Пастушок

– Теоретически всё возможно, – не согласился Дмитрий Романович, – а практически – и подавно. Голая девка – штука непредсказуемая.

Евгения Николаевна сделала отрицательный жест и уныло вгрызлась в бутерброд с сыром, иногда всасывая глоток горячего кофе. Эти занятия не мешали ей говорить.

– И я не могу этого понять, особенно если это голая девка с пустой башкой и полным отсутствием воспитания! Когда Ирочка переехала, все жильцы нашего подъезда договорились, что каждый год они будут отмечать этот день как праздник. А я жила с ней в одной квартире! С рождения! Представляете?

– Женька, на твоём месте я бы даже и не рождалась, – цокнула языком Маринка, – бедная девочка!

Когда Женька съела три бутерброда с твёрдым голландским сыром и один с плавленым, ей напомнили о её желании объяснить, почему Иркина ночнушка имеет столь необычный облик и содержимое. Женька очень долго молчала, обдумывая ответ. А потом сказала:

– Дмитрий Романович, я вам всё объясню. Но сперва хочу задать вам один вопрос, как опытному историку и философу.

Керниковский молча наклонил голову. Его дочь глубоко зевнула. Но, когда Женькин вопрос прозвучал, насмешливый рот захлопнулся очень звонко. Этот вопрос был таков:

– Скажите, Дмитрий Романович, разве все священники – упыри?

– Да, вопрос, действительно, философский, – мрачно признал педагог. – но он очень многогранен. Ты, может быть, объяснишь, на каком фундаменте он возник?

Женька согласилась и объяснила. Её не перебивали. Ещё бы! А потом долго длилась растерянность.

– Всё понятно, – промолвил Дмитрий Романович, – значит, Галечка, утверждает, что Ирка сладко спала, во сне улыбалась, а рядом с ней сидел за столом монах? И что-то писал гусиным пером на листе пергамента?

– Да, всё так, – подтвердила Женька.

– И Галя убеждена, что этот монах – упырь, считая его упырём лишь по той причине, что он – монах с гусиным пером? Других доказательств нет? Да и не нужны они?

– Да, всё так, – повторила Женька и цапнула бутерброд с финской колбасой. Её собеседник так глубоко задумался, что хотел было закурить, но вовремя спохватился, вспомнив, что он находится не на улице, и отдёрнул руку от сигарет. Тут подала голос Маринка:

– Папа, да что ты ломаешь голову? Этой Гальке всё померещилось! Ведь она ненормальная, как и её мамаша! Она давно помешалась на упырях. Ты чего, не знаешь? Все мужики, которые ей не нравятся – упыри, сосущие её кровь. А главный упырь – её бывший муж, который из-за неё чуть не спился! Васька!

– Упырь Лихой, – вдруг проговорил Керниковский и торжествующе поглядел сначала на Женьку, потом – на дочь. Обе удивились. Переглянулись.

– Упырь Лихой, вы сказали? – с тревогой спросила Женька, – что это значит?

– А это значит, что в первой половине одиннадцатого века в Новгороде жил некто Упырь Лихой. Упырём он не был. Но не был он и монахом. Он был попом. Но Галька не отличит попа от монаха. Короче, Упырь Лихой. А вот почему его так прозвали – убей, не помню. Возможно, даже не знаю. Этот Упырь Лихой занимался тем, что безвылазно сидел в келье и переписывал для Владимира, старшего сына Ярослава Мудрого, книги пророческого содержания. Ведь печатных станков тогда не существовало! Вот тебе и ответ.

Изо рта у Женьки выпал кусок финской колбасы.

– А при чём здесь Галька?

– Галька – при том, что Маринка правильно говорит, она помешалась на упырях и наверняка про них в Интернете роет частенько. Вот и наткнулась на это имя – Упырь Лихой. Конечно, у неё в памяти отложилось, что этот Упырь Лихой был священником. Значит, все священники – упыри. Логика железная.

– Ну а каким образом этот Упырь Лихой оказался в комнате рядом с Иркой? – не унималась Женька, – это нелепость, Дмитрий Романович!

– Абсолютная. Он засел у Гальки в башке на определённом уровне подсознания, потом взял да и примерещился в шесть утра, спросонок. Возможно, что она видела этого Упыря во сне, и сон незаметно перемешался с явью. Такое часто бывает с некоторыми людьми очень ранним утром.

– Бывает и не такое, – весело подтвердила Маринка, налив себе ещё кофе, – особенно в этом доме! Это волшебный дом. Некоторые граждане видят здесь иногда слонов, крокодилов и носорогов. Я уж не говорю про чертей!

Доев бутерброд, Женька молча встала и вышла с туманным, мрачным и ледяным настроением. На площадке она почуяла, что из логова её жертв, напуганных кетчупом, вкусно пахнет ягодным пирогом. Подойдя к их двери, она нажала на ручку. И дверь открылась – после того, как мнимая Ирка слилась, никто к этой двери не прикасался. Дарья Михайловна и Галина опять сидели на кухне и громко спорили, был ли смысл Галине выходить замуж за Лёшку, который умер. Снова увидев Женьку, они умолкли и побелели. Пирог стоял на столе. Он был офигенный. Женька его взяла и пошла к себе. То есть к Ирке.

Глава десятая

Керниковский, как выяснилось, не зря предостерегал о большой опасности столкновения в доме с мелкими паразитами. Когда Женька с пирогом вышла, в подъезд ввалилось человек семь подростков во главе с Олей и Юлей. Все они шли к ним домой, чтобы вытянуть из-за шкафа интернет-кабель, который был уже не особо нужен, благодаря вай-фаю. Зато ему нашлось применение в другой сфере. Им было решено измерить глубину озера, дабы выяснить, действительно ли оно сливается с Атлантическим океаном возле американского побережья, как уверял священник из монастырской церкви, или это враньё и дно всё же есть. Увидев пирог, сопливые скептики и кощунники, как назвал подростков служитель Господа, на одну минуту остолбенели, ибо Галина умела печь пироги не хуже, чем сплетничать. Женька также остановилась, поскольку путь был закрыт. Её ночная рубашка не привлекла детского внимания. Оно слишком было поглощено шедевром кулинарии. Наконец, Оля и Юля подняли всё же глаза на её лицо. И сразу узнали свою фейсбучную подруженцию.

– Привет, Женька! – сказала Юля, облизываясь.

– Привет.

– Ты чего, приехала?

– Типа, да.

– А это пирог с черникой? – спросила Оля.

– Типа того.

– А ты медсестра? – спросил белобрысый мальчик.

Женька взбесилась. Она начала орать, что Ирка – тупая, гадкая, лживая идиотка. Затем от избытка чувств она понесла такую хреновину, что когда подростки спросили, сколько же ей, окончившей все университеты Европы, лет, пришлось отдать им пирог, чтоб этот вопрос замять. Так и разошлись. Ворвавшись в квартиру, Женька ударила кулаком по роялю, который весь загудел, взяла свой смартфон и набрала Асе. Пока звучали гудки, она сняла тапки, запрыгнула на рояль и расположилась на нём, как кошка.

– У меня ровно десять минут, – негромко предупредила Ася. – я сижу в очереди к юристу. Ты у сестры?

– Если это можно назвать сестрой, – процедила Женька и весьма сжато, но красочно изложила все свои приключения. Ася страшно развеселилась.

– Упырь Лихой – это блеск! – цокнула она язычком, – думаю, больничный через неделю тебе продлит Парацельс. Или Гиппократ. Что же ты намерена делать дальше? Каковы следующие шаги?

– Набить Ирке морду и навестить эту старушонку, Анну Лаврентьевну.

– Ту, которой твоя сестричка отдала пуговицу с уродливой птичкой за психотропные препараты?

– Да, за рецепты.

– Зачем тебе эта пуговица?

– Не знаю! Мне кажется, что она имеет какое-то отношение к смерти этих двух алкоголиков. Покажу её Керниковскому.

– Ты сначала выцарапай её у этой старухи, – хмыкнула Ася, – ночнушка с кетчупом её может не впечатлить.

– Что-нибудь придумаю. Круто, кстати, что ты напомнила про ночнушку! Пару секунд повиси.

Отложив мобильник, Женька стянула с себя рубашку, злобно отбросила её прочь и вновь слилась с Асей.

– Всё, я сняла эту помидорную тряпку!

– Ну, молодец! А что на тебе осталось?

– Трусы и лифчик. Здесь очень жарко, трубы ещё горячие. Слушай, Аська! Тут у меня возникла идея.

– Женечка, постарайся ею блеснуть как можно короче. Тот, кто передо мной, вошёл в кабинет.