Победители недр

– Я не специалист по металлам, – говорил он, пока шло облучение, – и не специалист по геологии, но думаю, что, какие бы богатые залежи железной руды здесь ни оказались, они будут совершенно бесполезными для Советского Союза.

– Почему? – недоверчиво спросил Володя.

– Да потому, что добыть её и доставить на поверхность с такой глубины совершенно невозможно. Как добраться до этой руды? Неужели рыть шахту на такую огромную глубину, чтобы спускать машины, людей?.. Да, кроме того, здесь адская температура. Тут невозможно работать.

– Ну, Михаил, это не страшно, – возразила Малевская, следя по часам за работой аппаратуры. – Ты прав по другой причине: в нашем Союзе так много железных руд, залегающих близко к поверхности, что в этих залежах очень долго не будет, вероятно, надобности.

– Но ведь железа-то, наверно, очень много нужно? – нерешительно вмешался Володя.

– О, да! – ответила Малевская. – Потребность в железе так велика и его добывали в таком количестве, что несколько десятков лет назад все геологи мира в беспокойстве занялись изучением вопроса, надолго ли хватит человечеству вообще запасов железной руды. И они пришли к грустному выводу, что всех запасов хватит лишь на каких-нибудь шестьдесят лет. По подсчётам, произведённым в 1926 году германским учёным Куном, всех запасов железных руд, имеющих для человечества практическое значение, было двести сорок четыре миллиарда тонн. Из них на долю СССР приходилось только десять миллиардов тонн, хотя с каждым годом эти запасы возрастали благодаря открытию всё новых и новых залежей. Но когда советские учёные серьёзно разведали и изучили знаменитую Курскую магнитную аномалию, то все расчёты и подсчёты опрокинулись, и все опасения рассеялись. В одной только этой гигантской залежи оказалось столько железа, сколько во всех подсчитанных мировых запасах. Эти запасы сразу удвоились, а наш Советский Союз вышел на первое место в мире. Вот почему можно сказать, что в железорудных залежах, которые мы теперь проходим, ещё долго не будет чувствоваться надобности… Ну, довольно, Михаил! Давай я наложу мазь и сделаю новую перевязку.

Подставив голову, Брусков сказал:

– А я думаю, что, пожалуй, и курские залежи очень мало будут использованы…

– Что ты этим хочешь сказать, Михаил?

– Век железа кончается, это моё глубокое убеждение. Каждая ступень человеческой культуры имеет свой материал и свой металл для изготовления орудий и предметов обихода. На заре человечества, у первобытных людей таким основным материалом был камень. Это был каменный век в истории человеческой культуры. С развитием культуры наступил бронзовый век. Его сменил железный век, который до сих пор ещё продолжается, но признаки его конца уже ясно видны. Приближается век лёгких металлов и сплавов – век алюминия и магния. Ведь алюминий в три раза легче железа, а магний легче его даже в четыре раза! Уже сейчас алюминий вытеснил железо из многих отраслей производства и народного хозяйства. Там, где требуется лёгкость при максимальной прочности, – там употребляются только сплавы алюминия, с ничтожной прибавкой некоторых других элементов. Достаточно вспомнить, что самолёты и жёсткие дирижабли строятся теперь главным образом из сплавов алюминия. А потом к алюминию присоединится и магний, когда найдут способы его дешёвого и массового получения.

– Да, пожалуй, – согласилась Малевская, – с этим трудно спорить. Но и для железа останется достаточно места, и его ещё много потребуется… Ну, а теперь – кончено. Ложись и веди себя спокойно…

Когда Мареев проснулся, снаряд вступил уже в основную массу железорудных пластов. Залежь действительно оказалась очень богатой: последние анализы обнаружили полное сходство с гематитами Курской аномалии. Залежь была, кроме того, исключительно мощной. Снаряд проходил её в течение пятидесяти трёх часов, сохраняя всё время заданную ему Мареевым максимальную скорость – пятнадцать метров в час. Таким образом, на пути снаряда мощность всей свиты с залегающими в ней рудными пластами равнялась почти восьмистам метрам. И в этом отношении она имела большое сходство с курской залежью. Марееву стало ясно, что курские и криворожские залежи представляют один гигантский железный хребет. Он тянется на многие сотни километров от района Кривого Рога на восток, к Донецкому бассейну, где он круто заворачивает на север, по направлению к Курску.

Специальная радиограмма, переданная в тот же день на поверхность, вызвала необычайное волнение среди геологов всего мира.

Глава 12

Враг прорвался в снаряд

Вскоре после железорудной залежи, на глубине в пять тысяч двести пятьдесят метров, снаряд вступил в толщу гранита, составляющего фундамент Донецкой впадины. Скорость движения снаряда держалась, однако, на пятнадцати метрах в час. К этому времени Брусков уже совершенно поправился и вернулся к своей работе. В шаровой каюте вновь воцарились спокойствие и трудовая, размеренная жизнь. За Володей прочно остались отвоёванные им у Малевской простейшие анализы. Кроме того, наладилась его систематическая учёба.

На третьи сутки после вступления снаряда в область гранита за общим обедом собрались все члены экспедиции. Это случалось не часто. Обычно в часы обеда кто-нибудь бывал занят срочной работой или спал после вахты. Обеды проходили поэтому всегда в относительной тишине – старались не шуметь, чтобы не мешать сну или работе товарищей.

Сегодня случай собрал всех за столом, и обед проходил шумно, в приподнятом, весёлом настроении. Брусков не уставал шутить и острить, имея постоянного партнёра в лице жизнерадостного Володи.

– Мы прошли, – говорил Мареев, наливая в стакан воды несколько капель концентрированного вина, – мы прошли все осадочные отложения, которые можно было встретить в этой точке земной коры. Мы прорезали первый километр в первозданной архейской породе, поверхность которой многие сотни миллионов лет назад представляла мрачную, безжизненную пустыню. За долгие миллионы лет она покрылась осадочными породами, на них расцвела жизнь, и эта жизнь послала нас сюда, в мёртвые, неподвижные, глубины, чтобы бросить здесь её семена, внести сюда движение, деятельность, заставить и эти мёртвые глубины принять участие в празднике жизни, который всё шире разворачивается на нашей планете…

– Браво, браво, Никита! – аплодировал Брусков. – Я совсем не знал, что ты поэт. Потрясающая речь! Будем считать её равной тосту, который я поддерживаю! Передай мне, Володя, графин. И ты тоже подыми свой стакан. Мы с тобой, старые электротехники, смонтируем здесь, в глубинах, эти самые семена и станем первыми архео-геотермо-электротехниками в мире!

– Ты не сбивай его, Михаил! – вмешалась Малевская. – Володя однажды выразил желание сделаться геологом и даже учёным-геологом, и мы ему в этом поможем. И ты тут, пожалуйста, не путайся.

Брусков в ужасе раскрыл глаза:

– Как? Володька! Ты бросишь электротехнику? Ты изменишь этой прекрасной даме, твоей первой привязанности? О!.. О!.. Скажи, что ты этого не сделаешь! Я не переживу этого!

Володя фыркнул в тарелку.

– А почему ты так расстраиваешься, Михаил?

– А как же? Им смена, а мне не надо? И, кроме того, с кем же мне строить электростанцию, если не с тобой?

– Мы обязательно будем строить её вместе!

– Ты хочешь сказать, хитрец, что строить-то будешь, а от геологии не отказываешься? Чем она тебя так привлекает?

– Это очень… очень интересно! – У Володи разгорелись глаза. – Мы будем с Никитой Евсеевичем строить новые снаряды, ещё более мощные. Будем строить с тобой, Михаил, новые подземные станции – и в Сибири, и на Дальнем Востоке, и в Арктике. Никита Евсеевич! А можно построить такой снаряд, чтобы насквозь всю землю, весь земной шар пройти?

Володя раскраснелся и, не обращая внимания на дружный смех Брускова и Малевской, устремил глаза на Мареева.

– Теоретически это, пожалуй, возможно, Володя, – улыбнулся Мареев, – но какая в этом надобность?

– Сообщение с Америкой устроить! – воскликнул в восторге Володя. – Добывать разные металлы! Строить самые мощные электростанции! Исследовать самые большие глубины!

– Володька, пощади! – взмолился Брусков. – Придержи свою фантазию. Она заведёт тебя туда, откуда и вернуться нельзя!

– Почему – фантазия? Разве это невозможно? У нас в СССР нет ничего невозможного! Если у нас сумели построить такой снаряд, то смогут построить ещё больше, ещё лучше, ещё крепче! Правда, Никита Евсеевич?

Мареев серьёзно кивнул ему в ответ:

– Правда, Володя! Если понадобится – построим и больше, и лучше, и крепче. Если нужно будет – спустимся ещё глубже. Если не сегодня, так завтра…

– Ну, раз ты такой боевой пассажир, – присоединился Брусков, – давай графин. Я провозглашаю тост за молодое поколение, за нашу смену!

– Стоп, Михаил! – прервала его Малевская. – Прежде чем провозглашать тост, ты должен извиниться.

– Перед кем? – в недоумении спросил Брусков.

– Перед Володькой.

– За что же мне извиняться?

– Ты его оскорбил! Ты его назвал пассажиром, между тем как он полноправный член экспедиции.

Брусков растерянно оглянулся:

– Вот как!.. А я и не подумал…

– Подождите, товарищи, с шутками, – вмешался Мареев. – Твоя обмолвка, Михаил, и твоё замечание, Нина, гораздо серьёзнее, чем вы думаете. Если Володя формально и числится членом экспедиции, то фактически он ещё не введён в её состав. Вы помните основное условие, которому должен удовлетворять каждый, кто находится в этом снаряде? Оно гласит: "Каждый член экспедиции обязан уметь управлять основными механизмами и обращаться с главнейшими приборами снаряда". Выполнено это условие в отношении Володи? Нет! И это наша – прежде всего моя – грубая ошибка. Мы помнили, что Володя ребёнок, и забыли, что он идёт с нами не на простую прогулку и должен быть вооружён, насколько это возможно для него… Мало ли что может случиться! Поэтому я вменяю в обязанность каждому члену экспедиции ознакомить Володю, как можно основательней, с техникой обращения и управления основными механизмами и приборами – каждому по своей части. Это должно быть начато со следующей смены и закончено в декадный срок.

– Ура! – закричал Володя. – Вот это здорово! Я быстро всему научусь, Никита Евсеевич! Спасибо! Большое пионерское спасибо!

Таков был результат этого знаменательного обеда на глубине в шесть тысяч триста метров в толщах мрачного, безжизненного гранита.

К обычным занятиям Володи прибавились новые, необыкновенно увлекательные, наполненные неожиданностями, открытиями, сюрпризами. Он был неутомим. Он тормошил расспросами Малевскую, Брускова, Мареева, понимал с полуслова их объяснения, радуя всех взрослых членов экспедиции своей сообразительностью и сноровкой. Его техническая подготовка давала им возможность разговаривать с ним, как с равным.

Мареев проходил с ним на практике курс управления моторами, штанговым аппаратом, аппаратом кривизны, колоннами давления; Малевская обучала его обращению с киноаппаратами, расшифровке снимков, управлению аппаратами климатизации и минерализации, обращению с газовыми масками и скафандрами; Брусков передавал ему все необходимые знания по радиотехнике, по ремонту осветительной сети, наблюдению за барабанами, по управлению торпедой, заставляя его часами работать в ней, разбирать, собирать и приводить в действие отдельные её механизмы и приборы.

Часто, открыв входной люк торпеды, они с большим трудом втискивались туда вдвоём, и, стоя в её тесной цилиндрической каюте, Брусков учил Володю пускать в ход буровой мотор и моторы колонн давления, проверять и исправлять аккумуляторы, наблюдать за киноаппаратами. Иногда Брусков оставлял Володю одного в торпеде и, сносясь с ним по радио из шаровой каюты, учил его принимать сигналы радиопеленгации и по ним менять курс торпеды в разных направлениях.