нее был замечательный. Эта любовь к пению, только не церковных, а народных песен, привилась и Маше. Правда, в войну не до этого, к сожалению, хотя напеть что-то знакомое, родное душа иногда просит. Вот тихонько, про себя и мурлычет пришедший на ум мотивчик, чувствуя, как в такие минуты светлее становится день, улучшается настроение.

Инна поделилась главной новостью: «Мы с Пашей недавно сыграли скромную свадьбу, так что я теперь Кузнецова. Снимаем квартиру в Подольске. Чужие стены, но все же свое гнездышко. Паша классный, заботливый, милый, мне с ним очень хорошо, надеюсь, и ему со мной тоже, – писала Инна. – А всеми любимый Николай Николаевич Кольчак таки добился своего и, тепло попрощавшись с нами, убыл к вам, на 3-й Белорусский фронт, где, говорят, принял стрелковый полк». (294-й стрелковый полк полковника Кольчака, форсировав Неман, 17 августа 1944 года первым выйдет на Государственную границу СССР, за что удостоится ордена Красного Знамени, а его командир за проявленное мужество и отвагу получит Звезду Героя Советского Союза. Об этом Мария Ивушкина узнает уже после войны).

Таня Барамзина сообщила, что уничтожила шестнадцать немцев и с радостью продолжала бы истреблять гитлеровскую нечисть и дальше, если бы резко не ухудшилось зрение, из-за чего чуть не списали на гражданку: какой из нее теперь снайпер?!

«Едва упросила командира оставить в полку телефонисткой: это дело я быстро освоила. Пиши, как ты, как наши девчонки воюют, надеюсь, все живы и здоровы. С нетерпением буду ждать весточки с 3-го Белорусского!

Твоя Таня».

Маша про себя недовольно подумала: у нее на счету только четыре убитых немца, а подруга – молодец, уже шестнадцать фрицев на тот свет отправила! Да, очень жаль, что зрение ее подвело. «Глаза – это ваше главное оружие, берегите его!» – вспомнилось известное наставление начальника снайперской школы, а ныне, значит, уже командира полка полковника Кольчака. Интересно, в какой дивизии Николай Николаевич, может, где-то неподалеку воюет? Вот бы хоть раз свидеться с ним, а также, конечно, с Инной, Таней да со всеми, с кем познакомилась и подружилась под Подольском. (Увы, с Таней Барамзиной они никогда уже не встретятся. Спустя месяц, 5 июля, она примет мученическую смерть у деревни Пекалин Смолевичского района Минской области. Барамзина убила с десяток вражеских солдат, до последнего патрона защищая блиндаж с ранеными красноармейцами. Захватив девушку в плен, немцы подвергли ее нечеловеческим пыткам: выкололи глаза, а затем выстрелили в голову из противотанкового ружья. Позже сильно изуродованный труп опознали только по остаткам обмундирования и волосам… 24 марта 1945 года телефонистке 252-го стрелкового полка 70-й стрелковой дивизии ефрейтору Татьяне Барамзиной посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.)

Из последнего письма Тани своей маме: «Мама, дорогая! Помнишь, я часто повторяла слова Короленко: “Человек создан для счастья, как птица для полета”? Я убеждена, что не может быть счастья, если его не сделаешь своими руками, не согреешь живым теплом, не отдашь ему бо?льшую часть горячего сердца, а может быть, и все целиком. Война идет священная, война не на жизнь, а на смерть. И если уж мне придется погибнуть, знай, что я погибла счастливой: умереть, достойно защищая родную землю, – это ведь тоже счастье, которое дается не каждому…»

Маша + Коля = смерть

У Маши Козловой завязались романтические отношения с омичем Николаем вторым, рядовым разведчиком с простой русской фамилией Панкратов. Все началось с искры симпатии, неожиданно пробежавшей между ними в землянке во время знакомства. Тогда при всех толком и не поговорили, обменялись лишь парой ничего не значащих фраз да теплыми улыбками. Вот и вся «химия»: откуда только чувства возникают и, накапливаясь, переходят в качественно что-то более сильное и возвышенное, называемое любовью?

Вечером, перед уходом в ночную разведку, Коля нередко заглядывал к ним в землянку, куда посторонним вход без разрешения был воспрещен. Приходил почти всегда с каким-то подарком. И, по-мальчишески чуть стесняясь, вручал его, рассыпаясь в комплиментах, порой стихотворных. Для девчонок так и осталось загадкой: он сам их сочинял или откуда-то списывал? Хотя на фронте, как известно, и в помине нет ни библиотек, ни других каких-либо культурных заведений. Тут, где масштабно, отлаженно работает конвейер смерти, не до романтики и лирической поэзии. Да, полк находился в обороне, не на самом передке, во втором эшелоне дивизии. И все равно через день-другой нес потери, пусть и небольшие, единичные, как пишут в политдонесениях и сообщают в сводках Совинформбюро. Но даже одна, неважно чем – пулей, миной или осколком прерванная, чаще всего молодая жизнь, это всегда трагедия – для семьи погибшего, родных и близких. И психологическая травма для сослуживцев, которых, кто знает, не сегодня, так завтра может такая же горькая участь постичь. Но прямо-таки животного страха от потенциальной смерти, от возможной, но не обязательной же гибели у большинства разведчиков, часто ходивших по лезвию ножа, на линии огня, все же нет. По крайней мере, никто в этом не признается. А если и зайдет невзначай разговор о сказочном персонаже, том костлявом, с косой, то к шутке или анекдоту его сведут. Таковы неписаные правила военной жизни, неизвестно кем и когда установленные, но негласно соблюдаемые, как народное поверье.