До и после моей смерти

– Что – неправда? – грубовато спросил Гоша.

– Что погибли все пассажиры. Это неправда. Они – короткошеий показал взглядом на телевизор – как и большинство людей, берутся судить о том, чего наверное знать не могут.

Странный человек и говорил странно. К тому же, как Гоше показалось, с легким акцентом, трудноопределимого происхождения.

– А вы-то откуда знаете? – Гоша не любил говорить с городскими сумасшедшими.

– Знаю, потому что сам был в этом самолете – и, как видите, жив!

Гоша посмотрел на собеседника взглядом под названием «ну, что я говорил?» и подумал, что роскошная яичница-болтунья, наверное, остыла. Пошел к своему столику, бросив через плечо:

– Понятно!

Яичница, конечно, немного остыла, но ее внешний вид не обманул. Развратно вкусно! С пивом – особенно.

Теперь – десерт. Почему раньше он был равнодушен к таким плотским удовольствиям?..

Трагедия, произошедшая только что, чуть ли не в прямом эфире, в которой погибли сотни незнакомых ему людей у какой-то французской деревни с труднопроизносимым названием, не могла повлиять на Гошин аппетит.

Конечно, каждого из этих 228-ми человек жалко. Точно так же, как каждый из них, узнай он чуть раньше о Гоше и его несчастье, пожалел бы его – с высоты десять тысяч метров, на которой они летели перед катастрофой…

Уже по дороге домой, сидя в такси, он вспомнил про старика в кафе – и вдруг подумал, что не видел ни когда тот зашел, ни когда вышел. Он сидел рядом со входом, лицом к двери и точно помнил, что за все это время в помещение никто не заходил. Выходили раньше него только двое – та самая, «разноцветная» пара, сидевшая в дальнем углу зала. Когда незадолго до экстренного выпуска новостей он обходил зал, разглядывая фотографии на стенах и посетителей, старика в кафе точно не было.

«Чудеса-чудесатые» – лениво подумал Гоша.

Очень хотелось спать. Завтра он начнет работать над программой. А пока – спать.

4

Шкуль ел виноград с косточками – в знак протеста.

Он сидел на кухне, перед раковиной, держа виноградную гроздь в правой руке, левой отрывая ягоды и кладя их в рот. Во рту он отделял мякоть от косточек и выплевывал косточки, стараясь попасть ими в раковину, как баскетбольным мячом – в корзину. «В корзину» удавалось попасть не всегда – раковина и то, что вокруг нее, было уже порядком заплевано.

Он проснулся в семь утра и сразу же сел за ноутбук писать ТЗ к программе. Через три часа, оценив объем сделанного и оставшись довольным, он решил устроить себе небольшой перерыв и перекусить виноградом. C недавних пор он принципиально покупал виноград только с косточками – это была его личная акция протеста против потребительского отношения людей к прогрессу.

C изобретением автомобиля люди постепенно отучались ходить пешком и сегодня чемпионаты по легкой атлетике – чуть ли не единственный повод передвигаться на своих двоих. Человека без автомобиля считают, да и сам он себя чувствует, неполноценным, его не примут в приличную компанию.

C момента появления электронных средств связи начала исчезать письменность, писать руками на бумаге стало несовременно, да и поводов для этого больше нет.

Еще двадцать лет назад, чтобы получить информацию о чем-либо, приходилось идти в библиотеку и изучать соответствующую литературу. Сегодня библиотеки пусты – их заменила Википедия.

Теперь вот – виноград.

Конечно, виноград без косточек был всегда. Но только теперь он стал для Гоши символом того худшего, что несет с собой научно-технический прогресс. В последнее время Шкуль заметил, что купить виноград с косточками стало трудно – он начал исчезать. Как эпистолярный жанр. Как орфография с пунктуацией.

Тем лучше – дефицит говорил о том, что Гошино возмущение обленившимся и ожиревшим человечестом имело под собой основания.

Акцию протеста прервал телефонный звонок.

– Как ты, Шкульчик? – судя по голосу, Вадим был готов к самому худшему.

– Привет – жизнерадостно отозвался Шкуль, собирая в тряпку косточки с раковины и прилавка. Нормально все, спасибо.

– Ну, слава богу! – выдохнул Вощинский. Тогда вот что. Зайди, пожалуйста, в клинику, я напишу тебе, что нужно принимать. Вчера я не стал этого делать, ты все равно ничего не слышал.

– Зачем?

– Что – зачем?

– Зачем мне что-то ещё принимать?

Вадим тяжко вздохнул – Гоша догадался, что он не первый, кому Вощинскому приходится объяснять это.

– Для того, чтобы по возможности нормально жить… все это время – в последний момент он «объехал» слово «оставшееся».

– Хорошо, согласился Шкуль. Только… Слушай, к тебе далеко ехать, а времени у меня мало… Ну, ты в курсе. Давай встретимся где-нибудь в городе, в центре?

– Тогда только завтра – сегодня у меня две операции, а вечером – ученый совет.

– Завтра в семь, в Квинс.

– Квинс? Где это?

Шкуль объяснил…

Вадим Вощинский каким-то образом перепрыгнул в 21-й век прямо из 19-го, минуя 20-й…

Пока не искаженная электроникой речь – устная и письменная – служила людям единственным средством общения, этот вид млекопитающих был очень многочисленным. Вплоть до Второй мировой войны, он, несмотря ни на что, всё ещё представлял из себя довольно большую популяцию. Он значительно поредел в военные и послевоенные годы, потому что во все века и у всех народов нес самые большие потери во времена войн, революций и политических катаклизмов… Несмотря ни на что, единичных его представителей ещё можно было встретить на Земном Шаре вплоть до начала восьмидесятых…

Но сегодня – Шкуль был убежден в этом – Вадим Вощинский оставался чудом сохранившимся, единственным экземпляром этого вымершего вида.

Они дружили ещё со школы.

Таких как Вощинский теперь называют «ботаниками», хотя слово «чудак» характеризовало их куда точнее. Вадим все десять лет был отличником и недотепой, забывавшим дома тетради, надевавшим чужие пальто в гардеробе, путавшим время и места встреч…

Закончив медицинский факультет, он начал работать врачом в республиканском онкоцентре и как-то незаметно, но очень быстро стал одним из лучших и самых известных онкологов в стране, профессором и главным врачом клиники.

Он старался выглядеть старше своих лет и быть похожим на настоящего, старорежимного профессора: игнорировал букву «р», носил бородку клинышком, а в нагрудном кармане – белый платочек треугольничком, вместо очков пользовался пенсне, вместо часов – карманным хронометром на цепочке и, кажется, даже оперировал в «бабочке»…

Закончили с рецептами и инструкциями – и Вощинский начал с любопытством осматриваться.

– Не уютно тут как-то – наконец вынес он приговор. – И музыка слишком громкая.

– Кормят вкусно – попытался оправдаться Гоша.

– Дорого! – упорствовал Вадим, заглянув в меню.

Шкуль улыбнулся: