ПРЯЛКИНА. Потому что я – диагност от Бога. На человека смотрю – и мысленно ставлю ему диагноз до сердцевины костей! А мужа ещё и трогать придётся, притом не только руками. Да у меня на вторую ночь мозги раком встанут!
НАТАША. А почему у тебя квартиры до сих пор нет?
ПРЯЛКИНА. Что значит – до сих пор? Мне тридцать лет только!
НАТАША. То есть, квартира у тебя будет?
ПРЯЛКИНА. Слушай, меня задолбали твои вопросы!
НАТАША. Я хочу знать!
ПРЯЛКИНА. Откуда она возьмётся? Из твоей задницы? Я – хирург, а не косметолог!
НАТАША. А хочешь, я поставлю тебе диагноз?
ПРЯЛКИНА. Мечтаю.
НАТАША. Ты – это я!
ПРЯЛКИНА. Это не диагноз, а приговор!
НАТАША. Ты рада?
ПРЯЛКИНА. Мне фиолетово.
НАТАША. Ну и дура! Как ты не понимаешь – не ползти раком, а идти с гордо поднятой головой сегодня возможно лишь по одной дороге! Это дорога на Монфокон. Знаешь, почему? Потому что встать на сторону обречённого можно лишь во весь рост, и никак иначе!
ПРЯЛКИНА. Ты, я смотрю, ещё не намонфоконилась?
НАТАША. Ещё нет. А скажи мне, Прялкина, неужели папа ни разу не ущипнул тебя за твою шикарную задницу?
ПРЯЛКИНА. Твою мать! Я после дежурства! У меня ночью было три операции! (вскакивает)
НАТАША. (сев) Ты куда?
ПРЯЛКИНА. В процедурный, за Монфоконом… Тьфу ты, за димедролом! (бежит к двери)
НАТАША. Не надо, я уже сплю!
Ложится. Прялкина возвращается. Сев за стол, прикладывается к бутылке и протирает глаза.
ЛАРИСА. (вернувшись) Сделано! (плюхается на стул)
ПРЯЛКИНА. (посмотрев на Наташу, уснувшую) Они спросят, где ее шмотки.
ЛАРИСА. Я их в отходы засунула!
ПРЯЛКИНА. Ты им так же ответишь?
ЛАРИСА. Давай твои повесим на стул!
ПРЯЛКИНА. Моя юбка ей не по росту. Это будет заметно. Она и мне-то почти до щиколоток! А я на целую голову её выше.
ЛАРИСА. А у меня такие же джинсы, как у неё! И свитер похож. Что толку?
ПРЯЛКИНА. (взяв бутылку) Ты будешь?
ЛАРИСА. Я на работе!
ПРЯЛКИНА. Работница, твою мать… (прикладывается к бутылке) Кстати, я забыла сообщить тебе новость. Ему сегодня звонили насчёт тебя.
ЛАРИСА. Насчёт меня? Главному звонили? Да кто, кто, кто?
ПРЯЛКИНА. Тот самый чиновник, который был у нас на банкете в июне. Помнишь? Он чуть не кончил, когда ты за столом пела!
ЛАРИСА. Точнее будет сказать – когда ты плясала под моё пение! Так зачем он звонил?
ПРЯЛКИНА. Для того, чтоб это узнать, мне пришлось секретарше задницу вылизать, а ты хочешь взять информацию просто так? Впрочем, если честно, в ней нет особенной ценности… Он звонил сказать главному, что поможет одной хорошей певице занять уютненький кабинет с дорогим компьютером в Департаменте Мосгорздрава, чтобы один очень плохой врач, к которому депутаты и прокуроры просятся на приём, морально сломался и написал по собственному желанию.
Звонит телефон.
ПРЯЛКИНА. (взяв трубку) Первая хирургия. Да, это кабинет заведующего. Нет, он на операции. В ординаторскую звоните.
Бросает трубку. Лариса закрывает лицо руками и плачет.
ПРЯЛКИНА. Если ты сейчас же не прекратишь это идиотское наводнение, ей – кранты! Она пойдёт за решётку и там загнется к чертям. Ты этого хочешь?
ЛАРИСА. (вытерев слёзы) Она ему себя назвала! Перед тем как выстрелить, назвала себя! Представляешь?
ПРЯЛКИНА. Шеф это знает?
ЛАРИСА. Знает! (берёт бутылку, делает два глотка и ставит её обратно на стол)
ПРЯЛКИНА. Рано паниковать! Там, если не ошибаюсь, и дивертикул навылет, и левая почка в клочья, и от подвздошной кишки хер чего осталось. Кроме того, довольно большая кровопотеря. Почти тотальная. Ассистирует Вероника. Ну, эта, новенькая! Её Виктору Васильевичу навязали вместо тебя. А у неё руки растут из очень красивой жопы! Так что, я думаю, всё нормально! Виктор Васильевич – не волшебник.
ЛАРИСА. Ему придётся им стать! Точнее, уже пришлось.
ПРЯЛКИНА. Да ради чего? Я не понимаю! Чтобы спасти упыря и умертвить дочку?
ЛАРИСА. Да. Умереть под забором имеет право лишь тот, у кого кристальная репутация!
ПРЯЛКИНА. Ты его сумасшедшим, что ли, считаешь?
ЛАРИСА. А кем ты считаешь Бога?
ПРЯЛКИНА. Бог отдал сына за всех людей!
ЛАРИСА. Да, да! Включая того, кого она хотела убить! И знаешь, если бы Бог не пожертвовал своим сыном ради него одного … или ради тебя одной, например, или ради кого бы то ни было одного – он не был бы Богом!