Фобии Морфея

Тут к существу подошёл другой мужчина в вонючей одёжке и без предупреждения сбросил неразговорчивого на пол. Существо ударилось о соседнюю койку; заныло, захныкало. Тот, кто спихнул несчастного, мельком глянул на меня налитыми кровью глазами и неторопливо отошёл к окну.

Щёлкнул, отпираемый, замок в двери, и она со скрипом открылась внутрь помещения. Ввалились два дюжих молодца, но не те, что поймали меня голышом на улице, а другие, носящие белого цвета форму. Один, покачиваясь на ходу, подошёл к валяющемуся на полу, ноющему безумцу, схватил за шкирку и бросил на свободную койку.

«Человек» с красными глазами заметил это. Вновь приблизился к койке, попытался опять столкнуть с неё лежащего человека. «Санитар» (вспомнил я древнее слово) пресёк его попытки, да ещё закатил мощную затрещину, так что драчун сам повалился на пол.

– А будешь упорствовать, на вязки пойдёшь, – прогремел здоровяк-медработник.

Это подействовало. Красноглазый смерил санитара ненавидящим взглядом, встал, возвратился к окну. Бугай довольно лыбился: получал удовольствие от работы.

Пока разворачивалась эта сцена, в «палату» успел зайти ещё один человек. «Врач». Второй санитар закрыл дверь, отпихнул чересчур близко подошедшего «больного». Тот приземлился на пятую точку, однако пустой, безразличный взгляд его ничуть не изменился. Загипнотизированные, зомби, псевдолюди, недоживотные… можно как угодно называть бедняг в провонявшей потом, мочой и калом, безликой одежде.

Врач стоял возле моей койки и что-то говорил: я увидел и услышал его множественными сознаниями. Перевёл болезненно расфокусированный взгляд на приятное молодое лицо. И опешил: внешне врач в точности походил на моего соседа по подъезду! Того самого грубияна, которого утихомирили защитники!..

Врач замолчал, смерил меня взором, в котором ничего определённого прочитать было нельзя. Я заговорил, пытаясь связно описать произошедшее со мной. Получалось кошмарно: язык заплетался, слова путались и забывались…

Врач не стал ждать, пока я договорю. Сказал что-то непонятное – может быть, насчёт нейролептиков – и отошёл к соседней койке. Там всё повторилось. Он не задерживался возле больного дольше, чем на полминуты. С некоторыми вообще предпочёл не говорить. «Осмотр», всплыло в памяти очередное слово, закончился очень быстро; на всё про всё врач потратил не больше трёх минут. Я со смесью ужаса и благоговения осознал, что способен, по крайней мере в какой-то степени, правильно ощущать время!..

Когда врач и санитары удалились, не стал терять время даром. Просканировал множественными сознаниями ауру присутствующих, и хотя не сразу, но распознал их виды. Однако интересовал один, конкретный – шизофреники.

Шизом в палате оказался один-единственный «пациент» – тихий, молчаливый, сидевший на койке у противоположной стены. Концентрируясь изо всех сил, послал ему ментальное сообщение. Шиз даже не дёрнулся. Я повторно бросил мысль в его разум – сгущённую, полную чувств, переживаний и просьб. Ничего… Или?.. Ещё одна попытка. Вот шиз вздрогнул, будто от толчка, и медленно-медленно повернулся в мою сторону. Я тоже смотрел на него, стараясь не поддаваться гипнозу чёртовых нейролептиков. Ещё ментальное послание! И ещё!..

Наконец шиз всё понял. Встал, поплёлся ко мне. Невзирая на обретённую способность ощущать время, представлялось, что это продолжается даже дольше, чем вечность. Шаркая, шиз приближался.

Больной с покрасневшими глазами обернулся, раздражённо взглянул на него и смачно сплюнул на пол. Кто-то захныкал – возможно, тип, которого недавно уронили с койки. Остальные продолжали молча стоять или лежать где были.

– Чего тебе? – поравнявшись с моим спальным местом, зло буркнул шиз.

Я сконцентрировался и бросил в его разум предельно плотное и объёмное послание. «Собеседник» замер, потом, по-прежнему до ужаса неторопливо, прошаркал к моей койке. Он нависал надо мной и смотрел пускай озлобленно и недоверчиво, но с сомнением. И… не почудилось ли в его взгляде надежды?

Я не спеша, один за одним, кидал в голову шиза мыслеобразы. Сначала рассказал, кто я, затем – как здесь оказался. Поведал о своём мире и о том, что туда можно вернуться, но только если мне помогут. Наши силы замедлились и заметно ослабли, однако вдвоём мы сможем переместиться в безграничном, для нас, шизофреников, времени…

Шиза терзали сомнения, поэтому я не отступал.

Пациент у окна взирал на нас с неподдельным интересом, подозрительностью и ненавистью в налитых красным глазах.

Закончив рассказывать, я послал вопрос, чтобы узнать, согласен ли шиз помочь? Он не уверен, но склонен попробовать. Да, точно: я чувствовал его эмоции, сканировал мысли.

Внезапно красноглазый сорвался со своего «поста» у зарешечённого окошка, подлетел к двери и забарабанил в неё кулаками, попутно крича, что его убивают. Я просканировал этого типа несколько минут назад и знал: он параноик, а значит, способен догадаться о нашем плане. Красноглазый же не просто догадался – он всё понял, увидел в деталях и красках. И собирался помешать нам.

Надо спешить! – мысленно сказал я шизу.

Тот не отреагировал. Я хотел было повторить фразу, когда шиз вдруг еле-еле, будто двигаясь сквозь клейкую массу, кивнул. Я попросил прикоснуться к моей руке, чтобы усилить контакт. Всё это рассказывал ему раньше, но пришлось повторить, поскольку нейролептики не у одного меня нивелировали или, во всяком случае, приглушили природные способности.

Красноглазый ломился в дверь уже не только кулаками – телом. Отходил и напрыгивал; потом снова отходил и вновь набрасывался на прямоугольный кусок металла.

Нужно начинать перемещение, и как можно скорее!

Я открыл сознание для шиза. Разум моего помощника толкнулся внутрь. Я схватил дружественное эго и крепко сжал, соединяя со своим.

Исходя матом, красноглазый царапал металлическую дверь ногтями, срывая их в кровь: множественные сознания наблюдали за событиями, разворачивающимися поблизости. Благодаря надсиле шизофрении я услышал в коридоре шаги: кто-то приближался к двери в палату.

Активировав все внутренние силы, какие смог собрать, я продрался сквозь туманную завесу нейролептиков и сконцентрировался на наших с шизом объединённых сознаниях. С некоторым запозданием он сделал то же самое.

Шаги замерли возле двери. Тот, кто стоял там, достал связку ключей. Она загремела. Ключ вошёл в замочную скважину…

А я проник в воспоминания, в образы родного мира, которые, как любой шизофреник, помнил превосходно.

Ключ повернулся. Дверь дёрнулась… и осталась на месте: её блокировал красноглазый.

Я охватил мыслевзором наши с шизом спаянные сознания. Партнёр по перемещению, всё ещё с задержкой, повторил мои действия. Немного неслаженно, мы мысленно размахнулись. Затем ещё раз – уже сильнее и почти синхронно. В третий раз!..

Дверь толкнули изо всех сил. Красноглазый, матерясь, отлетел назад, повалился и ударился о койку, которую так яростно оберегал. Лежащий на койке пациент со стеклянным взором исступлённо, механически расхохотался. Дверь открылась…

…Дорога в мой мир отворилась, явившись в образе ментального туннеля. И мы зашвырнули сжатые во что-то наподобие незримого шара сознания прямо туда, в проём, связавший две поразительно не похожие друг на друга реальности!

В палату вбежали какие-то фигуры в белых халатах…

…но тотчас поблёкли, растеклись и растворились. Исчезли…

…К моему дому нас доставил проезжавший мимо типичный, невротик. Наиболее восприимчивые, люди вроде него не могли бросить в беде сумасшедших, которым требовалась помощь и поддержка. И хотя мы – сбежавшие от воздействия нейролептиков, неизмеримо счастливые – стояли посреди наземной автодороги, бешено озираясь, а по обе стороны сновали мобили, невр не стал задавать лишних вопросов. В нашем, более логичном, правильном и счастливом мире, важны не вопросы, но люди. Личности.

Не поинтересовался невр и тем, почему один из нас – я – в одежде, а второй, шиз, – абсолютно наг. Вместо этого просто отдал моему другу куртку. Усадил нас в своё авто и по воздуху домчал к дому, где я жил. Убедившись, что с нами всё будет в порядке, невр вежливо попрощался и улетел, оставив куртку дрожащему от холода шизу…

На следующий день, рассказав на работе, как всё было, я получил отгул, и мы вдвоём с шизом – выяснилось, что он прекрасный парень – сходили к психосканеру. Обследование не выявило никаких отклонений ни у меня, ни у друга.

Уже на следующее утро я вернулся к предсказаниям будущего. Теперь мы с шизом – который тоже устроился работать провидцем – трудимся посменно; денег платят столько же, а времени тратим меньше, да и устаём не так сильно.

На этом всё и закончилось. И если вам кажется, что я рассказал нечто примечательное, своеобразное, необычное… уникальное… то только кажется.

Поверьте.

Тьма кормящая

Некоторым ночь ни к чему, тьма сочится из них самих.

(Станислав Ежи Лец)

Тьма кормила его долгие годы.

Когда работал, окружала, овевала бесплотным чёрным телом. Невидимая обычным зрением, неощущаемая ни единым органом чувств, но предельно реальная, присутствующая здесь и сейчас. Сбивалась в тучи, вытягивалась и извивалась, образовывала кольца, рассеивалась и сгущалась… Тьма.

И каждый раз, стоило ей напомнить о себе, этот человек с ореолом жёлтых волос и лучезарной улыбкой садился за пишущую машинку, ноутбук или стационарный компьютер – смотря что было под рукой – и приступал к работе. Воображал, думал, печатал. Иногда даже на планшете либо мобильном. А порой наговаривал на цифровой диктофон.

Тьма не была главной, однако наличествовала в его жизни неоспоримо, неотменяемо. И кормила, помогала, отчасти руководила.

Где бы ни очутился, всегда брал её с собой: в магазин, на прогулку, на концерт, в отпуск, в сновидения… Везде были вместе: творец и муза, день и ночь, человек и тьма.

Любой новый роман или рассказ, написанный с участием тьмы и благодаря его усилиям, шёл в печать, поступал в продажу, находил читателей и поклонников, зарабатывал деньги… И ничто не могло остановить этого.